Kingniknik – поэтический блог. Авторские стихи от Николая Войченко — члена «Союза независимых авторов и издателей» (СНАИ) г. Москвы

«Мы строили, строили и наконец построили»

Когда семь лет терзавший страну цикл войн и революций завершился, у большевиков появилось немного времени на то, чтобы стереть пот со лба и посмотреть на то, что у них получилось. То, что они увидели, мягко говоря, не внушало поводов для оптимизма.
Нет, речь не о разрухе в экономике – это дело поправимое. Благо уже ввели НЭП и начался пусть плохонький и спекулятивный, но хоть какой-то товарообмен вместо продотрядов и крестьянских восстаний.
И нет, мы говорим не про разрыв отношений практически со всем окружающим миром, это тоже можно было исправить, в конце концов, «капиталисты нам сами продадут веревку, на которой мы их повесим». А что не получилось экспортировать революцию в Европу наскоком – так Маркс и не обещал легких путей.
Гораздо страшнее было то, что за это время в руины успели превратиться не только заводы и города, но и само российское общество.

В.И.Ленин среди членов «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», 1897 год. Фото: ИТАР-ТАСС

Старая аристократия вместе с реликтовыми помещиками была либо вырезана под ноль во время «черного передела» земли, либо погибла на фронтах Гражданской. Те, кто уцелел, уже с год как обживали Стамбул и Париж.
Буржуазию в целом постигла та же участь, хотя некоторые все же остались, решив склонить голову под ярмо, пойти на службу к новой власти и попробовать дождаться лучших времен. Интеллигенции повезло чуть больше — многие ее представители оказались востребованными «спецами», а кто-то действительно всем сердцем принял революцию.
Крестьянство выжило и укрепилось. Этот класс всю жизнь был инертным, тяжелым на подъем и консервативным, но при этом крайне живучим при любых социальных неурядицах. Война сумела пробудить его от вековой спячки, нарядив миллионы в серые шинели и погнав умирать за Босфор и Дарданеллы, а революционеры соблазнили его перспективой дележа земли.
Крестьянин с удовольствием отнял землю у помещика, немного пограбил «своего» кулака, помог большевикам в городах, повоевал на всех фронтах… и успокоился. Вернее вернулся к своей сохе, полностью выключившись из любых общественных процессов.
Отныне агитаторы под красным кумачом могли сколько угодно заклинать «союз рабочих и крестьян», но мужика интересовал только один вопрос – когда из города подвезут ситец и «карасин» в обмен на хлеб. Да и сами большевики пока не считали нужным лишний раз шевелить мужика, поскольку при мысли о возможной социальной активности крестьянства перед их глазами отчетливо вставал призрак «Чапанной войны» во всероссийском масштабе.
Рабочий класс практически перестал существовать. И это было, пожалуй, самой страшной из постигших Россию социальных катастроф. Для РКП(б) пролетариат был альфой и омегой, партия всегда действовала прежде всего от его имени.
Формально в октябре 17 года именно рабочие Советы, а не партии вырвали власть из ослабевших рук Временного правительства. В годы Гражданской войны от имени пролетариата осуществлялась диктатура и политика военного коммунизма. А теперь не стало самого пролетариата.
Наиболее сознательная его часть, то есть высококвалифицированные и, как следствие, образованные рабочие, составлявшие «золотой запас», основу кадрового резерва большевиков, были мобилизованы практически поголовно.
Многие из них попали в ряды Красной Гвардии и остались лежать на полях Гражданской войны. Другие, став управленцами и комиссарами, давно уже забыли, с какой стороны подходить к станку, а о породившем их классе вспоминали, только когда требовалось заполнить графу «социальное происхождение» в очередной анкете. Всего за 7 лет, прошедших с начала Первой мировой войны, численность заводских рабочих в России сократилась в два раза — с 2 миллионов 400 тысяч в 1913 году до 1 миллиона 270 тысяч в 1920 году.
Пытаясь сохранить хотя бы остатки класса, правительство выдавало пайки только за то, чтобы рабочие оставались на остановившихся заводах. Но пайков не хватало, а деньги стоили дешевле той бумаги, на которой их печатали, так что выживать оставшимся приходилось за счет воровства на предприятиях или участия в экспедициях продотрядов.
Миграция из голодного города в деревню была значительной, тем более что накануне войны часть рабочих и без того составляли вчерашние крестьяне, которые с удовольствием вернулись к привычному для себя типу труда. Но если рабочий класс исчез, то от чьего имени в таком случае Советы регулярно выписывают правительству Ленина мандат на власть? Не превратилась ли партия большевиков в коллективного узурпатора, за которым не стоит ничего, кроме военной силы? Неужели лидер самопровозглашенной «рабочей оппозиции» Шляпников был прав, когда издевательски ответил Ленину на XI Съезде РКП(б): «Разрешите вас поздравить с тем, что вы являетесь авангардом несуществующего класса»?
Диктатура пролетариата или диктатура партии?
Надо сказать, что руководство большевиков прекрасно осознавало эту проблему и мучительно искало выход. Но выхода как такового в общем-то не было, поскольку уже нельзя было просто так взять и вернуть демократию обратно.
Сразу же вставал логичный вопрос: «А какая это будет демократия?» Если советская, то кого теперь представляют Советы, если пролетарская, то скажите на милость, где этот самый пролетариат?
В 17 году большевики брали власть не в одиночку, а вместе с левыми эсерами, анархистами и частью меньшевиков. Вот он, казалось бы, готовый материал для строительства «социал-парламентаризма» в ожидании того светлого дня, когда пролетариат все-таки вернется и скажет свое веское слово. Но все эти партии за время гражданской войны по разным причинам был сброшены с советского корабля.
И вроде как все логично: левые эсеры в 18 году подняли мятеж и поставили страну на грань новой войны с Германией – не усиленными же пайками их следовало за это награждать? С анархистами тоже не могло получиться конструктивного сотрудничества, слишком уж различались у них с большевиками взгляды на основные принципы государственного устройства. И даже бывший поначалу верным союзником Махно в итоге все равно стал врагом советской власти.
И что теперь — создавать новые партии с нуля? А чьи интересы они будут выражать? НЭПманов? Но не для того делалась Октябрьская революция, чтобы снова, спустя четыре года войны, голода и лишений вручить буржуазии хотя бы малую толику власти. Пассивного крестьянства, от имени которого будет говорить непонятно кто? Спасибо, с эсерами уже попробовали. Временно отсутствующего пролетариата? Но большевики сами считали себя единственно возможными выразителями его политической воли и эту привилегию уж точно не собирались никому отдавать.

Л. Д. Троцкий выступает перед красноармейцами, 1918 год. Фото: ИТАР-ТАСС

В итоге получилось ровно то, о чем Троцкий предупреждал Ленина еще в 1904 году, когда говорил, что его партия стремится «подменить пролетариат собой». Он-то тогда думал, что полемизировал, а оказалось, что пророчествовал.
Так что пресловутая однопартийная система не возникла благодаря злой воле Ленина, Троцкого или Сталина, а сложилась сама собой. Действуя в интересах «пролетарской демократии», РКП(б) в конечном итоге пришла к ее отрицанию, потеряв «свой» класс.
«Мы правим в интересах пролетариата, но поскольку пролетариат не может нам сказать, в чем именно заключаются его интересы, то мы сформулируем их за него». И это не могло не отразиться на самой партии. Если в те времена, когда большевикам приходилось конкурировать с другими партиями, внутри самой РКП(б) шла напряженная идейная работа. Какой-нибудь начитанный и речистый рабочий мог запросто оспорить и даже осадить любого из «вождей», его предложение могло попасть на повестку ячейки и пройти на съезд, а партии приходилось считаться с голосом рядового актива.
Однопартийная система подобных кунштюков уже не позволяла. Оказавшись в одиночестве, партия перестает быть собственно партией, а становится скорее «орденом меченосцев», системой по обеспечению лояльности всех слоев населения по отношению к существующему порядку. Как-то незаметно сложился порядок, при котором, для того чтобы занять ту или иную высокую должность, претендент был обязан иметь в кармане партбилет.
К началу Февральской революции списочная численность РКП(б) составляла 23 тысяч человек. В период «От Февраля к Октябрю» она выросла примерно в 4 раза. В 1919 году в партии состояло уже 250 тысяч человек, в 1922 году – 700 тысяч. Сколько среди них было тех, кого сами большевики презрительно называли «попутчиками», сколько – примазавшихся карьеристов и беглецов из разгромленных ими партий? На эти вопросы уже никто не мог дать ответа.
Если в 17 году от вступавшего в партию рабочего требовалось хотя бы согласие с программой и минимальная политическая активность (хотя уже тогда многие вступали не в партию большевиков, а в партию Ленина), то на фронтах Гражданской в ряды принимали в качестве награды за личную храбрость или просто для лучшей мотивации. А в 21-22 годах других партий уже не осталось, и членами РКП(б) становились те, кто при иных обстоятельствах пришел бы к меньшевикам или анархистам.
В таких условиях «демократический централизм», на котором ленинская партия держалась со дня IV «Объединительного» Съезда, становился уже непозволительной роскошью.
На X Съезде помимо решений, положивших начало НЭПу, была принята резолюция, запрещавшая создание группировок и фракций внутри партии. Но уже на следующем съезде Зиновьев вынужден был констатировать, что внутри РКП(б) де-факто существуют в зародыше несколько потенциальных партий, состоящих из тех, кто искренне заблуждается, считая себя большевиками.
Приходилось принимать все новые и новые постановления для затыкания ртов, и курс на силовое подавление любой возможной оппозиции стал практически неотвратимым.
«Гвардия не сдается»
Партийное «ирландское рагу» пытались разгребать с помощью регулярных чисток. Но эти лихорадочные мероприятия помогли как мертвому припарка. Формально исключенные не несли никакого наказания, но на деле лишение партбилета означало для большинства вычищенных конец карьеры.
Конечно же, такой удобный механизм для устранения конкурентов просто не мог не стать орудием в руках любителей пройти по головам. А так как принципы чистки был непонятны для большинства рядовых партийцев, в партии возникло и стало укрепляться то самое «молчаливое большинство», которое всегда бездумно поддерживает начальство. Получалось болото, а не «связанный одной целью» авангард рабочего класса.

Х Всероссийский съезд Советов, 1922 год. Фото: ИТАР-ТАСС

Но опираться на столь вязкое основание было невозможно, требовался хоть какой-то стержень. Ленин видел его в «старой партийной гвардии», в нескольких тысячах большевиков, вступивших в ряды РКП(б) до Февраля или во время «Февральско-Октябрьского» периода. Именно ее авторитет и ее слава «паладинов революции» должны были на время подменить собой отсутствующий пролетариат.
Однако очень скоро выяснилось, что «старая гвардия» и стала главным носителем гена оппозиции. Многие «гвардейцы» не желали признавать проводимый ленинским правительством курс на углубление и расширение НЭПа, считая эту политику явной капитуляцией перед буржуазией.
В какие формы постепенно отливалась Советская власть? Формально она создавалась по демократическим чертежам. Существовала исполнительная власть в лице Совнаркома и входивших в его состав наркоматов и комитетов и законодательная в лице Съезда Советов и действовавшего в промежутках между его созывами ВЦИКа.
Судебная власть пока толком не оформилась: есть только Верховный трибунал при ВЦИК, но уже в 1922 году появится Верховный Суд РСФСР, хотя большая часть контролирующих функций все равно останется за Исполнительным комитетом. И была еще одна ветвь власти, нигде и никак не конституированная, но имевшая в своем распоряжении больше рычагов управления, чем остальные три вместе взятые, – партийная.
Если утвердился порядок, при котором для получения должности в административных органах, в промышленности или в профсоюзах необходимо было состоять в партии, то это означало, что отныне каждый винтик бюрократической машины будет отвечать не только перед своим непосредственным начальником, но и перед партийной ячейкой. А кто у нас в таком случае главный в партии?
Верховным органом, принимавшим все основные решения, являлся, согласно уставу, Съезд партии. Когда съезд не собирался, политикой ведал ЦК, вернее его «надстройка» — Политбюро. В то же время при ЦК существовали два чисто технических органа, предназначенных для контроля за документооборотом ЦК и съездов: Оргбюро и Секретариат, функции которых дублировали друг друга. В итоге основная работа легла на Секретариат.
Работа его была именно секретарской: исходящие-входящие плюс подготовка повестки для заседаний ЦК и партийных съездов. Должность Ответственного (позднее — Генерального) секретаря считалась в партии наименее престижной: скромный и незаметный человек сидит и руководит бесконечной переборкой бумажек. По сути главный партийный менеджер. И занимал этот пост с весны 1922 года один из самых скромных и незаметных представителей «старой гвардии» — некий И.Сталин.
Административная революция по-большевистски
Любой, кому приходилось вести переговоры с крупной фирмой или с административной структурой, знает, что путь к нужным решениям всегда начинается со стола секретарши начальника. Секретарша знает, какой бумаге дать ход, а какую засунуть в дальнюю папку, какой звонок срочно принять, а на какой ответить: «Он занят, на совещании». Хорошая секретарша – это не просто «девочка, свари-ка нам кофейку и тому — с сахаром», хорошая секретарша – это глаза и уши своего босса. И руки, кстати, тоже.
Структура партии на местах копировала устройство ее руководящих органов. В каждом городе и на каждом крупном заводе есть местный комитет, при каждом комитете – свой секретарь, а в крупных районах уже сидят целые секретариаты. Вся система управления страной была завязана на «орден меченосцев», каждое управленческое решение оценивалось на партсобрании. А повестку к партсобранию готовит секретариат…

Восьмой съезд РКП (б). В центре (слева направо): Иосиф Сталин, Владимир Ленин и Михаил Калинин среди делегатов съезда, 1919 год. Фото: ИТАР-ТАСС

«Перебирая бумажки», Сталин постепенно, всеми правдами и неправдами начал продвигать на места секретарей местных партийных организаций, лично преданных ему людей. Через «свои» секретариаты он уже получил возможность влиять на решения комитетов на местах, а значит, и на всю систему кадровых назначений в стране. Именно это и имел в виду Ленин, когда говорил, что Сталин «сосредоточил в своих руках необъятную власть».
До Секретариата ЦК Сталин возглавлял один из наркоматов – Рабкрин (Рабоче-Крестьянскую Инспекцию). По изначальному замыслу сей орган должен был стать «наркоматом наркоматов», способным проверить деятельность любого ведомства и выработать свои рекомендации по ее улучшению. Фактически он превратился в партийную полицию внутри системы исполнительной власти, при этом преданную лично Сталину. В результате Ленину пришлось писать статью «Как нам реорганизовать Рабкрин».
Усиление влияния Секретариата разожгло конфликт между Сталиным и Троцким. Именно из-за него (а вовсе не из-за отсутствия желания заниматься хозяйством, как думают многие) последний отказался принять из рук Ленина пост заместителя председателя Совнаркома, или — в переводе на нашу систему — «вице-премьера по экономике».
Троцкий полагал, что Политбюро и Секретариат ЦК не должны вмешиваться в работу советского правительства, Рабкрин следует упразднить, а основные контрольные функции должны перейти к Госплану.
Но Ленин на такой шаг пойти не мог. С началом НЭПа в бюрократический аппарат, а вместе с ним и в партию излился яд, всегда сопутствующий товарно-денежным отношениям, – коррупция. И отказаться от системы партийного контроля было невозможно.
Троцкий настаивал на всеобъемлющем планировании и скорейшей трансформации нэпманского «недорынка» в описанное еще у Маркса социалистическое «государство-завод». Ленин его всячески тормозил и одергивал, а впоследствии был вынужден согласиться с его критикой Рабкрина и Секретариата. Позднее Сталин по сути взял программу Троцкого на вооружение и осуществил ее, уничтожив при этом самого Троцкого.
«Грузинский инцидент»
Вопрос о государственном устройстве будущего СССР встал ребром еще до того, как были сделаны первые наброски к проекту союзной конституции в январе 1922 года, когда понадобилось срочно решать, по какому принципу будет формироваться советская делегация на международной конференции в Генуе.
Конференция эта была крайне важна, ведь на ней предполагалось побороться за выход советской власти из загончика для политических маргиналов Европы и добиться хоть какого-то международного признания. Но имеет ли право дипломатия РСФСР говорить от имени всех остальных социалистических республик, или им следует послать в Геную собственные делегации — вот в чем вопрос…
Сталин считал, что не просто имеет право, а именно этот принцип и следует положить в основу государственного устройства Союза.
Согласно его плану «автономизации», республики перед вхождением в состав СССР должны были ликвидировать собственную государственность и трансформироваться в национально-территориальные автономии в составе РСФСР.

Заседание Совнаркома во главе с В.И. Лениным, 1918 год. Фото: ИТАР-ТАССФактически это означало, что хотя бы по вопросам экономики Сталин был уже тогда внутренне согласен с Троцким. «Государство-завод», хозяйство которого будет управляться из кабинетов единого органа планирования, гораздо удобнее строить на базе автономий, а не формально «независимых» республик, с правительствами которых Центру в любом случае придется согласовывать свои решения.

Ленин возражал: а как же быть с теми государствами, где еще не произошла революция, но которые в перспективе тоже могли бы присоединиться к СССР? До середины 1920-х годов объединение с социалистической Германией или Индией казалось вполне реальным вариантом развития событий. Но Индия и Германия – это не Россия, и никогда ею не станут. И как же их в таком случае соединять в одной упряжке с автономиями? Пришлось менять основную формулировку на «формальное объединение вместе с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии», что автоматически хоронило любую «автономизацию»
Ленин пытался лавировать и искать компромиссы, но тут произошел случай, который мгновенно сделал его горячим сторонником «независимости», а заодно и привел к практически открытой конфронтации со Сталиным. Случилось это вот как: Грузия, Азербайджан и Армения собирались идти в Союз не «вместе и наравне», а объединившись в свой собственным маленький квази-РСФСР – Закавказскую советскую федеративную социалистическую республику.
Такой вариант не устраивал коммунистов Грузии, желавших общаться с союзным Центром напрямую, а не через еще одну ступень. К тому же они настаивали на сохранении в Грузии советской многопартийности и отказывались запрещать деятельность меньшевиков, позиции которых были традиционно сильны в республике.
Положение усугублялось и тем, что пост Первого секретаря ЦК ЗФСР занимал Серго Орджоникидзе, человек с довольно-таки тяжелым характером. Когда лидеры грузинской партии попытались развернуть с ним дискуссию, на следующий день он объявил части из них о снятии с постов. Член ЦК КП(б)Г Кабахидзе вспылил и обозвал Орджоникидзе «сталинским ишаком». В ответ тот ударил грузинского большевика кулаком в лицо. ЦК КП(б)Г подал в отставку чуть ли не в полном составе. Конфликт пришлось разбирать Москве.
Изначально Ленин не хотел вмешиваться в конфликт, предоставив решать этот вопрос Сталину — благо тот как-никак сам был грузином, да еще и наркомом по делам национальностей. Сталин, в свою очередь, назначил в Грузию комиссию во главе с Дзержинским, которая, разумеется, сделала выводы в пользу его протеже Серго. Тут надо отметить, что не было в те времена в партии больших сторонников доминирования России в СССР, чем грузин Сталин и поляк Дзержинский. К I Cъезду Советов СССР Сталин подготовил торжественную речь, в которой пел осанну «России…, превратившей красный стяг из знамени партийного в знамя государственное и собравшей вокруг этого знамени народы советских республик для того, чтобы объединить их в одно государство, в Союз Советских Социалистических Республик, прообраз грядущей Мировой Советской Социалистической Республики».
Ленин и тогда промолчал, но внутренне встал на дыбы и потихоньку начал диктовать Крупской статью «К вопросу о национальностях или об «автономизации», где буквально асфальтовым катком проехался по Сталину, обозвав его «великорусским шовинистом» и «держимордой». Эта статья вошла в корпус документов, известных нам сегодня как «завещание Ленина».
Козырь в рукаве Ленина
Ленин скорее всего понимал, что, даже если он и сумеет победить болезнь и справиться с последствиями ядовитых пуль Каплан, он вряд ли сможет вернуться к прежнему ритму работы. Он планировал остаться высшим идеологом и верховным авторитетом партии, но дела собирался предоставить кому-то другому.
Для партийных масс Троцкий казался наиболее подходящим кандидатом на роль преемника. Пламенный оратор, организатор революции, военный нарком во время Гражданской войны и создатель Красной Армии. Белая пропаганда, к примеру, считала именно его, а не Ленина, «большевиком №1», если судить по воззваниям и плакатам.
Но Троцкий в это время активно конфликтовал с Лениным, требовал сворачивания НЭПа и скорейшего индустриального развития на основе централизованного планирования, критиковал систему партийного контроля и отказывался принимать высшие государственные посты, не видя в них смысла.

Ленин В.И., Троцкий Л. Д. и Каменев Л.Б., 1920 год. Фото: ИТАР-ТАСС

На другой чаше весов был Сталин со своей «необъятной властью», и если закатить шар хоть в чью-то лузу, то противостояние этих двух лидеров запросто могло привести к расколу в самой партии. Ленин явно опасался такого исхода и поначалу сделал осторожную ставку на Сталина как на человека, способного удержать партийную махину в узде.
Но тут случился «грузинский инцидент», и стало ясно, что именно благодаря смотревшей Сталину в рот новой бюрократии, советская власть постепенно стала возвращаться в накатанную колею великодержавия. Превращения первого в мире пролетарского государства во второе издание Российской империи под красным флагом Ленин хотел еще меньше, чем партийного раскола.
К тому же Ленин уже успел почувствовать авторитарный стиль управления в буквальном смысле на себе. Сталин стал «распорядителем режима» при постели тяжело больного вождя революции и активно конфликтовал с Крупской. После одного из таких конфликтов Ленин дополнил свое знаменитое «Письмо к съезду» абзацем, в котором обвинял Сталина в грубости и предлагал переместить его куда-нибудь с поста генсека.
Теперь Ленин страстно желал «свалить» Сталина. Именно Троцкого он видел своим главным союзником в этом деле.
Сталин в свою очередь прекрасно представлял опасность для себя от такого альянса и вступил в союз с Зиновьевым и Каменевым. Это объединение имело две цели: а) используя все свое влияние, формировать мнение и повестку Политбюро в отсутствие Ленина, б) любыми средствами оттереть Троцкого от реальных рычагов власти.

В октябре 1923 года Троцкий перешел в наступление. Он написал письмо в Политбюро, в котором подверг безжалостному разбору все те язвы сложившегося советского порядка, о которых мы говорили выше: бюрократизм, «диктатуру секретарей», подбор кадров по принципу лояльности вместо компетентности, отсутствие внутрипартийной демократии.
У триумвирата уже был готов ответ: «Троцкий фактически поставил себя перед партией в такое положение, что или партия должна предоставить товарищу Троцкому диктатуру в области хозяйственного и военного дела, или он фактически отказывается от работы в области хозяйства, оставляя за собою лишь право систематической дезорганизации ЦК».
Это обвинение — в стремлении уничтожить единство в партии и дезорганизовать ЦК — в дальнейшем стало главным козырем триумвиров и их основным ответом в борьбе против Троцкого, к слову сказать, автора той самой «антифракционной» резолюции X Съезда.
4 марта Ленин попросил Троцкого поддержать грузинских товарищей при новом разборе инцидента с Орджоникидзе. Он собирался «заложить на съезде бомбу против Сталина» и уговаривал своего союзника не идти ни на какие «гнилые компромиссы» ни с генеральным секретарем, ни с его триумвиратом. Троцкий согласился, даже послал грузинам свое приветствие… и промолчал на Съезде. Более того – согласился на тот самый «гнилой компромисс», чем фактически спас Сталина.
Ленин намеревался руками Троцкого провести решение о понижении (по итогам второго разбора «грузинского инцидента») Сталина и Дзержинского и исключении Орджоникидзе из партии на два года. Но в ЦК Троцкий говорит Каменеву о том, что лично он против столь суровых мер и предлагает триумвирату компромисс: Сталин осуждает на съезде великорусский шовинизм и извиняется перед Крупской, а он в ответ не будет зачитывать статью Ленина на Политбюро и на XII Съезде.
У Сталина появилась возможность изобразить капитуляцию и временно отступить, что он и сделал. Но зато триумвиры в полной мере использовали кулуары съезда для того, чтобы запугать его делегатов призраком «диктатуры Троцкого», противопоставляя ему «коллективное руководство» главных наследников дела Ленина в лице… понятно, кого.
Выступление Троцкого по проблемам экономического развития еще больше обескураживает партийное «болото»: он обрушивается с безжалостной критикой на партбюрократию, говорит о необходимости сворачивать НЭП, о переходе к планированию и начале процесса «социалистического накопления» перед индустриальным рывком.
«Болото» поняло из его тезисов только одно: Троцкий собирается рывком вернуться к «военному коммунизму», разрушить все и ограбить рабочих и крестьян. Правда, директивной индустриализации план Троцкого как раз не предполагал, но именно этого почему-то никто не услышал.
И хоть Троцкому рукоплескали, а тезисы его доклада легли в основу резолюции XII Съезда «О промышленности», это был лишь кажущийся триумф. Отказавшись поддержать грузин (вместо него их защитником выступил Сталин) и оглашать ленинское письмо, он сам выкопал себе яму.
Могло ли «Завещание» стать бомбой?
Обнародование «Письма» и тезисов по национальной политике на XII Съезде могло бы нанести по Сталину страшный удар. Но не смертельный: остальных триумвиров ленинский гнев не касался, а значит, и для Сталина «Письмо» могло стать вовсе не концом карьеры, а временной ее паузой. Зиновьев и Каменев со временем помогли бы ему подняться обратно на вершины партийного Олимпа. К тому же никуда не девалась и прослойка генеральных секретарей на местах, которые были обязаны Сталину своим назначением.
С другой стороны, из текста «Письма» складывается впечатление, что Ленин не вполне понимал, что будет, после того как Сталина уберут. Во главе страны так или иначе встал бы Троцкий, но в том же тексте в его адрес звучит вполне сталинское обвинение в «борьбе против ЦК». Зиновьеву и Каменеву Ленин не доверял еще с тех пор, когда они выдали план Октябрьского восстания. Главного идеолога партии — Бухарина — он считал «не вполне марксистом».
Так кем же тогда уравновешивать Троцкого?

Владимир Ильич Ленин, 1922 год. Фото: ИТАР-ТАСС

Ленин выдвинул на сей счет довольно странное предложение: увеличить ЦК, введя в его состав рабочих.
Ну что же, «триумвиры» с удовольствием выполнили данный пункт его завещания, а после того, как тело вождя революции на руках отнесли в мавзолей, еще и объявили «ленинский призыв», пополнив партийные ряды аж 240 тысячами рабочих.
И пожали плоды в виде того самого «болота» в ЦК и низовом активе, которое инстинктивно поддерживало Ленина при жизни и готово было голосовать за точку зрения большинства.
Политбюро после его смерти
Возможно, правы те историки, которые считают, что «Письмо» на самом деле не являлось никаким завещанием. Напротив, оно было попыткой «переформатировать» политическую сцену перед формальной отставкой Ленина и его переходом к роли верховного арбитра Политбюро и прикованного к постели, но при этом действующего главного идеолога партии.
Ленин планировал нанести удар вовсе не по Сталину, а по всей системе коллективного руководства. А затем осторожно, при помощи вовремя написанных статей и личного авторитета, попробовать начать все сначала с другими кандидатурами.
Он просто не успел.
Алексей Байков

www.m24.ru

Тайны последних дней. Как и от чего умер Владимир Ленин

Первый звоночек о недуге, который в 23-м превратил Ильича в немощного и слабоумного человека, а вскоре свёл в могилу, прозвенел в 1921 году. Страна преодолевала по­следствия гражданской войны, руководство металось от военного коммунизма к новой экономической политике (НЭП). А руководитель советского правительства Ленин, каждое слово которого жадно ловила страна, начал жаловаться на головные боли и быструю утомляемость. Позже к этому добавляются онемение конечностей, вплоть до полного паралича, необъяснимые приступы нервного возбуждения, во время которых Ильич машет руками и несёт какую-то чепуху…  Доходит до того, что с окружающими Ильич «общается» с помощью всего трёх слов: «вот-вот», «революция» и «конференция».

В 23-м году Политбюро уже обходилось без Ленина. :Public Domain

«Издаёт какие-то неясные звуки»

Врачей Ленину выписывают аж из Германии. Но ни «гаст­арбайтеры» от медицины, ни отечественные светила науки никак не могут поставить ему диагноз. Илья Збарский, сын и ассистент биохимика Бориса Збарского, который бальзамировал тело Ленина и долгое время возглавлял лабораторию при Мавзолее, будучи знаком с историей болезни вождя, так описывал ситуацию в книге «Объект № 1»: «К концу года (1922-го. — Ред.) состояние его заметно ухудшается, он вместо членораздельной речи издаёт какие-то неясные звуки. После некоторого облегчения в феврале 1923 г. наступает полный паралич правой руки и ноги… Взгляд, прежде проницательный, становится невыразительным и отупевшим. Приглашённые за большие деньги немецкие врачи Фёрстер, Клемперер, Нонне, Минковский и русские профессора Осипов, Кожевников, Крамер снова в полной растерянности».

Весной 1923 года Ленина перевозят в Горки — фактически умирать. «На фотографии, сделанной сестрой Ленина (за полгода до смерти. — Ред.), мы видим похудевшего человека с диким лицом и безумными глазами, — продолжает И. Збар­ский. — Он не может говорить, ночью и днём его мучают кошмары, временами он кричит… На фоне некоторого облегчения 21 января 1924 года Ленин чувствует общее недомогание, вялость… Осмотревшие его после обеда профессора Фёрстер и Осипов не обнаруживают никаких тревожных симптомов. Однако около 6 часов вечера состояние больного резко ухудшается, появляются судороги… пульс 120-130. Около половины седьмого температура поднимается до 42,5°С. В 18 часов 50 минут… врачи констатируют смерть».

Широкие народные массы близко к сердцу приняли кончину вождя мирового пролетариата. Ещё утром 21 января Ильич сам оторвал страничку перекидного календаря. Причём видно, что сделал это именно левой рукой: правая у него была парализована. На снимке: Феликс Дзержинский и Климент Ворошилов у гроба Ленина. Источник: РИА Новости

Что же случилось с одной из самых неординарных фигур своего времени? В качестве возможных диагнозов врачи обсуждали эпилепсию, болезнь Альцгеймера, рассеянный склероз и даже отравление свинцом от пули, выпущенной Фанни Каплан в 1918 г. Одна из двух пуль — её извлекли из тела лишь после смерти Ленина — отколола часть лопатки, задела лёгкое, прошла в непосредственной близости от жизненно важных артерий. Это якобы тоже могло вызвать преждевременный склероз сонной артерии, масштаб которого стал ясен лишь во время вскрытия. Выдержки из протоколов в своей книге приводил академик РАМН Юрий Лопухин: склеротиче­ские изменения в левой внутренней сонной артерии Ленина в её внутричерепной части были такими, что по ней просто не могла течь кровь — артерия превратилась в сплошной плотный белесоватый тяж.

Следы бурной молодости?

Однако симптомы болезни были мало похожи на обычный склероз сосудов. Более того, при жизни Ленина болезнь более всего напоминала прогрессивный паралич из-за поражения головного мозга вследствие поздних осложнений сифилиса. Илья Збарский обращает внимание, что этот диагноз тогда точно имели в виду: часть врачей, приглашённых к Ленину, специализировалась как раз на сифилисе, да и препараты, которые прописывали вождю, составляли курс лечения именно от этой болезни по методам того времени. В данную версию, впрочем, не укладываются некоторые факты. За две недели до смерти, 7 января 1924 г., по инициативе Ленина его жена и сестра устроили для детей из окрестных деревень ёлку. Сам Ильич вроде бы чувствовал себя настолько хорошо, что, сидя в кресле-каталке, некоторое время даже принимал участие в общем веселье в зимнем саду бывшей барской усадьбы. В последний день своей жизни он левой рукой оторвал листок перекидного календаря. По итогам вскрытия работавшие с Лениным профессора сделали даже специальное заявление насчёт отсутствия каких-либо признаков сифилиса. Юрий Лопухин, правда, по этому поводу ссылается на виденную им записку тогдашнегонаркома здравоохранения Николая Семашко патологоанатому, будущему академикуАлексею Абрикосову — с просьбой «обратить особое внимание на необходимость веских морфологических доказательств отсутствия у Ленина люэтических (сифилитических) поражений ради сохранения светлого образа вождя». Это чтобы обоснованно развеять ходившие слухи или, наоборот, что-то скрыть? «Светлый образ вождя» и сегодня остаётся чувствительной темой. Но, кстати, поставить точку в спорах насчёт диагноза — из научного интереса — никогда не поздно: ткани мозга Ленина хранятся в бывшем Институте мозга.

Наскоро, за 3 дня, сколоченный Мавзолей-1 был всего около трёх метров в высоту. Фото: РИА Новости

«Мощи под коммунистическим соусом»

Тем временем ещё при живом Ильиче его соратники начали подковёрную борьбу за власть. К слову, есть версия, зачем 18-19 октября 1923 года больной и частично обездвиженный Ленин единственный раз выбрался из Горок в Москву. Формально — на сельскохозяйственную выставку. Но зачем на целый день заезжал в кремлёвскую квартиру? Публицист Н. Валентинов-Вольский, эмигрировавший в США, писал: Ленин в своих личных бумагах искал компрометировавшие Сталина документы. Но бумаги, видимо, кто-то уже «проредил».

Ещё при живом вожде члены Политбюро осенью 23-го года начали живо обсуждать и его похороны. Понятно, что церемония должна быть величественной, но что делать с телом — кремировать по пролетарской антицерковной моде или по последнему слову науки забальзамировать? «Мы… вместо икон повесили вождей и постараемся для Пахома (простого деревен­ского мужика. — Ред.) и «низов» открыть мощи Ильича под коммунистическим соусом», — писал в одном из частных писем идеолог партии Николай Бухарин. Впрочем, поначалу речь шла лишь о процедуре прощания. Поэтому проводивший вскрытие тела Ленина Абрикосов 22 января провёл и бальзамирование — но обычное, временное. «…Вскрывая тело, ввёл в аорту раствор, состоявший из 30 частей формалина, 20 частей спирта, 20 частей глицерина, 10 — хлористого цинка и 100 — воды», — поясняет И. Збарский в книге.

23 января гроб с телом Ленина при большом стечении народа, собравшегося, несмотря на лютый мороз, грузят в траурный состав (локомотив и вагон сейчас в музее при Павелецком вокзале) и везут в Москву, в Колонный зал Дома союзов. В это время у Кремлёвской стены на Красной площади для обустройства усыпальницы и фундамента первого Мавзолея динамитом крошат глубоко промёрзшую землю. В газетах того времени сообщалось, что за полтора месяца Мавзолей посетили около 100 тыс. человек, но у дверей по-прежнему выстраивается огромная очередь. А в Кремле начинают судорожно думать, что делать с телом, которое в начале марта начинает стремительно терять презентабельный вид…

За предоставленные материалы редакция благодарит ФСО России и доктора исторических наук Сергея Девятова.