Смерть Сергея Есенина. А. Сумзин Тайна гостиницы Англетер. Ведьмы и бесы Сергея Есенина. Самоубийство Маяковского. Чёрная Лиля. Одесситки, сводившие с ума Есенина, Блока, Бунина, Маразли
С легкой руки борзописцев юной советской власти принято считать, что ночью или ранним утром 28 декабря 1925 г. Есенин повесился в номере ленинградской гостиницы с чарующим названием «Интернационал», бывшей «Англетер» (Англия на французском языке), однако же имеющиеся по делу материалы не только не подтверждают самоубийства Есенина — напротив, опровергают его. Смерть Есенина в результате самоубийства — это одна из господствующих ныне бредовых идей, т.е. немотивированных утверждений, которые кажутся столь действительными, что и в доказательстве не нуждаются. Например, многие знают последнее стихотворение Есенина, якобы написанное в гостинице «Интернационал», которое якобы неопровержимо свидетельствует о намерении Есенина свести счеты с жизнью, но на деле, если отбросить бредовые вымыслы советских «борзописцев зело», это стихотворение вовсе не говорит о намерении Есенина совершить самоубийство. Воспринимается же оно прощальным лишь вследствие дальнейших событий, смерти Есенина, но на деле прощания Есенина с жизнью в нем нет:
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей,–
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Если отвлечься от давления событий, смерти Есенина, то следует заключить, что стихотворение это посвящено некоему далекому умирающему другу как напутствие, прощание, ободрение; попрощаться же лично не было возможности: «До свиданья без руки, без слова», т.е. без встречи. К тому же это стихотворение не могло быть написано в гостинице «Интернационал» с 24 по 27 декабря 1925 г. кровью: на теле Есенина, если верить советским документам, не было ран, из которых можно бы было взять кровь — только ссадины на коже, царапины, которые кровотечения не дают вообще (кровь на них только выступает, и обмакнуть в нее перо нельзя, тем более что она быстро сворачивается).
В гостинице «Интернационал» поэт не кончал жизнь самоубийством, а чтобы убедиться в этом, рассмотрим документы короткого следствия, начатого по факту смерти Есенина.
Как умер Есенин
Удивление вызывает способ якобы самоубийства Есенина, повешения, в номере гостиницы «Интернационал», описанный представителем милиции, к сожалению, весьма кратко:
АКТ
28 декабря 1925 года составлен настоящий акт мною уч[астковым] надзирателем 2-го отд. ЛГМ Н. Горбовым в присутствии управляющего Гостиницей Интернационал тов. Назарова и понятых. Согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей граж[данина] Назарова В[асилия] Мих[айловича] о повесившимся гражданине в номере гостиницы. Прибыв на место мною был обнаружен висевший на трубе центрального отопления мужчина, в следующем виде, шея затянута была не мертвой петлей, а только одной правой стороной шеи, лицо было обращено к трубе, и кистью правой руки захватился за трубу, труп висел под самым потолком, и ноги от пола были около 1½ метров, около места где обнаруже[н] был повесившийся лежала опрокинутая тумба, а канделябр стоящий на ней лежал на полу. При снятии трупа с веревки и при осмотре его было обнаружено на правой рук[е] выше локтя с ладонной стороны порез, на левой рук[е] на кисти царапины, под левым глазом синяк, одет в серые брюки, ночную белую рубашку, черные носки и черные лакированные туфли. По предъявленным документам повесившийся оказался Есенин Сергей Александрович, пис[атель], приехавший из Москвы 24 декабря 1925 г.
Удост[оверение] [ТЦ] №42-8516, и доверенность на получение 640 р[ублей на имя Эрлиха].
[Управляющий] В. Назаров [Понятые] В. Рождественский, П. Медведев, М. Фроман, В. Эрлих [Милиционер] [неразборч.] ..шинский Уч. надз[иратель] 2-го отд. ЛГМ Н. Горбов.
Описания места происшествия здесь, по сути, нет, но имеется, к счастью, фотография:
За расположенным на дальнем плане письменным столом идут две белых трубы парового отопления, к одной из которых, значит, была привязана веревка… За столом также видна покосившаяся тумба белого цвета, на которой и стоял канделябр; перед столом же, между столом и лежащим на полу канделябром, находится, вероятно, мусорная корзина для бумаг.
Удивление на снимке вызывают следующие мелочи:
Тумба привязана к отопительным трубам (почему и не падает).
На ковре имеются пятна темного цвета.
На письменном столе расположен чернильный прибор, т.е. были и чернила, а значит, написание приведенного выше стихотворения кровью теряет смысл.
Столешница письменного стола с правой стороны испачкана чем-то белым (если это, конечно, не блики на полировке от осветительных приборов фотографа или включенного торшера или не свет из окна).
Беспорядок в комнате ни малейшего отношения не может иметь к самоубийству. Значит, разбираться нужно было, а не прикрывать дело…
Прежде всего следует отметить, что в советской гостинице для «ответственных работников» не могло быть ни грязных ковров, ни чернильных приборов без чернил. Особенно дико последнее: а если пришлось бы постояльцу важный документ писать на благо партии и народа? Кроме того, обстановка выглядит богатой, а значит, и обслуживание было на уровне. Не только в «Интернационале», но и в любой иной гостинице в любое время дня и ночи можно было достать чернила — попросить у портье. Кроме того, Есенин не мог не иметь с собой хотя бы карандаша. Таким образом, версия о написании приведенного выше стихотворения кровью именно в «Интернационале» откровенно лжива: быть этого не могло.
Наиболее просто можно объяснить пятна на ковре: это либо следы пищевых продуктов, либо кровь. Поскольку же на Есенине не было ран, лишь поверхностные ссадины, то кровь могла принадлежать одному из нападавших (на снимке видим два стола, один наверняка обеденный, а за обеденным столом обычны ножи, вилки и предметы из стекла, которыми и можно нанести ранение нападающему). То и другое происхождение пятен указывает на происшедшую в номере борьбу.
Что же касается привязанной к трубам тумбы, то удивление вызывает в том числе находящаяся в номере веревка или более жесткий шнур. Столь длинную веревку или шнур нужно было принести в номер, причем случайно это сделать нельзя.
Поскольку тумба, как сообщил тов. Горбов, лежала под висевшим трупом, то следует заключить, что в запечатленное на снимке состояние ее привели намеренно перед съемкой — вероятно, с целью подчеркнуть наличие на трубах веревки и ее длину. Стало быть, это та самая веревка, на которой повесился Есенин, но длина ее противоречит описанию места преступления. Дело в том, что труп висел под самым потолком, как сообщил тов. Горбов, а значит, веревка, на которой он висел, была короткой, но на снимке мы видим длинную… Если предположить, что Есенин совершил самоубийство, то зачем же при наличии в номере длинной веревки было вешаться на короткой под потолком? Положим, под потолком на трубах была некая перекладина или еще что для закрепления веревки, но зачем же при наличии длинной веревки самоубийца лез под потолок, на высокую и шаткую тумбу, а не повесился со стула? Стулья на приведенной выше фотографии видны. Так зачем же было лезть на высокую и шаткую тумбу, когда все можно было сделать просто? Вместе с тем наличие длинной веревки и положение тела под самым потолком указывает на то, что тело туда подтягивал на веревке человек, находившийся на полу (или на возвышении, если веревки не хватало, например на подоконнике или на столе),— подтягивал в ходе насильственного удушения Есенина. Это совершенно откровенное убийство. Подтверждается убийство каталептическим окоченением правой руки Есенина, ухватившейся за трубу, как сообщил тов. Горбов,— стало быть, поэт препятствовал повешению, пытался подержать свое тело (подробно медицинские данные рассмотрим ниже).
Некоторое удивление вызывает лишь то обстоятельство, что Есенин действовал лишь правой рукой, но это в рассматриваемых обстоятельствах естественно, объяснимо. Во-первых, убийцы могли держать его за руки, это естественно, как естественно и то, что правую руку он мог вырвать (следов удержания на руках нет, но они могли и не остаться, если, например, держали за запястья или кисти или прижимали руки к телу). Во-вторых, следует помнить, что была зима и трубы парового отопления были очень горячими: пар подается в трубы при температуре 130°С. Отсутствие на теле ожогов, вернее отсутствие упоминания о них судебным медиком, удивляет, но вполне возможно, что очень горячей была лишь одна труба из двух — та, по которой пар подавался. Вторая же труба, та, по которой пар отводился, могла иметь температуру значительно более низкую.
На трупе Есенина следов борьбы было мало, но они были, они отмечены судебным экспертом (протокол его мы рассмотрим ниже). И это тоже прямо указывает на убийство.
По поводу же возможного белого вещества на столе заметим, что белой в номере могла быть только побелка на потолке, известь. Едва ли можно вообразить обстоятельства, при которых известь с потолка попала бы на стол, тем более в столь большом количестве.
Следует также отметить, что приведенный снимок зеркален, так как пуговицы на зимнем пальто Есенина, лежащем на стуле, расположены с левой стороны — зеркально, как на женском пальто. Вероятно, это пальто двубортное, но на снимке под воротником видна пуговица, явно функциональная, для застегивания поднятого воротника (прежде так делали, да и декоративная пуговица не может располагаться под воротником, где ее не видно), а у мужского пальто эта пуговица должна быть с правой стороны, а не с левой, как на снимке.
Как можно заключить по описанию тов. Горбова, петля, в которой висел Есенин, была жесткой, проволочной или близкой по жесткости: «шея затянута была не мертвой петлей, а только одной правой стороной шеи», т.е. петля не затянулась до конца, а узел располагался с левой стороны, не ниже уха. Вероятно, для петли использован был электрический шнур. Обратите внимание на снимок: мертвый Есенин лежит на кушетке под неким шнуром, вероятно жестким, так как небольшие изгибы на нем сохраняются. Непонятно, конечно, что это такое, но это еще одно свидетельство того, что жесткий шнур в номере был. Также и на приведенном выше снимке видна электрическая розетка с каким-то шнуром, тоже жестким,— видимо, от торшера. Сплетничали, впрочем, что петля была из ремня для чемодана, но явный этот вымысел противоречит приведенному ниже акту, где отмечено, что ширина странгуляционной борозды — с гусиное перо.
Причина смерти Есенина
Рассмотрим теперь акт судебно-медицинского эксперта, который, к сожалению, столь же краток, как акт милиционера, но в котором все же установлена причина смерти Есенина:
АКТ
1925 г., 29 декабря, в покойницкой Обуховской б-цы было произведено вскрытие трупа гр-на Сергея Александровича Есенина, причем найдено: Покойному 30 лет, труп правильно развит, удовлетворительного питания,— общий фон покровов бледный, глаза закрыты, зрачки равномерно расширены; отверстия носа свободны; рот сжат; кончик языка ущемлен между зубами; живот ровный; половые органы — в норме; заднепроходное отверстие чисто; нижние конечности темнофиолетового цвета, на голенях в коже заметны тёмнокрасные точечные кровоизлияния. На середине лба, над переносьем,— вдавленная борозда длиною около 4 сант. и шириною 1 1/2 сант., под левым глазом — небольшая поверхностная ссадина; на шее над гортанью — красная борозда, идущая слева вверх и теряющаяся около ушной раковины спереди; справа борозда идет немного вверх к затылочной области, где и теряется; ширина борозды с гусиное перо; в нижней трети правого плеча имеется кожная рана с ровными краями длиною 4 сант.; в нижней трети левого предплечья имеется одна рана, идущая в горизонтальном направлении и 3 раны в вертикальном направлении, эти раны около 3-х сант. каждая с ровными краями [неразборчиво]… не проникают толщу кожи. Других знаков повреждений не обнаружено. Кости черепа целы, под кожным лоскутом на месте вдавленной борозды в лобной области имеется небольшой кровоподтек. Мозговые оболочки напряжены; твердая оболочка мутноватая; мозг весит 1920 грамм; сосуды основания мозга в норме; в боковых желудочках небольшое количество прозрачной жидкости; вещество мозга на разрезах блестит, на разрезах быстро выступают кровяные точки. Положение брюшных органов правильное, брюшина гладкая, блестящая, в полости около 10 к.с. [кубических сантиметров] красноватой прозрачной жидкости; петли кишек красноватого цвета. Хрящи гортани целы. Кончик языка прикушен, в пищеводе следы пищевой смеси; в гортани и трохее [так!] — пенистая слизь, слизистая их розоватого цвета. Легкие лежат в грудной клетке свободно. Сердце с кулак покойного, в полостях его — жидкая кровь; на наружной оболочке сзади — значительное количество точечных кровоподтеков; клапаны и отверстия в норме; на внутренней поверхности аорты — несколько сероватых бляшек; на легочной плевре значительное количество точечных кровоподтеков; легкие пушисты, всюду проходимы для воздуха, с разрезов соскабливается значительное [количество] пузырчатой кровянистой жидкости. В желудке около 300 к.с. полужидкой пищевой смеси, издающей не резкий запах вина; слизистая его красноватого цвета. Капсула селезенки морщинистая. Печень тёмнокрасного цвета. Капсула ее гладкая, край закруглен. Почки тёмнокрасного цвета. Капсулы снимаются легко, рисунок на разрезе сохранен. В почечном канале ничего особенного.
Суд. мед. эксперт Гиляревский.
Понятые [подписи неразборчивы].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
На основании данных вскрытия следует заключить, что смерть Есенина последовала от асфиксии, произведенной сдавливанием дыхательных путей через повешение. Вдавление на лбу могло произойти от давления при повешении. Темнофиолетовый цвет нижних конечностей, точечные на них кровоподтеки указывают на то, что покойный в повешенном состоянии находился продолжительное время.
Раны на верхних конечностях могли быть нанесены самим покойным, и как поверхностные, влияния насмерть не имели.
Это такая же филькина грамота, как предыдущая. Напоминает это черновик, план, но не действительный документ.
Рассмотрим, прежде всего, следы борьбы, т.е. такие повреждения, которые Есенин не мог нанести себе сам, без посторонней помощи, намеренно или нет, в ходе повешения:
Небольшая поверхностная ссадина под левым глазом.
Четыре царапины в нижней трети левого предплечья. Обратите внимание, тов. Горбов использовал именно слово царапины.
В нижней трети правого плеча кожная рана с ровными краями длиной 4 см. Эта рана располагалась с внутренней стороны плеча, как отметил тов. Горбов, со стороны тела.
Под кожным лоскутом на месте вдавленной борозды в лобной области небольшой кровоподтек.
Окоченение правой руки, ухватившей трубу.
Ясно каждому, что ссадина под глазом появляется в драке. Равным образом невозможно самому себе нанести рану с внутренней стороны плеча.
Четыре царапины в нижней трети левого предплечья «свидетели» объяснили так, что Есенин писал приведенное выше стихотворение кровью, для чего и расцарапал руку, но царапина, «не проникающая толщу кожи», не может дать кровотечения, это абсурд. Расценивать их следует как следы борьбы или насилия, что с самоубийством не совместимо.
Неестественно выглядит и кровоподтек на месте вдавленной борозды, где лоб Есенина касался трубы отопления. Дело в том, что если бы Есенин, отбросив тумбу ногами, буквально бросился бы в петлю, то следовало бы ожидать повреждения шейного отдела позвоночника и, соответственно, смерти от шока, но повреждение позвоночника не отмечено, да и смерть от асфиксии сомнений не вызывает. Невозможно также предположить, что кровоподтек на лбу возник вследствие судорог, так как тогда следовало бы ожидать иные повреждения того же характера, скажем на предплечьях, голенях и коленях, но их нет. Стало быть, весьма вероятно, что кровоподтек на лбу возник в ходе борьбы при повешении — брыкнулся сильно.
Наиболее же странно с точки зрения самоубийства выглядит окоченевшая рука Есенина, которой он перед смертью ухватился за трубу и которая осталась в таком положении до прибытия тов. Горбова. Во-первых, следует отметить, что это именно окоченение, так как после смерти мышцы расслабляются и рука не могла естественным образом удержаться на трубе. Во-вторых, это, конечно, не трупное окоченение, поскольку оно не может наступить до смерти, да и на помещенном выше снимке снятого из петли Есенина прекрасно видно, что правая рука его скрючена, но в шее окоченения нет, тело свободно лежит на высокой подушке, а голова не наклонена в правую сторону, как должно бы было быть при окоченении (узел петли располагался с левой стороны). Проходит же окоченение в шее, предплечьях и пальцах рук приблизительно в одно время и в одно время начинается, т.е. приведенное на снимке состояние не естественно, не нормально.
Подтверждает окоченение руки и очевидец, Вс. Рождественский, расписавшийся на приведенном выше протоколе тов. Горбова как понятой:
Дверь есенинского номера была полуоткрыта. Меня поразили полная тишина и отсутствие посторонних. Весть о гибели Есенина еще не успела облететь город.
Прямо против порога, несколько наискосок, лежало на ковре судорожно вытянутое тело. Правая рука была слегка поднята и окостенела в непривычном изгибе. Распухшее лицо было страшным,— в нем ничто уже не напоминало прежнего Сергея. Только знакомая легкая желтизна волос по-прежнему косо закрывала лоб. Одет он был в модные, недавно разглаженные брюки. Щегольской пиджак висел тут же, на спинке стула. И мне особенно бросились в глаза узкие, раздвинутые углом носки лакированных ботинок. На маленьком плюшевом диване, за круглым столиком с графином воды, сидел милиционер в туго подпоясанной шинели и, водя огрызком карандаша по бумаге, писал протокол.
Заметим, труп лежал нормально, никакого напряжения в нем не было, так как «судорожную вытянутость» на глаз установить невозможно,— одна только рука выглядела окостеневшей. Лицо же распухло, вероятно, от петли (нездоровая его окраска может спадать после снятия петли, так бывает).
Окоченение правой руки Есенина значит, что перед смертью он предпринимал этой рукой просто чрезвычайные усилия по предотвращению удушения. И хотя я не видел описания ни единого подобного случая в «литературе», я подозреваю, что добиться окоченения в руке невозможно было без посторонней помощи — чистых рук людей с горячим сердцем и холодной головой, тянущих поэта вниз, к смерти. Да, эксперт об окоченении не сказал ни слова, но не сказал он очень о многом…
Стоит также отметить неизвестного происхождения пятна на рубахе Есенина, на снимке они показаны красными стрелками:
Это не тени, так как ни в одном случае источника тени нет. Особенно похоже на кровь пятно на рукаве: выглядит оно заскорузлым — хорошо пропитанным кровью и подсохшим. Стоит отметить также разорванный рукав рубахи — поврежденную манжету или, уж во всяком случае, сильно измятую. Также на снимке хорошо видна ссадина в средней трети предплечья или помарка, которая в акте не описана. Эта кожная рана не могла дать видимого количества крови (если, конечно, на рубахе кровь), как и отмеченная экспертом кожная рана в нижней трети правого предплечья. Происхождение пятен на рубахе в связи с актом не ясно.
Что еще любопытно, на других снимках, сделанных с другой точки, пятен на рубахе не видно, но видны пятна на брюках:
На правой штанине очень хорошо видна группа пятен, причем при отсутствии в этом месте складок на материи. К сожалению, описание одежды не включено в протокол медицинского эксперта — будто нарочно. Стоит также отметить, что вторая подтяжка не видна.
Также на приведенном снимке обратите внимание на перепад в положении плеч: то ли правое плечо приподнято в силу бережного укладывания скрюченной руки или окоченения всей руки, то ли левое опущено в результате травмы. Впечатление такое, скорее, что с левым плечевым суставом непорядок, но возможно это лишь впечатление или неудачное положение тела. На кисти можно также отметить то ли помарки, то ли кровоподтеки.
Кровь на рубахе подтверждается стихами Василия Князева, который сидел рядом с Есениным ночь в мертвецкой:
В маленькой мертвецкой у окна
Золотая голова на плахе;
Полоса на шее не видна —
Только кровь чернеет на рубахе.
Князев, конечно, не обладал необходимой квалификацией и возможностями, чтобы отличить кровь от прочих пятен, но пятна на рубахе, во всяком случае, были. Надо еще добавить, что даже если это кровь, то она вовсе не обязательно принадлежала Есенину.
Что же касается поврежденной манжеты, то она подтверждается рисунком Василия Сварога (Корочкина), сделанным с натуры:
На рисунке ясно видна отделенная от правого рукава часть манжеты и прочий беспорядок в одежде, в частности — отстегнутая подтяжка и расстегнутые брюки. Также зафиксирована художником скрюченная рука.
Неестественной при смерти от механической асфиксии является также пена в трахее и гортани. Пена могла бы образоваться в результате смешивания воздуха, слизи и «полужидкой пищевой смеси», как указано в акте, но в данном случае следовало бы ожидать, что пищевая смесь все же останется в дыхательных путях или легких, что в акте не отмечено. Похожая картина возникает при утоплении, но описанное состояние легких утоплению не соответствует. Возможно образование пены и при естественных, так сказать, патологиях, болезнях, о которых, впрочем, в акте нет ни слова.
Если у Есенина был рвотный рефлекс, связанный с сильным волнением, в результате которого пищевая смесь и попала в дыхательные пути, то это напрочь противоречит версии его самоубийства. Ну, а с чем же еще может быть связан рвотный рефлекс в рассматриваемых обстоятельствах?
Неестественным при смерти от асфиксии также является напряжение мозговой оболочки, что можно связать с сильным опьянением Есенина перед смертью (можно, впрочем, считать, что напряжение возникло вследствие повышения внутричерепного давления, вызванного, в свою очередь, отёчными явлениями, более или менее нормальными при асфиксии, но об отёке в акте нет ни слова). Как всем известно, алкоголь усваивается быстро, а потому отмеченный экспертом запах алкоголя, исходящий от пищевой смеси в желудке, позволяет заключить, что пил Есенин незадолго до смерти, причем пил немало. Увы, с кем пил Есенин, осталось невыясненным. Однако же это согласно с пятнами на ковре, которые могли появиться в драке — от упавших на ковер пищевых продуктов или от крови.
Некоторые странности, не вошедшие в медицинский акт, можно также видеть на фотографиях трупа Есенина, сделанных в морге. Вот самая информативная фотография:
С учетом фотографии тела с другой стороны, которую я не привожу, прошу верить на слово, видим, что странгуляционная борозда описана тов. Горбовым и экспертом верно: она не замкнута, расположена с правой стороны, а с левой ее нет (это нормальное явление при достаточно жесткой петле, рядовое при повешении).
Недоумение вызывает то ли рана, то ли помарка приблизительно на середине правого предплечья, ни тов. Горбовым, ни экспертом не отмеченная, но заметная на приведенном выше снимке. Еще большее удивление вызывает хорошо заметная помарка на большом пальце левой руки — под ногтем и вокруг него, будто кровь выступила… Возможно, это свидетельство того, что левой рукой Есенин тоже пытался предотвратить затяжение петли, но ухватиться за трубу не мог вследствие положения тела или действий убийц, а потому хватался рефлексно за голую стену, причем с таким усилием, что из-под ногтей выступила кровь. С самоубийством это, конечно, не вяжется ни в малейшей степени.
Удивление вызывает также приблизительно одинаковая интенсивность цвета кистей: если это трупная окраска, то в связи с более высоким положением правой руки, которой Есенин держался за трубу, окраска эта должна быть разной по интенсивности, слабее в правой руке, ведь в ногах трупная окраска сформировалась вполне, как отмечено экспертом (трупные пятна представляют собой оседающую в теле под действием силы тяжести кровь, почему и высота конечности влияла бы в данном случае на трупную окраску). Возникает, впрочем, впечатление, что ладони чем-то испачканы, но подтвердить это или указать возможную причину… Видимых причин нет, нечем в номере дорогой гостиницы пачкаться. Если, положим, снимали отпечатки пальцев для сравнения со снятыми в номере, то зачем же ногти-то марать?
На приведенном выше снимке вынутого из петли Есенина трупной окраски правой кисти не видно, причем рука зафиксирована окоченением в таком положении, что держаться ею за трубу можно было только на уровне лица или груди, чему противоречит снимок в морге, интенсивность окраски кистей. Неужели это и правда грязь, попавшая на кисти уже после фотографирования в номере? Сообщение же тов. Горбова нельзя считать ложным, так как оно подтверждается положением окоченевшей руки на снимке, сделанном в номере.
Отметим еще важную мелочь на фотографии: трупная окраска видимой части ног лежащего трупа равномерна сверху и снизу, т.е. образовалась в вертикальном положении трупа (трупные пятна всегда находятся внизу, по ним легко установить положение тела).
Завершая рассмотрение акта, отметим явные признаки смерти Есенина от асфиксии (удушения) — точечные кровоизлияния на плевре легких, т.н. пятна Тардье, кровоподтеки на сердце и, вероятно, полнокровие внутренних органов («темнокрасного цвета»); из внешних же признаков имеются расширенные зрачки, борозда на шее и ущемление кончика языка между зубами. Борозда на шее, впрочем, может относиться и к повешению трупа (на глаз отличить нельзя, требуются дополнительные исследования, коих не было). К сожалению, экспертом не отмечено в числе многого прочее, например, состояние конъюнктивы, соединительной оболочки век и глаз, а также мочевого пузыря, что важно при асфиксии, не говоря уж о состоянии крупных кровеносных сосудов в области шеи…
Акт, конечно, отвратительный, хуже не бывает, но может быть, это «социальный заказ»? Эксперт не может и не должен проводить собственное следствие, а обязан лишь ответить на вопросы следствия, в частности — установить причину смерти. Причина же смерти из акта ясна (сомнений, повторю, нет). В конце акта эксперт написал: «Раны на верхних конечностях могли быть нанесены самим покойным», что является ответом на вопрос следствия (в акте эти измышления не требуются), т.е. следствие еще до исследования трупа интересовали «доказательства» самоубийства (доказательством это, конечно, не является).
Возможно также, что акт был отредактирован неграмотным человеком с холодной головой и горячим сердцем (с точки зрения патологической психологии, это шизофреник, не в обиду Феликсу Эдмундовичу будет сказано): он многое мог удалить, но не мог ничего поправить по безграмотности. Описание трупа Есенина производит впечатление подлинного, но сильно сокращенного.
Когда наступила смерть Есенина
Особо следует обсудить, когда наступила смерть Есенина, т.е. выраженность ранних трупных явлений ко времени снятия трупа из петли. Ко времени снятия Есенина трупное окоченение уже прошло, что видим по естественной позе трупа, лежащего на высокой подушке (следовательно, в шее трупного окоченения нет, ведь не могли же Есенину силой разгибать окоченевшую шею — хотя бы потому, что там не было врача, который бы указал, что это можно сделать без вреда). Нельзя считать трупное окоченение не начавшимся, так как Есенин был снят из петли при окоченении жевательных мышц, о чем свидетельствует прикушенный кончик языка, отмеченный экспертом. Выдвижение языка вперед происходит в связи с давлением петли, и если бы тело сняли из петли при отсутствии окоченения, то язык бы занял нормальное положение.
Также для определения времени снятия Есенина из петли следует учесть сформированность трупной окраски ног, отмеченную экспертом. Если бы процесс формирования трупных пятен был еще не завершен, то при изменении положения тела сместились бы естественным образом и трупные пятна. Кроме того, логично бы было ожидать появления трупных пятен на спине, так как труп после снятия из петли все время лежал на спине, но на спине трупных пятен нет. Следовательно, процесс формирования трупных пятен ко времени снятия Есенина из петли был завершен.
Разрешение трупного окоченения, находящееся на завершении, и отмеченные экспертом окончательно сформированные трупные пятна, характерные для вертикального положения трупа, позволяют заключить, что труп был вынут из петли приблизительно через сутки после повешения, не менее, что подтверждается выводом эксперта: «покойный в повешенном состоянии находился продолжительное время». Поскольку же обнаружен повешенный Есенин был в 10 часов 30 минут 28 декабря, то смерть наступила не позднее обеденного времени 27 сентября — крайний возможный срок. Это, конечно, противоречит показаниям большевицких «свидетелей», общавшихся с Есениным даже вечером 27 декабря, о которых речь впереди.
Вообще, если отталкиваться только от трупных процессов, смерть Есенина наступила в промежутке от суток до двух до снятия из петли и фотографирования трупа, но трудно вообразить, что в гостинице не обнаружили бы труп на протяжении суток (уборщицы, например).
Особое внимание следует обратить на глупые спекуляции по поводу времени смерти Есенина чиновников из Бюро главной судебно-медицинской экспертизы Минздрава России, так как люди склонны принимать чиновников за экспертов. Вот их вывод, сделанный в 1993 году:
Давность наступления смерти С.А. Есенина можно ориентировочно определить на основании исследования фотографий трупа, лежащего на кушетке в номере гостиницы, на которых видно, что правая рука зафиксирована в согнутом положении трупным окоченением. С учетом нахождения правой руки трупа рядом с горячей трубой, что ускоряет развитие трупного окоченения, давность наступления смерти составляет не менее 2-3 часов от момента производства фотоснимков (фотосъемка производилась 28 декабря, данные о времени отсутствуют).
Смерть Сергея Есенина. Документы, факты, версии. М.: Наследие, 1996, стр. 141.
Неужели правая рука находилась рядом с горячей трубой, а шея — в соседней не отапливаемой комнате? При фантазиях своих чиновникам следовало бы помнить, что пальцы Есенина, сжимавшие трубу, разжимали силой, но кисть при этом не разогнули, она осталась скрюченной. И в таком состоянии тела шея прогнулась под изголовье сама, под естественным давлением? Или, может быть, ее гнули под изголовье, чтобы на фотографиях «красиво» вышло? Или, может быть, чиновники не смогли определить, в каком положении окоченела шея Есенина? Да ведь ребенок бы догадался, студент: при окоченении в петле голова Есенина была наклонена вправо под углом приблизительно 45°, что устанавливается по вдавлению на лбу, оставленному вертикальной трубой отопления, и странгуляционной борозде. Так где же окоченение шеи на снимке? Кроме того, каким же образом рука могла удержаться на трубе отопления, чтобы окоченеть в данном положении, если после смерти мышцы расслабляются? Кроме того, разве чиновники не читали, как расположены трупные пятна? Трупная окраска сосредоточена в ногах, т.е. перемена положения трупа через 2-3 часа после смерти совершенно невозможна (были бы трупные пятна на спине, так как труп лежал на спине). Это лженаука в самой ее красе, лютое, воинствующее невежество.
В конце же акта чиновников идет и вовсе кошмар: «Заключение, сформулированное судебно-медицинским экспертом А.Г. Гиляревским, соответствует исследовательской части Акта судебно-медицинского исследования трупа С.А. Есенина».— Как же соответствует, когда именно не соответствует? Гиляревский отметил пену в дыхательных путях, но какое же отношение пена имеет к «асфиксии, произведенной сдавливанием дыхательных путей через повешение» и не могла ли именно пена стать причиной смерти? В какой степени пена затрудняла дыхание? Сколько ее было? Так каким образом из исследовательской части акта следует, что Есенин задохнулся именно от удушения петлей, а не от перекрытия дыхательных путей пеной? Ну? Да, давление петли было, это очевидно, но ведь и пена была, не так ли? Несомненно, пена по меньшей мере способствовала наступлению смерти, затрудняя дыхание, но где же заключение Гиляревского об этом? Судя по заметному на снимке, сделанном в номере, небольшому потеку из правого угла рта трупа, который имеет приблизительно то же направление, что и борозда на лбу, можно предположить, что рвотный рефлекс и вдох некоего количества содержимого желудка были уже незадолго до смерти, в последние мгновения, когда голова Есенина находилась уже в том положении, в каком была зафиксирована у трупа.
Бред этот приходится разбирать потому, что многие полагают, будто время наступления смерти Есенина и вывод о его самоубийстве подтверждены экспертами. Нет, как видите, да и подтверждение касалось не самоубийства или убийства, а смерти Есенина от асфиксии, которая никакому сомнению не подлежит. Асфиксия же — это медицинский термин, а не юридический, т.е. асфиксия возможна как при самоубийстве, так и при убийстве.
Забавно еще, что несколько медицинских экспертов, поддержавших в СМИ ничем не обоснованную версию самоубийства Есенина, в подтверждение своих слов приводили опровержение бредовых вымыслов, например об ударе в лоб Есенину. Следовало бы им знать, что бредовая идея неопровержима просто в принципе, а человек, решившийся опровергать бред, сам оказывается в бреду. Состояние их, как ни странно, вполне закономерно: с кем поведешься, от того и наберешься. Чтобы достичь истины, требуется исследовать факты, а не опровергать бредовые идеи.
Индуцированное бредовое состояние, в котором пребывают многие чиновники от медицинской экспертизы, приводит их буквально к патологическим выводам, но они того естественным образом не видят:
Однако судебные медики хорошо знают, что между общей длиной тела и длиной отдельных костей имеется довольно точное соответствие. Так, длина руки при росте 168 см составляет 60 — 70 см, а не 32 см, как предполагает С. Куняев. На какой же высоте С.А. Есенин мог привязать петлю? В Акте отмечено: «…ноги были около 1,5 метров». С учетом длины тела и длины руки петля могла быть привязана на высоте около 4 м, что не противоречит записи в Акте: «…под самым потолком».
Там же, стр. 230.
Ну да, к росту 168 см прибавляем длину руки 70 см и получаем предельную высоту, до которой можно дотянуться,— 2,5 м, что в сумме с расстоянием от ног повешенного до пола, 1,5 м, даст указанные 4 м. Во-первых, сумма 168 и 70 даст 238 см, а не 250. Во-вторых, длину руки нельзя прибавлять к росту, так как рука растет не из макушки, по которой и меряют рост. Это вот типичная подгонка действительности под заданный результат — классика бредового состояния (в данном случае, повторю, индуцированного). С. Куняев совершенно прав: человек ростом 168 см дотянется пальцами до отметки приблизительно 210 — 215 см, а привязать что-нибудь сможет лишь на высоте приблизительно 2 м, а вовсе не 2,5 м.
Чиновники, как видите, уверены, что все было именно так, как заявило большевицкое следствие, почему и городят чушь, считая большевицкие данные за высшую истину, под которую невольно и подгоняют действительность. Эксперт же должен руководствоваться только фактами, а не указаниями начальства и тем более не бредовыми идеями.
С точки зрения криминалистики, вывод о самоубийстве висящего в петле человека делается по отсутствию признаков убийства, например следов насилия на трупе, а также по возможному предсмертному сообщению человека о самоубийстве. Если же следы насилия на трупе присутствуют, скажем кровоподтеки, ссадины и повреждения одежды, то говорить о самоубийстве, даже если имеется предсмертная записка о самоубийстве, может только умалишенный. На теле Есенина есть следы насилия. Так при чем же здесь самоубийство?
Свидетели смерти Есенина
Обратимся теперь к показаниям «свидетелей», которые якобы встречались с Есениным в последние четыре дня его жизни. «Свидетельская» братия в один голос сладко пела, что сидела вечером 27 декабря с Есениным у него в номере по меньшей мере часов до пяти вечера, но тому препятствует не только трупная окраска, но и расслабленное состояние трупа, которое мы видим на фотографии. Если трупное окоченение прошло, то трупу уже не менее суток. Через десять же или двенадцать часов после смерти наступает пик окоченения, т.е. положить труп на кушетку в расслабленном состоянии просто невозможно.
Со времени выдуманного расставания Есенина со «свидетелями» в 5 часов вечера до обнаружения его трупа в 10 часов 30 минут на следующий день прошло 17,5 часов, но этот срок не вяжется с наблюдаемыми и отмеченными на трупе ранними трупными явлениями, практически завершенными. Вернее всего, со времени смерти до обнаружения трупа прошло даже больше суток, а уж сутки — это крайний срок, минимальный.
Надо также добавить, что 5 часов вечера — это самый ранний срок выдуманного расставания Есенина со «свидетелями». Скажем, Вольф Эрлих в своих воспоминаниях «Право на песнь» написал, что они расстались в восемь часов вечера, и присовокупил, ссылаясь на показания портье, что в десять часов вечера Есенин выходил к портье с просьбой никого к нему не пускать. Разумеется, это наглая ложь: Есенин не мог умереть после десяти часов вечера 27 декабря. Это исключено совершенно.
Фальсификация свидетельских показаний следует, как это часто бывает, из них же самих. Так, «управляющий» гостиницей «Интернационал», как следует из его показаний, вообще никогда не бывал в номере 5, в котором обнаружен был труп Есенина:
Я, граж[данин] Назаров [В] М. пришел около 10 у[тра] в гостин[ницу] после десяти утра вернее пол[овина] одиннадцатого при[шла] ж[ена] граж [Усти]нова прожива[ющая] в это[й] гост[инице] [и] попросила кл[юч] — от №5. И я … в комнате хара… комнату отм… ука[зания] граж Устинова (конец страницы. — Д.Н.Н.) мне заявила что она не может достучаться к жильцу граж. Есенину открыв замок с большим усилием так как ключ торчал с внутренней стороны я пошел не прошло и двух минут как граж Устинова (неразборчиво. — Д.Н.Н.) с ней гражданин Эрлихом догнали меня и хватаясь за голову в ужасе говорят, что пройдите в комнату №5. Войдя в комнату, я увидел граж. Есенина висевшим в переднем правом углу на веревке привязанной к входящей трубе центрального отопления, я всех вывел из комнаты и сейчас же позвонил во 2-е отделение милиции с просьбой выслать представителя для составления протокола. Больше показать ничего не могу в чем и подписуюсь.
На фотографии, приведенной выше, трубы отопления, действительно, располагаются в правом переднем углу, но ведь эта фотография зеркальна, как отмечено выше, т.е. на самом деле трубы располагались в левом переднем углу (двери, особенно в гостиницах, обычно находятся напротив окон, а окно на снимке видно). Значит, «свидетеля» знакомили с местом происшествия посредством напечатанной в прессе фотографии, оказавшейся неверной, зеркальной.
Вот еще крайне любопытное противоречие в показаниях «свидетелей»:
Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи.
Говорит, складывая листок вчетверо и кладя его в карман моего пиджака:
Скоро пришел поэт Эрлих. Сергей Александрович подошел к столу, вырвал из блокнота написанное утром кровью стихотворение и сунул Эрлиху во внутренний карман пиджака.
Эрлих потянулся рукой за листком, но Есенин его остановил:
Как ни странно, любопытство в отношении стихотворения Есенина «свидетели» приписывают друг другу, тоже «зеркально», причем не говорят, о каком именно стихотворении идет речь. Впечатление такое, что они ни в чем не уверены, а твердо знают лишь то, что Есенин сунул некий листок Эрлиху в карман. Это похоже на выученный урок, не очень хорошо рассказанный учителем.
«Свидетели» были совершенно не в курсе происшедшего, а оперировали лишь указаниями неизвестного учителя, например:
Я зашла к нему. Тут он мне показал левую руку: на кисти было три неглубоких пореза.
Сергей Александрович стал жаловаться, что в этой «паршивой» гостинице даже чернил нет, и ему пришлось писать сегодня утром кровью.
Е.А. Устинова. Указ. соч.
Было не «три неглубоких пореза на кисти», а четыре поверхностные царапины в нижней трети левого предплечья, которые не могли дать кровотечения (кровь на них должна была только выступить, и все). Напомню описание эксперта: «в нижней трети левого предплечья имеется одна рана, идущая в горизонтальном направлении и 3 раны в вертикальном направлении, эти раны около 3-х сант. каждая с ровными краями [неразборчиво]… не проникают толщу кожи».— Царапина на коже, «не проникающая толщу», не может дать кровотечения, даже при давлении на нее. Стало быть, если приведенное выше стихотворение было написано в гостинице «Интернационал» с 24 по 27 декабря 1925 г., то оно написано не кровью. Если же оно написано все-таки кровью, как установила даже некая экспертиза, то оно написано не в гостинице «Интернационал» с 24 по 27 декабря 1925 г. Вероятно, убийцы или их пособники из ГПУ нашли у Есенина листок со стихотворением, написанным кровью или похожим по цвету красителем, и использовали его для объяснения царапин на левой руке, явных следов борьбы или насилия, а заодно и для объяснения самоубийства. Возможно также, что царапины после изучения убийцами бывших у Есенина бумаг были нанесены уже трупу для поддержания версии о написании кровью якобы предсмертного стихотворения.
Противоречат показания «свидетелей» Эрлиха и Устиновой также воспоминаниям Вс. Рождественского, отрывок из которых приведен выше: «Дверь есенинского номера была полуоткрыта. Меня поразили полная тишина и отсутствие посторонних. Весть о гибели Есенина еще не успела облететь город».— Как видите, не было еще никакого Эрлиха и Устиновой, якобы обнаруживших труп Есенина.
Не подтверждается присутствие в гостинице Эрлиха и супругов Устиновых также следующим сообщением Рождественского:
Было туманное колючее раннее утро, более похожее на сумерки. Все кругом скрипело от мороза, а в гулких пустынных комнатах Госиздата люди сидели в шубах и валенках. Я только что поднялся в верхний этаж Дома книги, как на столе затрещал телефон. Никого из сотрудников поблизости не было. Трубку взял оказавшийся рядом литературовед П.Н. Медведев. По выражению лица я увидел, что произошло что-то необычайное: звонили из гостиницы «Англетер», сообщали о том, что ночью в своем номере повесился С.А. Есенин. Просили сказать это друзьям.
Вс. Рождественский. Указ. соч.
Звонили, стало быть, некие официальные лица, которые друзей Есенина не видели, в том числе, надо полагать, Эрлиха и Устиновых. В издательство же звонили явно потому, что в документах Есенина был обозначен род занятий: тов. Горбов в приведенном выше протоколе указал, что Есенин «писатель».
Ложные показания дал и Устинов:
Вчера, 27 декабря, мы с женой, т.т. Эрлих и Ушаков, живущий в этой же гостинице, просидели у Есенина часов с 2-х до 5 — 6 час. Есенин был немного выпивши, но потом почти совсем протрезвился.
См. Заключение об обоснованности прекращения…
В указанное время Есенин был уже мертв (напомню, два трупных процесса, окоченение и оседание крови, утром 28 декабря были завершены). Не могло быть и «протрезвления», так как в желудке трупа сохранялся запах алкоголя.
Устинов, как ни странно, очень старался распространить версию о самоубийстве Есенина. Так, именно он опубликовал 29 декабря в ленинградской «Красной газете» приведенное выше стихотворение, которое именно после его публикации стало считаться последним и прощальным. Получить же автограф стихотворения Есенина он мог только от тех, кто хозяйничали в номере поэта после его смерти, т.е. либо от убийц, либо от сотрудников милиции или ГПУ. Также и впоследствии Устинов распространял о смерти Есенина глупые и, главное, насквозь лживые вымыслы, направленные исключительно на то, чтобы скрыть факт убийства, а смерть поэта представить даже случайной, несчастным случаем:
Что привело к столь стремительному концу? Есенин не приехал умирать — это бесспорно. Мучительное состояние похмелья? Но он накануне был трезв. Галлюцинации, которые начинаются у алкоголиков как раз тогда, когда они бросают пить? Но Есенин пьянствовал не столь продолжительное время, чтобы у него начались галлюцинации.
«Переиграл»? Когда я увидел его висящий труп, я пережил нечто, что сильнее ужаса и отчаяния.
Труп держался одной рукой за трубу отопления. Есенин не сделал петли, он замотал себе шею веревкой так же, как заматывал ее шарфом. Он мог выпрыгнуть в любую минуту. Почему он схватился рукой за трубу? Чтобы не вывалиться или же — чтобы не дать себе возможности умереть? Говорят, что вскрытием установлена его мгновенная смерть от разрыва позвонка. Может быть, он не рассчитал силы падения, когда выбил из-под себя тумбочку — и умер случайно, желая только поиграть со смертью?
Все это пока неразрешимая тайна. Быть может, наука когда-нибудь найдет способ открывать психические тайны даже после того, как человек умер. Но пока еще этого нет. Врач, делавший вскрытие, на мой вопрос — можно ли что-нибудь из последних психических переживаний установить путем вскрытия, ответил, с грустью пожав плечами:
— Наука тут бессильна. Мы можем установить только физические аномалии, психика же отлетает вместе с последним вздохом. Она — для нас неуловима, поскольку мы имеем дело уже с трупом.
Устинов не видел висящего трупа Есенина, так как неверно описывает его: шея Есенина не была обмотана веревкой — на шее была именно петля, причем одинарная, что прекрасно видно на сделанных в морге фотографиях и описано судебным экспертом. Есенин висел так, что голова его была наклонена вправо под углом приблизительно 45°, а узел петли располагался приблизительно около левого уха (это устанавливается по следу на лбу, оставленному вертикальной трубой отопления, а также по странгуляционной борозде). Увы, петля была не «игровая», как пытался внушить общественности Устинов, а самая настоящая.
Я полагаю, если положение петли разглядел тов. Горбов, описавший это в протоколе, то разглядел бы и другой очевидец. Кроме того, вспомним описание Рождественского: труп Есенина был вынут из петли без очевидцев, понятых,— во всяком случае, они остались неизвестными.
Эти рассуждения Устинова предназначены тем людям, которые знали, что Есенин не собирался сводить счеты с жизнью. Глупые эти домыслы возникли на основании рассказов очевидцев, которые могли, например, сообщить, что петля была не затянута, что была не петля или что-нибудь подобное. Но откуда же Устинов мог знать очевидцев? Он не встречался с очевидцами, так как приведенные его вымыслы являются тщательно проанализированными слухами и сплетнями.
Вообще, умственные способности Устинова были критически низки, причем отклонение было столь выражено, что приближалось к степени психического заболевания:
Все дни пребывания в «Англетере» Есенин вел себя смирно, первые дни пил, вставал рано. Мы с женой бывали у него ежедневно, вместе пили чай, завтракали. Есенин читал много своих новых стихов, из которых тягостное впечатление произвело на меня стихотворение «Черный человек»,— стихотворение о бреде, о мучительной галлюцинации.
См. Заключение об обоснованности прекращения…
Указанное стихотворение могло произвести «тягостное впечатление» только на полного осла. Дело в том, что это философская шутка. Сначала описано явление к автору черного человека в ночи, но потом, когда черный человек выводит автора из себя, автор швыряет в него тростью, а попадает в зеркало, после чего «мучительная галлюцинация», разумеется, пропадает — вместе с изображением в зеркале. Стихотворение это содержит жизнеутверждающее мировоззрение: может быть, в каждом из нас есть свой черный человек, который неприятен, но для избавления от него нужно всего лишь разбить зеркало… Это не описание состояния Есенина, а художественное произведение, которое несет также философскую нагрузку. И не понять это способен, повторю, только полный осел. Едва ли Есенин стал бы общаться с этим Устиновым — просто потому, что общение со столь глупым человеком тягостно. Разумеется, такой же дурой была и жена Устинова: умная бы за осла замуж не вышла. Так что и с ней Есенин не стал бы общаться.
Эрлих, в отличие от Устинова, был более развит, да и ложных показаний сразу не дал: первоначальные показания его были просто сфальсифицированы, написаны за него каким-то малограмотным болваном. Вот показательный пример выражений, которые не могли принадлежать Эрлиху:
«…в беседе с ним он мне сказал что он уезжая с Москвы у него оставались деньги у знакомого его Наседкина 640 руб.…»
«…к чему и расписуюся». Тем же почерком подпись — Вольф Эрлих, далее подпись — Н. Горбов.
См. Заключение об обоснованности прекращения…
Здесь видим, что любопытно, рефлексное, архаичное, употребление в самостоятельной форме несамостоятельного ныне оборота: «что, он уезжая с Москвы, у него оставались деньги…»— Подобные архаизмы еще можно встретить у Козьмы Пруткова, даже у Льва Толстого («накурившись, между казаками завязался разговор»), но после Чехова образованные люди так уже не писали: «Проезжая мимо сией станции и выглянув в окно, у меня упала шляпа», «Жалобная книга».
Следует также отметить исключительно нелитературное выражение «уезжая с Москвы». Ныне подобный предлог нормально звучит только в архаизмах, устоявшихся с древности выражениях: на Русь, на Украину, с Руси, с Украины.
Нелитературной также является последовательность «у него оставались деньги у знакомого его», а также выражение «к чему и расписуюся».
Приведенную фразу написал человек, обладавший только начальным образованием, не умевший выражать свои мысли письменно. Эрлих же отучился в университете, даже писал стихи, т.е. не мог он написать своей рукой приведенной фразы. Да, но подпись его выполнена «тем же почерком». Стало быть, это фальсификация. Впрочем, потом Эрлих лгал публично за милую душу — вероятно, заставили. Ну, и кто же мог принудить Эрлиха написать лживые воспоминания о последних днях Есенина? Разве это не власть?
Последнее стихотворение Есенина
Любопытно будет рассмотреть автограф приведенного выше стихотворения Есенина, полученный Устиновым от убийц или от сотрудников правоохранительных органов:
Прежде всего обратим внимание на то, где пересекаются линии сгиба листа — под словом «предназначенное» и между словами «обещает» и «встречу», т.е. отнюдь не в центре симметрии листа, как обычно бывает, если листок складывают для того, чтобы положить в карман. С данной целью логично бы было сложить лист сначала поперек, но приведенный лист сложен, наоборот, сначала вдоль, на что указывает сломанная поперечная линия сгиба, а потом поперек, но не симметрично. Таким образом сложить лист можно, например, для того, чтобы он был достаточно длинным и не остался бы забытым между страниц записной книжки. Поскольку же люди не совершают объективно немотивированных и бесцельных поступков, заключаем: Эрлих и Устинова солгали, что Есенин вырвал листок из своего блокнота и положил его Эрлиху в карман. Нет, в данном случае Есенин сложил бы лист нормально — так, что пересечение сгибов оказалось бы в центре листа. Не является приведенный лист и листом из блокнота Есенина, так как опять возникает бессмысленный поступок: Есенин вырвал лист из своего рабочего блокнота, чтобы положить его в свою записную книжку или в иное свое хранилище… Кстати, по формату, отношению сторон, приблизительно 1,5 : 1, лист напоминает медицинскую карту, на которой пишут историю болезни. Для медицинской карты листок маловат, однако и почерк крайне мелкий… Я, к сожалению, не знаю истинного размера приведенного листа.
На мысли о больнице наводит также написание кровью. Посмотрите, какая большая клякса посажена выше стихотворения. Чтобы посадить такую кляксу, нужно обмакнуть перо глубоко в кровь, но в таком случае из раны она должна идти обильно… А можно ли при обильном кровотечении не заляпать кровью страницу, если пользоваться кровью из раны? Выточить же небольшое количество крови в «чернильницу» без особых затруднений можно было в больнице, а прийти эта мысль Есенину могла, например, когда у него брали кровь на анализ, что в больнице естественно.
Стоит также отметить хорошую ориентацию строк друг относительно друга. Строки по преимуществу ровные и почти параллельны друг другу, да и отступ от левого края един: если к началам строк приложить линейку, то очень хорошо будет видно, что текст ориентирован отлично, в линию (видно, впрочем, и без линейки). Поскольку указанные действия «высчитать» невозможно, т.е. они являются рефлексом письма, заключаем, что Есенин был нормально ориентирован в пространстве, рефлексы не были нарушены, т.е. он не был пьян во время создания данного автографа. Значит, он не мог написать это стихотворение непосредственно перед смертью, так как на основании протокола судебного эксперта можно заключить, что перед смертью он был пьян. Это, впрочем, не противоречит показаниям Эрлиха и Устиновой.
Вот иллюстрация сказанного выше на другом распространяемом варианте рассматриваемого автографа Есенина, значительно более крупном и, кстати, подходящем по размерам к медицинской карте:
Ориентация текста не идеальна, но удовлетворительна: видно, что предполагаемое направление строк в целом выдержано. Сбои же наступают после снесенных строк или загнутых ввиду близости правого края листа, под их влиянием, что вполне естественно. Можно уверенно заключить, что это написал трезвый человек, нормально ориентированный в пространстве. Вместе с тем можно отметить, например, некоторое укрупнение почерка к концу записки и варианты букв Д и Б — как бы зеркально отображенные буквы, что видно, например, в первом слове «свиданья», где хвостик Д идет вправо, и в сочетании «без руки, без слова», где Б написана иначе, тоже навыворот, а также странное выражение «чти у меня в груди». В немногих прочих автографах Есенина, мне доступных, я не видел ни указанного написания Д и Б, ни тем более выражений вроде «чти у меня в груди». Приходится, стало быть, расценивать это как сбой рефлексов, не нормальное психофизиологическое состояние, причем выраженное: если, например, человек «забывает», в какую сторону развернута прописная буква Б… Установить род ненормальности едва ли возможно на основании только приведенного документа, но из общих соображений я бы отнес указанную «забывчивость» и путаницу в словах к гипертрофированному торможению, возможно угнетенному состоянию с похмелья, доходящему до депрессивного, подавленного (сочинить стихи в подобном состоянии нельзя, но записать можно — особенно кровью). Психического же заболевания, классического психоза, у Есенина не было (если, конечно, не считать психозом неумеренное потребление алкоголя): это можно сказать определенно по его стихам (пример ненормального стихотворения будет ниже — сравните сами).
Также ввиду отличной ориентации строк в линию по вертикали логично будет предположить, что стихотворение Есенин написал без отрыва, не меняя положения тела и лежащего перед ним листа бумаги. Это, как мне кажется, противоречит написанию кровью (если, конечно, она не лила ручьем): при написании кровью требовалось бы откладывать ручку, выдавливать кровь из раны… Из неглубокого пореза кровь требовалось выдавливать, так как на воздухе она быстро сворачивается, т.е. густеет и закрывает проход загустевшей массой, а при глубоком порезе едва ли можно было не оставить следов крови на бумаге. Можно было, впрочем, собрать кровь из раны в емкость, «чернильницу», но это тоже требовало глубокого пореза или вскрытия большого кровеносного сосуда, но последнее в бытовых условиях опасно. И опять приходят мысли о больнице…
Приведенные выводы, не согласные с ложными показаниями «свидетелей», не позволяют считать приведенный автограф предсмертным — даже если он написан не кровью. Написание же кровью и вовсе немыслимо было в «Интернационале» (напомню, на теле Есенина не было ран, которые могли бы дать кровотечение,— только царапины). Следует признать, что автограф этот не датирован, а стало быть, приведенное стихотворение Есенина нельзя считать последним его стихотворением.
Указания на убийство Есенина
Подводя итог рассмотрению дела, перечислим факты, при наличии которых невозможно было прекратить расследование обстоятельств гибели Есенина:
Небольшая поверхностная ссадина под левым глазом.
Четыре царапины в нижней трети левого предплечья.
В нижней трети правого плеча кожная рана с ровными краями длиной 4 см, расположенная с внутренней стороны.
Под кожным лоскутом на месте вдавленной борозды в лобной области небольшой кровоподтек.
Окоченение правой руки, ухватившей трубу.
Пена в трахее и гортани.
Напряжение мозговой оболочки.
Неясные помарки на кистях Есенина и на правом предплечье.
Помарки на рубахе Есенина, похожие на кровь.
Поврежденная манжета правого рукава рубахи Есенина
Состояние гостиничного номера, указывающего на происшедшую борьбу.
Ложные показания «свидетелей» о встречах с Есениным даже вечером 27 декабря, а также и прочие.
Ложное сообщение Устинова в «Красной газете» о «предсмертном» стихотворении Есенина с публикацией его.
Подозрения вызывает также крайне поверхностное описание как места происшествия сотрудником милиции, так и состояния трупа врачом, но это могло быть следствием общей безграмотности новой власти.
Разумеется, расследование смерти Есенина было прекращено незаконно. В связи с рассмотренными выше фактами всякий честный человек обязан бы был предположить, что в номере Есенина была борьба и он был силой повешен убийцами с целью имитации самоубийства. На прямую же фальсификацию расследования указывает, например, то обстоятельство, что следствием не был опрошен ни один свидетель из родных и близких Есенина, в частности никто даже не попытался выяснить, с какой целью Есенин приехал в Ленинград (повеситься можно было и в Москве). Следствие не то что проведено было неграмотно — его вообще не было: закончили его даже не начав толком.
Убийство Есенина
В связи с установленными выше фактами попытаемся реконструировать происшедшее в номере гостиницы «Интернационал». Убийство произошло, вероятно, во время застолья с алкоголем (полужидкая пищевая масса попадает в таком виде в желудок уже изо рта; к сожалению, подробностей у эксперта нет, кроме запаха алкоголя, исходившего от пищевой смеси в желудке). Пили, вероятно, водку, так как вино и пиво особенного запаха не издают. Застолье же с водкой логично бы было предположить вечером — во всяком случае, обычно бывает так. Поскольку же вечером 27 декабря Есенин не мог умереть ни в коем случае, предполагаемое время убийства следует отнести на вечер 26 декабря. Сомнительно, конечно, что в течение следующего дня, 27 декабря, труп Есенина не обнаружили в номере работники гостиницы, а потому обнаружение трупа следует отнести к 27 декабря. Это случилось вечером, так как более раннее обнаружение и снятие трупа из петли невозможно в связи с установленными выше фактами. Тогда же, вероятно, на вызов прибыли и представители милиции… Чем они занимались всю ночь до вызова понятых утром 28 декабря, остается загадкой. Впрочем, обнаружение трупа можно отнести и к утру 28 декабря: медицинские данные тому не препятствуют. Тогда все происшедшее смотрится логично.
К Есенину пришли, вероятно, два человека, так как один человек не смог бы силой его повесить, а если бы преступников было больше, то они бы, пожалуй, не оставили столь много следов. Напали они на Есенина, вероятно, до завершения застолья, причем в происшедшей борьбе один из них, возможно, был ранен подручным предметом до кровотечения, оставившего, возможно, следы на ковре и на рубахе Есенина. Ранение, вероятно, было не тяжелым, так как раненый сумел закончить борьбу. Можно, впрочем, предположить, что нападавших было трое, но один из них получил серьезное ранение и выбыл из действия. Однако же следы крови или похожие сосредоточены именно в том углу ковра, который расположен против труб парового отопления… Также следы крови, вероятно, были на полу в углу, где расположены трубы отопления, но с пола их удалить гораздо легче, чем с ковра. Вероятно, с пола они были удалены, а на ковре замыты, насколько возможно было. Если следы крови были замыты, то убийцы, стало быть, не особенно опасались милиции, хотя самоубийство все же старались инсценировать. Это очень похоже на частное дело горячих сердец и холодных голов — за деньги или из холуйства, по приказу хозяина.
Борьба началась, вероятно, на ковре, за столом, а далее переместилась в угол, где расположены трубы парового отопления. Вероятно, в ходе борьбы на ковре Есенин потерял сознание в результате действий убийц, так как убийцам без особых следов борьбы удалось начать повешение, в ходе которого, впрочем, Есенин пришел в сознание и продолжил борьбу, в частности хватался за трубу рукой, препятствуя повешению. Сознание Есенин мог потерять вследствие сдавливания петлей шеи: сильное давление не требуется, достаточно пережать сосуды, причем даже малейших следов могло не остаться, если для сдавливания использовалась мягкая петля (шарф, например). Вероятно, сдавливание было кратковременным (боялись, стало быть, убить раньше времени), так как вскоре Есенин пришел в себя и продолжил борьбу. Под самым же потолком он оказался, вероятно, в ходе подтягивания его туда: один убийца за веревку, закрепленную на шее петлей и перекинутую через некое крепление под потолком возле труб отопления, тянул его вверх, а второй, вероятно, тянул тело вниз, способствуя удушению. Судя по окоченению в правой руке, застывшей в мертвой хватке за трубу, во время убийства Есенин был в полном сознании, вполне осознавал свое положение и действия убийц. Правой рукой он, вероятно, как раз и противодействовал убийце, тянущему его вниз.
Может показаться странным, что Есенин был поднят живым и в сознании под самый потолок, но следует помнить, что один из нападавших, вероятно, был ранен и, соответственно, отвлекался или не мог действовать в полную силу, а руки у Есенина оставались свободными, и он активно препятствовал удушению. Что же касается единственной борозды на шее, которая может вызвать удивление в данном случае, то следует отметить две вещи: во-первых, с правой стороны шеи на приведенном снимке из морга имеется нечто похожее на вторую борозду, гораздо более слабо выраженную, что, впрочем, утверждать нельзя, а во-вторых, веревка была жесткой (это устанавливаем по незамкнутой странгуляционной борозде) и, видимо, витой, как можно понять из снимка, вследствие чего она очень хорошо впилась в мягкие ткани шеи…
Возможно, левой рукой Есенин тоже предпринимал некие действия, так как на предплечье остались царапины (на приведенном выше снимке из морга три из них видны — не видно только поперечную). Царапины могли остаться от шероховатостей краски на трубе, скажем потеков или капель. Трудно, однако, вообразить, что именно он делал левой рукой, а также — почему не ухватился ею за трубу. Впрочем, мы знаем только то, что окоченения в левой руке не возникло. Царапины также могли быть нанесены убийцами уже трупу для подтверждения будущей версии о якобы предсмертном стихотворении, написанном кровью. Убийцы при помощи своих наймитов пытались объяснить царапины, связать их со стихотворением, а это позволяет заподозрить даже нанесение царапин с умыслом.
В последние мгновения жизни у Есенина, вероятно, сработал рвотный рефлекс, связанный с сильным душевным волнением и способствовавший смерти от механической асфиксии, так как пищевая смесь, вероятно, попала в дыхательные пути; образовавшаяся же пена и препятствовала дыханию. На вероятное время попадания пищевой смеси в дыхательные пути указывает небольшой потек изо рта Есенина, заметный на снимке лежащего на кушетке трупа, направление которого потека приблизительно совпадает с направлением борозды на лбу, т.е. голова в это время была уже наклонена вправо… Вероятно, в это время и дыхательные пути еще были проходимы, и Есенин находился еще в сознании. Стало быть, боролся он с убийцами до последнего мига, с чем и связано страшное окоченение правой руки (напряжение в левой руке могло быть меньше, и она просто разжалась после смерти в связи с посмертным расслаблением мышц).
Потеря сознания не наступала, вероятно, достаточно долго в силу того, что Есенин имел возможность удерживаться за трубу и подтягиваться на руках, ослабляя давление петли, но долгое время противодействовать руками повисшему на ногах одному убийце и тянущему вверх за петлю на шее другому едва ли возможно. Как мне кажется, иным образом объяснить висевшего под потолком Есенина и окоченевшую в хватке за трубу руку невозможно. Изменять же положение тела убийцы, вероятно, побоялись вследствие мертвой хватки за трубу, да и не к чему это было: висит — значит, повесился, а «доказать» это недолго. И ведь что поразительно, «доказательство» убийц многие по сей день считают истинным. Стало быть, отличное это «доказательство», не так ли?
Убийцы Есенина сомнений не вызывают — холодные головы, больше некому было, тем более — у них под носом, в центре Ленинграда, да и свидетели, наученные горьким опытом или деньгами, в один голос ложь лопотали, что прямо указывает на учителей их с Гороховой улицы, позже Комиссаровской, позже Дзержинского, позже опять Гороховой (диалектика, как говаривали большевики). Загадкой же является мотив горячих сердец. Есенин не был «контрреволюционером» — напротив, большевиков поддерживал, а в 1924 г. написал даже стихотворение о Ленине. Да, это стихотворение отнюдь не слащавое и насквозь лживое, как принято было у советских поэтов, но ведь тем ценнее оно для большевиков и тем страшнее для всех прочих. Да, возможно, были у Есенина «упаднические настроения», но ведь за это большевики даже не расстреливали. Следует также добавить, что незадолго до смерти Есенин подписал договор с ГИЗом (государственное издательство, «единый государственный аппарат печатного слова») на десять тысяч рублей — большие деньги по тем временам (пять тысяч долларов). Подписание договора на столь крупную сумму значило, что к Есенину со стороны власти политических претензий нет и быть не может. Стало быть, горячие сердца не могли убить Есенина в ходе исполнения своих прямых обязанностей, т.е. убийство его было преступлением с точки зрения власти, партии большевиков. Впрочем, партия большевиков тогда еще не была монолитна, но все же официальная ее позиция состояла в том, что Есенин является своим — достойным нести советским гражданам слово. Тогда, конечно, многое еще было не так, как позже; можно даже сказать, что была относительная свобода слова, несмотря на цензуру, Главлит. Печатали тогда многих, даже, например, Деникина. Но с Деникиным, разумеется, не заключали договоров на бешеные деньги: это было бы политической ошибкой.
Есенин и революция
Обычно выдвигают исключительно политические версии убийства Есенина, и это понятно, но, увы, это крупное противоречие в самой основе своей: Есенин политикой не занимался и не стал бы заниматься даже при наличии возможности. Более того, нет и быть не могло выступлений Есенина «контрреволюционных», даже оскорбительных для всей власти или для отдельных ее представителей,— это глупые вымыслы, советскую власть и революцию Есенин поддерживал. Поэтому троцкисты, зиновьевцы и прочие «враги народа» из «блоков», «уклонов», «объединенных центров» и т.п. к смерти его как таковые отношения не имеют и иметь не могут. Равным образом не имеют отношения к смерти Есенина «враги народа» от «генеральной линии партии» как таковые. Нет и быть не может в смерти Есенина причины политической. Пусть, например, Бухарин поносил Есенина в печати последними словами, но у него совершенно никакого мотива для убийства Есенина не было и быть не могло. То же самое относится ко всем прочим членам ЦК без исключения. Версию убийства Есенина членами ЦК из побуждений политических следует решительно отмести как глупую, бессмысленную, с действительностью не связанную.
Оппозиционность Есенина и даже его неприязнь к советской власти и революции после его смерти стали усиленно выдумывать, но никакой оппозиционности и тем более неприязни к советской власти у Есенина не было. Более того, в среде людей, критически относившихся к советской власти, Есенина должны были оценивать как оголтелого большевика. Вот, например, описанный биографами Есенина случай, в Есенине вы легко узнаете отрицательного героя известного романа Булгакова:
Кое-что из госиздатовских денег скопилось к этому времени на сберкнижке. Он снял всю сумму (оставив лишь один рубль) и на следующий же день отправился… в Дом Герцена.
Это последнее посещение Есениным московского писательского дома присутствующие запомнили надолго. Поэт словно задался целью разом свести все счеты. Писатели услышали о себе тогда много «нового», брошенного прямо в лицо. «Продажная душа», «сволочь», «бездарь», «мерзавец» — сыпалось в разные стороны. Подобное случалось и раньше, но теперь все это звучало с надрывом, поистине от души, с какой-то последней отчаянной злостью.
«Хулиган!», «Вывести его!» — раздалось в ответ. Есенина с трудом удалось вытащить из клуба. Потом благополучные любимцы муз с деланым сочувствием качали головами: «Довел себя, довел. Совсем спился!»
Он появился там снова уже под вечер. Сидел за столом и пил, расплескивая вино.
— Меня выводить из клуба? Меня называть хулиганом? Да ведь все они — мразь и подметки моей, ногтя моего не стоят, а тоже мнят о себе… Сволочи!.. Я писатель. Я большой поэт, а они кто? Что они написали? Что своего создали? Строчками моими живут! Кровью моей живут и меня же осуждают.
Станислав Куняев, Сергей Куняев. Сергей Есенин. М.: Молодая гвардия, 2007 // Серия «Жизнь замечательных людей».
«Дом Герцена» у Булгакова называется «Дом Грибоедова», а Есенин описан под именем Иван Бездомный (дома своего у Есенина и правда не было, селился он у жен). Иван Бездомный в точности так же явился в «Дом Грибоедова», обругал всех страшными словами и был препровожден в сумасшедший дом. С Есениным было наоборот: он вышел из сумасшедшего дома, где скрывался от обвинений в хулиганстве, и явился в «Дом Герцена» снова ругаться…
Безусловно, отношение Булгакова к Есенину потрясает: в Есенине Булгаков увидел лишь яркий типаж литературной жизни при большевиках, да еще и сумасшедшего. Последнее — явное преувеличение. У Есенина не было, конечно, психического заболевания, наоборот, мышление его и эмоции в трезвом состоянии можно оценить как исключительно нормальные:
За три недели пребывания в клинике Есенин написал шесть известных нам стихотворений, вошедших в цикл «Стихи о которой». Каждое из них – лирический шедевр: «Клен ты мой опавший…», «Какая ночь! Я не могу…», «Не гляди на меня с упреком…», «Ты меня не любишь, не жалеешь…», «Может, поздно, может, слишком рано…», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»
Там же.
Душевнобольной не может писать хорошие стихи. Творения, скажем, шизофреников мучительно скучны и непонятны, в них нет ни цельности, ни органичности, ни мысли, ни чувства; по сути они представляют собой набор бессвязных образов (их можно встретить в печати — читайте, сразу узнаете). Вот из печати типичный пример мучительной «философии» в стихах, производящий полное впечатление шизофрении автора:
Море гораздо разнообразнее суши.
Интереснее, чем что-либо.
Изнутри, как и снаружи. Рыба
интереснее груши.
По распространенным слухам, П.Б. Ганнушкин нашел у Есенина депрессию (в терминологии того времени — меланхолию), но это либо глупый вымысел, бредовая идея, либо чудовищная ошибка Ганнушкина. Какая уж депрессия, если в больнице Есенин активно работал…
У Булгакова также сказано, что Ивану Бездомному была заказана большая антирелигиозная поэма, и это может быть отражением действительности. Указанные биографы Есенина сообщают о пропавшей поэме Есенина «Пармен Крямин», над которой он работал в последний год жизни.
К концу жизни Есенин не отдалялся от советской власти, а наоборот, сближался с ней, превращаясь в благополучного певца власти вроде Маяковского. Вероятно, он не докатился бы до поэтической рекламы папирос в Моссельпроме, но все прочие ритуалы исполнил бы, конечно, сполна, да уже и начал их исполнять — написал о Ленине, о каких-то двадцати шести бакинских комиссарах… Лучше бы уж о папиросах писал, честное слово, читать приятнее: «Стой! Ни шагу мимо! Бери папиросы «Прима». Выкуришь 25 штук — совершенно безвредно: фильтрующий мундштук».— Замечательно, искусство на службе народу, не правда ли?
В Ленинград Есенин приехал явно с намерением начать новую жизнь, сбежав от очередной московской жены, внучки Льва Толстого (биографы его, названные выше, говорят, что «борода» ему не нравилась, слишком уж большое к ней почтение в семье, где он поселился). Возможно, впрочем, что жену он намеревался вызвать к себе позже, после обустройства в Ленинграде, разрешения бытовых вопросов. Вероятно, он рассчитывал и на поддержку в Ленинграде, и на работу, скажем редакторскую. Может быть, он рассчитывал на поддержку Кирова, поклонника его поэзии, с которым, вероятно, познакомился в ходе поездки в Баку в конце 1924 — начале 1925 г. Можно предположить, что о переводе Кирова в Ленинград на место Зиновьева, состоявшемся в 1926 г., было известно заранее и Есенин приехал именно с целью получить в Ленинграде поддержку Кирова, работу, собственную квартиру… Остались на сей счет воспоминания П.И. Чагина:
В конце декабря я приехал в Москву на Четырнадцатый съезд партии. В перерыве между заседаниями Сергей Миронович Киров спросил меня, не встречался ли я с Есениным в Москве, как и что с ним. Сообщаю Миронычу: по моим сведениям, Есенин уехал в Ленинград. «Ну что ж,— говорит Киров,— продолжим шефство над ним в Ленинграде. Через несколько дней будем там». Недоумеваю, но из дальнейшего разговора узнаю: состоялось решение ЦК — Кирова посылают в Ленинград первым секретарем губкома партии, Ивана Ивановича Скворцова-Степанова — редактором «Ленинградской правды», меня — редактором «Красной газеты».
Заметьте, кстати, где было сосредоточено ленинградское правящее кубло, в частности — в «Красной газете», поместившей 29 декабря статью Устинова о самоубийстве Есенина и разобранный выше автограф Есенина.
Как раз в декабре 1925 г. началась битва за свержение Зиновьева, и исход ее был вполне предсказуем, т.е. Есенин мог связывать свои жизненные планы с будущим назначением Кирова, выдвиженца Сталина. Что ж, коли так, то он, разумеется, принял бы впоследствии самое активное участие в разгроме «зиновьевской оппозиции». Мотивом убийства это, конечно, быть не может: в большевицкой партии Есенин не состоял, значительным человеком с этой точки зрения не являлся и не мог быть воспринят в Ленинграде как опасный ставленник будущей местной власти, враг. Ну, что это за враг, который не имеет ни единой должности и даже квартиры?
В Ленинград Есенин въехал по-царски — поселился в прекрасной гостинице для «ответственных работников», где жить не имел права. Нет, прямого запрета простым советским людям жить в определенных гостиницах не было — просто там никогда не оказывалось мест для простых людей. Поселиться в «Интернационале» Есенин мог либо за взятку, либо по протекции высокого члена партии или ГПУ, иначе никак. И это указывает на изменение его мировоззрения: он уже числил себя среди советской элиты, считал, что имеет право жить среди правящего класса — готов был платить за это лишние деньги или свести ради этого дружбу с каким-нибудь тупым и кровавым дегенератом вроде Кирова. До превращения в Маяковского оставался только шаг. По иному же раскладу нужно было превращаться в отверженного Булгакова, а это было неприятно и недоходно (Булгаков бы не выжил, если бы не главный поклонник его творчества — Сталин).
В «Интернационале» Есенин впервые столкнулся с новым для себя миром «ответственных работников» (буржуев по-старому), и мир этот едва ли ему понравился. Наверно, никогда и нигде в мире не было столь тупых бюрократов, как в раннем СССР: образование даже высших из них лишь приближалось к среднему, а низшие обладали лишь начальным образованием, завершенным или нет; культурный же уровень тех и других был предельно низок, а нравственного уровня не было вообще никакого.
Вероятно, Есенин должен был понимать, что в «Интернационале», где могла вращаться ленинградская элита, новые хозяева жизни, нельзя вести себя так же, как в «Доме Герцена», но едва ли смог удержаться… Не известно, что там случилось, так как ни единый действительный свидетель пребывания Есенина в «Интернационале», разумеется, не объявился, но можно не сомневаться, что начался конфликт Есенина с некими «ответственными работниками» на бытовой почве, скорее всего в ресторане, и лишь потом свернул на политические рельсы. Опасности для Есенина не было никакой, если бы он ограничился обычными ругательствами (сдали бы в милицию, да и все), но он мог помянуть Кирова и пригрозить, что скоро все это поганое кубло отсюда вычистят… Ну, кому же охота задаром отдавать свой миллионный бизнес какому-то Кирову? За что боролись? Обстановка политическая тогда была очень напряженная, а власть в Ленинграде стоила очень больших денег: за избавление от угрозы «ответственные работники» могли сотню Есениных положить, не моргнув глазом. Если Есенин сумел напугать своих противников, а в декабре 1925 г. в силу острой политической борьбы в верхах сделать это было очень просто, то тем самым он подписал себе смертный приговор, смерть от чистых рук наемных убийц. Конечно, руководил организаторами убийства не здравый смысл, лично Есенин не представлял для них угрозы, а лишь страх загнанного зверя. Злую шутку наверняка сыграло нелегальное пребывание Есенина в «Интернационале»: значит, право имеет… Разумеется, противники Есенина боялись последствий, а потому убийство его не было наглым — было замаскировано под самоубийство. Дальнейшее же избавление от милиции стоило, вероятно, больших денег — на взятки горячим сердцам, которые только и могли успокоить милицию, внушив ей, что произошло самоубийство и следствие не требуется. Эта версия объясняет, почему материалы милиции по делу хотя и соответствуют действительности, но позорно бедны: все было, вероятно, отредактировано холодными головами.
Свара Есенина с «ответственными работниками» наверняка произошла не в день его убийства, 27 декабря, а ранее, может быть даже в день его прибытия в гостиницу «Интернационал» — 24 декабря. Мотивом же убийства стала попытка пресечь мифическую, невозможную жалобу Есенина члену ЦК Кирову и, соответственно, вытекающую из жалобы потерю некими «ответственными работниками» доходных мест на шее народной. Кстати, с объективной точки зрения, свалить Зиновьева было бы значительно легче после свидетельства «великого русского поэта», как называли бы Есенина сталинские соколы в газетах, представляя всю мерзость ленинградского кубла Зиновьева. Да, поведение организаторов убийства Есенина можно назвать истерическим, не нормальным, но как же должны были действовать люди, со дня на день ожидавшие смещения своего вождя Зиновьева и закономерных расстрелов? Ну, неужели они надеялись на снисходительность своих братьев по партии и нравственное их поведение? Да ведь это смешно. Так могли ли они дать своим братьям по классу лишний козырь в руки?
Смерть Есенина, с одной стороны, стала чистой случайностью, но, с другой стороны, не приближал ли он эту случайность своим вызывающим поведением, представленным выше? Да, в своей среде он мог позволить себе все, его терпели за искренность и талант, но в среде хозяев жизни разве можно было вести себя вызывающе? Разве не знал Есенин, как кончают свою жизнь люди, которые пришлись не по нраву новым хозяевам жизни?
Хотя подтвердить предложенную выше версию невозможно, как, впрочем, и любую иную за давностью, можно утверждать, что причиной смерти Есенина стал именно бытовой скандал, а не политический — в связи с обычным вызывающим поведением Есенина в пьяном виде. В политику же Есенин сделал только первый шаг в конце 1925 года, и шаг этот оказался смертельным в силу бытового его поведения и нездорового состояния общества. Вот так, «в саду горит костер рябины красной, но никого не может он согреть…»
Народная любовь к Сергею Есенину уступает только любви к Владимиру Высоцкому. Его считают своим и живущие среди неоглядных далей крестьяне, и периодически запивающие горожане, фанаты Ленина — коммунисты и сражённые его красотой гомосексуалисты, ну и, естественно, приватизировавшие патриотизм суровые русские националисты. У каждого свой Есенин. Он сам отмечал: «Чувство родины — основное в моём творчестве». Россия — печальная страна, и что бы поэт ни писал, у него всё об этом.
К теме загадочной гибели Сергея Есенина я подступался ещё пару лет назад, но материалов было так много, что я работу отложил. И вот, на днях, читаю в интернете: «90 лет назад, 28 декабря 1925 года, в № 5 ленинградской гостиницы «Англетер» был найден повешенным великий русский поэт Сергей Александрович Есенин». А дальше, как всегда: пил до чёртиков, написал кровью прощальные стихи и повесился. Всё сваливают на алкоголизм поэта, а Советская власть тут ни при чём: она его любила и он её тоже. Всё это укладывается в модный тренд «Назад в СССР», горячо востребованный народными массами и поддержанный сверху: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы демонстраций не устраивало. Естественно, перед возвращением в прошлое надо провести там косметический ремонт: приукрасить улыбками, убрать трупы, замазать на стенках дырки от пуль… «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», «жить стало легче, жить стало веселей» и «у нас зря не сажают».
Таинственная смерть Сергея Александровича Есенина породила множество версий. После ознакомления с архивными расследованиями ряда авторов в самоубийство поэта уже решительно не верится. Постараюсь обобщить уже имеющиеся материалы и изложить свою точку зрения. Кратко никак не получится.
1. Начиная с 1919 года в стихах, письмах, высказываниях Есенина всё яснее звучит разочарование в результатах революции, которую он горячо приветствовал в 1917 году. Развязанный большевиками красный террор произвёл на него гнетущее впечатление. В 1918 году за убийство Урицкого был расстрелян его близкий друг Леонид Канегиссер. Из письма Евгении Лившиц (1920): «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжёлую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идёт совершенно не тот социализм, о котором я думал…» Или вот такие слова: «Был в деревне. Всё рушится… Конец всему…» Его стихи не только не вселяют веру в светлое будущее, а наоборот — обнажают душевную опустошённость, тоску по несбывшимся надеждам, а значит, для власти бесполезны и даже вредны.
После поездки в Европу и Америку Есенин написал поэму «Страна негодяев» (1923), но не об Америке, а о России.
Ну что же мы взяли взамен?
Пришли те же жулики, те же воры
И вместе с революцией
Всех взяли в плен…
7 февраля 1923 года в письме другу Александру Кусикову с борта теплохода он пишет: «Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется. Если бы я был один, если б не было сестёр, то плюнул бы на всё и уехал бы в Африку или ещё куда-нибудь. Тошно мне, законному сыну российскому, в своём государстве пасынком быть. Надоело мне это бл..ское снисходительное отношение власть имущих, а ещё тошней переносить подхалимство своей же братии к ним. Не могу! Ей-Богу не могу». И там же: «Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к Февральской, ни к Октябрьской».
«Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем, — писал поэт в конце 1923 года. — … Давно стало явным фактом, … что пролетарскому искусству грош цена…»
«Конечно, мне и Ленин не икона…», — это из стихотворения «Возвращение на родину»(1924).
В сборнике очерков об Америке «Железный Миргород» он восхищается её индустриальной мощью, и вдруг: » Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше. Вспомнил про «дым отечества», про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь» как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию». Как истинный патриот, Есенин смело выражал недовольство положением дел в своей стране. Время белых берёзок прошло.
2. Поездка Есенина и Айседоры Дункан по Америке и Европе длилась больше года. 3 августа 1923 года они возвратились в Москву. Есенин начал бурную деятельность по организации нового журнала, где бы печатали крестьянских поэтов. Название придумал явно неприемлемое для властей — «Вольнодумец». В нетрезвом виде он громогласно ругал советский строй. Участились приводы в милицию. Было заведено несколько уголовных дел, но на суды Есенин не являлся, скрывался у знакомых. Поэта спас авторитетный психиатр П. Б. Ганнушкин, земляк и горячий почитатель — выписал справку о тяжёлом психическом заболевании и того оставили в покое. Есенин много ездил по стране. В творчестве по-прежнему — грусть и разочарование. В поэме «Русь советская»(1924) есть такие строки:
Вот так страна!
Какого ж я рожна
Кричал, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
20 августа 1925 года в письме отцу обещает помочь двоюродному брату Илье с поступлением в какое-либо учебное заведение: «Только не на рабфак. Там коммунисты и комсомол».
6 сентября 1925 года за драку с дипкурьером в поезде Баку — Москва было возбуждено уголовное дело, уже тринадцатое по счёту. Вмешательство Луначарского не помогло. Есенин запил, потом с помощью того же профессора Ганнушкина лёг в психиатрическую клинику, откуда 27 ноября пишет своему другу Петру Чагину в Ленинград: «…Избавлюсь (от скандалов), улажу, пошлю всех… и, вероятно, махну за границу». Очевидно, что власти уже знали о намерении Есенина покинуть страну (временно или навсегда?) и опасались его разоблачений, окажись он в Европе. В клинике поэт написал пятнадцать стихотворений, включая «Клён ты мой опавший…»
21 декабря Есенин самовольно ушёл из больницы. Простился с близкими. Утром 24 декабря поэт прибыл в Ленинград. Жить ему оставалось четыре дня.
3.Гостиница «Англетер» находилась по адресу проспект Майорова 10/25 (до 1923 и после 1991 года — Вознесенский проспект), четыре этажа, самый центр Ленинграда, из окон виден Исаакиевский собор. Это был строго режимный объект, всё под контролем ОГПУ, на каждом этаже – дежурные сотрудники.
Нет ни одного документа, подтверждающего, что Есенин останавливался в гостинице «Англетер», в самом захудалом № 5, бывшей аптеке, без ванны, телефона, явно не соответствующего статусу известного поэта. В других номерах второго этажа (с 1-го по 4-й) жили работники гостиницы. Странно, что общительный Есенин не позвонил (в вестибюле кабины с двумя аппаратами) о своём приезде старым друзьям: Александру Сахарову, Иннокентию Оксёнову, Николаю Никитину. Почему газеты НЕ раструбили сенсационную весть о прибытии популярного поэта в Ленинград и поселении его в «Англетере»? Многочисленные постояльцы гостиницы, а их было около 150 человек, впоследствии ни разу не похвастались даже о мимолётной встрече с известным поэтом незадолго до его смерти. Постоялец — призрак!
В 1998 году писатель Виктор Кузнецов, доцент кафедры литературы Санкт-Петербургской академии культуры, опубликовал своё исследование «Тайна гибели Есенина». Самостоятельно, через контрольно-финансовую отчётность (из ФСБ ответили — архив гостиницы исчез) он нашёл список постояльцев «Англетера» за декабрь 1925 года. В № 5 был зарегистрирован работник кооперации из Москвы Георгий Осипович Крюков. Есенина в списке вообще не было! Да это и противоречит здравому смыслу: зачем человеку, бежавшему из Москвы от суда, селиться под надзор ОГПУ если он мог временно пожить у многочисленных друзей или в другой гостинице?
4. Теперь надо разобраться с теми, кто причастен к мнимому поселению поэта в этот злополучный чекистский гадюшник. Вольф Эрлих — все стали называть его другом Есенина после его же мемуаров. Да, он занимался издательскими делами поэта, называл его своим учителем. «И бродит запах — потный, скользкий, тёплый// Здесь истеричка жмётся к подлецу. // Там пьёт поэт размазывая сопли// По глупому прекрасному лицу» («Между прочим» 1931 год). Вот так друг! Отчётливо слышится скрытая неприязнь. В поэзии Эрлиха часто проступает затаённая ненависть к людям и откровенный цинизм. Общее впечатление о нём — неприятное. Вольф в овечьей шкуре.
По архивным данным Эрлих с 1920 года (с 18 лет) был секретным сотрудником ЧК-ГПУ- ОГПУ. В 1925 году работал ответственным дежурным Первого дома Ленинградского Совета (гостиница «Астория»), получил двухкомнатную квартиру по адресу: улица Некрасова (Бассейная), №29/33. Такую милость надо ещё заслужить! Есенин не получил от советской власти даже комнату в коммуналке.
7 декабря 1925 года Есенин телеграфировал Вольфу Эрлиху: «Немедленно дайте две-три комнаты. 20 числах переезжаю жить в Ленинград. Телеграфируй». Странно, что именно ему, ведь там жили близкие друзья поэта. 7 декабря Есенин лежал в больнице, значит, кого-то попросил. А может это фальшивка? Цель — оправдать нахождение Эрлиха рядом с «объектом»? За семнадцать дней не удосужился выполнить просьбу своего учителя. Позже он сошлётся на отсутствие денег на аванс. Верить? Да на такое дело друзья Есенина завалили бы его деньгами. Вот только проживание на частной квартире предполагает много нежелательных и неподконтрольных свидетелей. Или зачем снимать квартиру, если постоялец туда всё равно не приедет?
В 1930 году Вольф Эрлих издал книгу «Право на песнь». Воспоминания о событиях в «Англетере» насквозь пропитаны фальшью — читать противно. Вольф Эрлих был расстрелян в начале 1938 года. Скорее всего, его роль в этом деле сводилась к созданию легенды о последних днях поэта в гостинице и обнаружению трупа «самоубийцы». Уж больно ловко он подгадал прийти в «Англетер» 28 декабря к 10.30 утра: «По приходу в гостиницу около № 5 я застал гражд. Устинову которая стояла у № 5 занимаемого Есениным и стучала».
По официальной версии в «Англетер» Есенина устроили Георгий Феофанович Устинов (1888-1932) — писатель, журналист и его супруга Елизавета Алексеевна. По их словам они жили в № 130 той же гостиницы (в списках не значатся) и заходили к нему в номер. Надо отметить, что № 130 был своеобразной штаб-квартирой ОГПУ. Из воспоминаний Устинова о последнем дне поэта: «Увидев меня, он поднялся с кушетки, пересел ко мне на колени, как мальчик, и долго сидел так, обняв меня одной рукой за шею. Он жаловался на неудачно складывающуюся жизнь. Он был совершенно трезв». Невероятная сцена. Не верю. В своих воспоминаниях о последнем дне Устиновы как будто сознательно запутывают дело. Виктор Кузнецов делает вывод, что Устинова вообще в гостинице не было, — в те дни он заливал водкой исключение из партии и пропал из поля зрения родных и знакомых. Позже никто не видел Устинова ни во время прощания с поэтом в Доме писателей, ни на проводах гроба на вокзале. Есть все основания полагать, что свидетельства о последних днях поэта за обоих супругов сочинила сожительница Устинова, ответственный секретарь «Красной газеты», агент ОГПУ Анна Яковлевна Рубинштейн. В 1924 году она уже проживала в «Англетере» как Елизавета Алексеевна Рубинштейн! Это она активно фигурирует в этом деле как Елизавета Алексеевна Устинова. Сюжет, достойный изумления Жоржа Сименона! В 1932 году Устинов повесился. Или помогли. В кругу близких друзей он признавался, что знает тайну смерти Есенина. Похоронен на Ваганьковском кладбище в одной аллее, напротив могилы Есенина. Его личное дело до сих пор засекречено. Анна Рубинштейн (1892-1937) расстреляна на Соловках.
5. Все свидетельства о присутствии Есенина в «Англетере» строятся на показаниях Эрлиха, Устиновых и их знакомых, тоже связанных с ОГПУ. Кто они? Сексот Лазарь Берман (1894-1980), ранее причастный к аресту Николая Гумилёва. В статье «По следам Есенина» он так описывает увиденное им в № 5 накануне гибели поэта: «Вдоль окна тянется длинный стол, в беспорядке уставленный разными закусками, графинчиками и бутылками. В комнате множество народа, совершенно для меня чуждого. Большинство расхаживало по комнате, тут и там образуя отдельные группы и переговариваясь. А на тахте, лицом кверху, лежал хозяин сборища Серёжа Есенин в своём прежнем ангельском обличии. Только печатью усталости было отмечено его лицо. Погасшая папироса была зажата в зубах. Он спал». Ужасное враньё! Гостей не называет ; некому подтвердить. В описи мебели нет длинного стола. Почему на следующее утро в номере не было следов грандиозной пьянки? Устиновы, Эрлих и другие свидетельствуют, что вечером 27 декабря Есенин был трезв, а немногочисленные гости (состав гостей существенно разнится), разошлись к 18 часам.
Художник-авангардист Павел Андреевич Мансуров (1896-1983) в опубликованном письме О. И. Ресневич-Синьорелли (1972) называет гостями только себя, Клюева, супругов Устиновых и Эрлиха. В 1926 году Мансуров, всегда угодничавший перед властью, вдруг стал ярым антисоветчиком и в 1928 году, выехав с выставкой своих работ в Италию (выпустили!), остался за границей. Засланец ОГПУ?
В список «гостей», приведённый Эрлихом, был записан никогда не вспоминавший об этом поэт Николай Клюев. Исследователи обнаружили массу фактов, говорящих о его согласии с ролью гостя Есенина, поскольку он находился в полунищем, зависимом положении.
«Совершенно случайно» в «Англетере» проживал (в списках не значится) журналист из Костромы Дмитрий Ушаков. Позже он опубликует в своей местной прессе две статьи о последних днях Есенина, свидетелем которых он якобы был. Эта писанина не только выставляет поэта в неприглядном свете, но и позволяет предположить причастность автора к секретному ведомству. Интересно, что в этом же 1925 году Георгий Устинов был губинспектором по делам печати в Костроме, то есть начальником Ушакова. Следы их пребывания в Костроме зачищены. Ушаков затерялся на просторах нашей Родины.
В роли побывавших у Есенина оказались и другие знакомые Эрлиха: Иван Овчаренко (Приблудный) — сексот ОГПУ, писатель Владимир Измайлов, Г. Р. Колобов, советский работник, на самом деле — сотрудник ОГПУ.
Получается, что Есенин собрал у себя в номере не старых задушевных друзей, а чуждых ему, порой даже едва знакомых людей, чем-то обязанных власти, либо штатных, либо секретных сотрудников ОГПУ. Очевидно, что ни Эрлиху, ни всей этой мутной компании верить нельзя.
6. Представьте себе: обнаружен труп известного всей стране поэта. Сразу же должны примчаться лучшие Холмсы и Пуаро, судмедэксперты и другие специалисты. Но нет, на место преступления послан участковый милиционер Н. М. Горбов, составивший «Акт о самоубийстве Есенина» без соблюдения установленных норм, карандашом и безграмотно. Причина смерти – сразу в заголовке! Этот акт должен был называться протоколом, как он мог этого не знать? Вот основная его часть:
«Прибыв на место мною был обнаружен висевший на трубе центрального отопления мужчина, в следующем виде, шея затянута была не мертвой петлей, а только одной правой стороной шеи, лицо было обращено к трубе, и кистью правой руки захватился за трубу, труп висел под самым потолком, и ноги от пола были около 11/2 метров, около места где обнаруже[н] был повесившийся лежала опрокинутая тумба, а канделябр стоящий на ней лежал на полу. При снятии трупа с веревки и при осмотре его было обнаружено на правой рук[е] выше локтя с ладонной стороны порез, на левой рук[е] на кисти царапины, под левым глазом синяк, одет в серые брюки, ночную белую рубашку, черные носки и черные лакированные туфли. По предъявленным документам повесившийся оказался Есенин Сергей Александрович, пис[атель], приехавший из Москвы 24 декабря 1925 г.» И всё? А почему так мало?
Вот что пишет об этом документе Эдуард Хлысталов, полковник МВД: «Можно ли из указанного акта заключить о самоубийстве поэта? Категорически ; нет. Документ составлен на крайне низком профессиональном уровне. Участковый надзиратель фактически не осмотрел место происшествия, не зафиксировал наличие крови на полу, письменном столе, стенах, не выяснил, чем была разрезана у трупа правая рука, откуда взята веревка для повешения, не описал состояние замков в двери, запоров на окнах, наличие ключа от замка двери, не отметил состояние вещей в номере (а они, судя по публикациям в газетах, находились в беспорядке), одежды (она была в растрепанном виде, брюки расстегнуты и спущены, что хорошо видно на рисунке художника В. Сварога), он не приобщил в качестве вещественных доказательств веревку, бритву, другие предметы. Приступая к осмотру, надзиратель обязан был пригласить понятых, которые могли бы подтвердить правильность записей. Фамилии понятых вообще не записаны надзирателем в акте, следовательно, Горбов производил осмотр в одиночку, а потом дал подписать документ случайно подвернувшимся лицам. Акт не имеет отметок о времени его составления, о начале и окончании этого следственного действия».
Биография милиционера Николая Михайловича Горбова (1895-1931?) хорошо изучена. Он был достаточно грамотным человеком: до революции много лет работал наборщиком в типографии, комиссарил на польском фронте, закончил спецшколу работников уголовного розыска. С 1922 по 1925 год работал в АСО УГРО (активно-секретном отделе уголовного розыска), тесно связанном с ЧК-ОГПУ. Выходит, не зря в «Англетер» был послан этот непростой участковый!
Самое интересное: почерк Горбова на акте сравнили с более поздними образцами (1927-1930 гг.) — написание многих букв сильно отличается, и подпись другая! Протокол был подменён? Ещё одна фальсификация — показания Эрлиха от 28 декабря 1925 года. Не мог образованный человек написать: «… в беседе с ним он мне сказал что он уезжая с Москвы у него оставались деньги у знакомого его Наседкина 640 руб…» и «…к чему и расписуюся». Допустим, что документ со слов Эрлиха писал какой-то безграмотный мент, но почему и подпись Эрлиха сделана тем же почерком? В этом деле на каждом шагу – ложь!
В 1929 году милиционер Горбов был арестован по пустяшному поводу, — покупал продукты по заниженным ценам у знакомых торговцев — взятка. Отсидел 9 месяцев, исключён из ВКП(б), работал в типографии. В 1931 году бесследно исчез.
7.Фотографий и рисунков висящего Есенина нет. Художник Василий Семёнович Сварог (Корочкин) (1883-1946) оказался в числе первых, кто увидел тело поэта, только что вынутое из петли. Состояние одежды: расстёгнутые и приспущенные брюки, вылезшая из них рубашка и избитое лицо свидетельствовали об отчаянном сопротивлении. Сварог сообщает также, что заметил следы борьбы в номере и множество ворсинок от ковра на сорочке и в волосах поэта. Он еще тогда предположил, что Есенина после убийства заворачивали в ковер. Друг Есенина Николай Браун, так комментировал вид поэта: «Он был умучен». САМОУБИЙЦЫ ТАК НЕ ВЫГЛЯДЯТ.
Вместо судебного фотографа в гостиницу прибыл известный мастер из Москвы Наум Наппельбаум. На его фото у лежащего на кушетке поэта одежда приведена в порядок, лицо явно подретушировано, но всё равно вид ужасный. Много споров вызывает вмятина на лбу Есенина, идущая от правого глаза под углом. Это явно ровный след от горячей трубы отопления. От удара рукояткой пистолета, как многие предполагают, картина была бы совсем другая.
Секретарь похоронной комиссии поэт Павел Лукницкий свидетельствует: «Есенин мало похож на себя. Лицо его при вскрытии исправили, как могли, но всё же на лбу было большое красное пятно, в верхнем углу правого глаза — желвак, на переносице — ссадина, и левый глаз — плоский: он вытек». Как это объяснить?
8. Под актом осмотра номера стоят подписи трёх приятелей Вольфа Эрлиха: секретарь объединения поэтов М. А. Фроман (1891-1940), известный поэт В. А. Рождественский (1895-1977) и критик П. Н. Медведев (1891-1938). Но они пришли позже. Вопрос: почему перед снятием тела не пригласили понятых — посторонних людей, жильцов из соседних номеров, например, как это обычно бывает? Личные дела Фромана и Медведева засекречены. Исследователи установили, что Фроман — бывший комиссар, а Медведев с 1922 по 1926 год — штатный сотрудник ОГПУ, причём далеко не рядовой — выступал с докладами, председательствовал на больших собраниях. Позже у него появилось странное хобби — коллекционировал фотографии мёртвого Есенина. В 1938 году расстрелян. Зачистка удивляет своей скрупулёзностью: не забыт никто!
9. Ещё один ключевой персонаж — управляющий гостиницей Василий Михайлович Назаров (1896-1942). По официальной версии утром 28 декабря Эрлих и Устинова стучали в дверь номера Есенина, но им не открывали. Устинова (по её словам) вызвала из дома коменданта гостиницы, он приехал, открыл дверь (посторонним людям) и сразу ушёл (берите, что хотите, а что творится в номере — неинтересно или уже известно). А дальше из показаний Назарова: «Не прошло и 2-х минут как гражданка Устинова и с пришедшим к ней гражданином Эрлихом догнали меня и хватаясь за голову в ужасе говорят, что пройдите в комнату № 5. Войдя в комнату, я увидел гражданина Есенина висевшим в переднем правом углу на верёвке. Привязанной к входящей трубе центрального отопления…»
Этот ход событий полностью опровергают воспоминания вдовы Назарова — Антонины Львовны (1903-1995). Уже в постперестроечное время она рассказала, что Василия Михайловича вызвали в «Англетер» не утром 28-го, а вечером 27 декабря, а вернулся он только на следующий день. По стенограмме фильма Виктора Правдюка «Тайна гостиницы «Англетер» в конце рабочего дня 27 декабря (воскресенье):
Назарова: Он пошёл по всей гостинице. Видит, что всё тихо. И он поднимается наверх и проходит к этому Петрову.
Вопрос: А не к Устинову?
Назарова: То есть, Устинову. Но он представился Петровым. Идя в эту комнату, он думал: «Приду и скажу ему, что я уйду сегодня пораньше домой. Я так устал уходить поздно из гостиницы…»
Ничего не понимаю! Комендант гостиницы собирается подобострастно отпроситься пораньше с работы у писателя Устинова, проживающего в «нехорошем» № 130? Скорее всего, этот лже-Устинов и на самом деле был Петровым (к нему ещё вернёмся). В этом номере Назаров увидел Есенина!
Назарова: Есенин сидел за столом. И он не поднял головы, когда вошёл мой муж. Он так и остался, вот так рукой (подпирает лоб) закрывши, полузакрытое лицо и сидел, и молчал.
Потом Назаров пришёл домой и лёг спать. «Примерно в одиннадцать часов» позвонили и попросили его к телефону, сообщив, что дело важное — «в гостинице случилось несчастье».
Назарова: Муж встал, подошёл к телефону. Какой был разговор, я не знаю. Он говорит: «Хорошо. Ты иди первый, а я сейчас оденусь и пойду». И ушёл.
Назарова: Высокая большая комната. Всё разбросано было. Он подумал и позвонил Пагава. Пагава был его начальник непосредственный. Он говорит: «Григорий Саныч, что делать, а? Мне не справиться одному-то. Ведь надо же снять его. Он высоко висит. А где я один справлюсь?» Тогда Пагава ему и говорит: «Ты позвони Цкирии и он придёт. Он высокого роста» … И вот он (Цкирия) говорит: «Мы сделаем так. Я буду его спускать, а ты, Василий Михайлович, стой внизу и принимай его. А потом мы его положим куда-нибудь».
Женщина в преклонном возрасте помнит все фамилии, есть смысл ей доверять. Видимо она не знала, что муж для официальной версии давал совсем другие показания. Получается, что Есенина вынимали из петли после 23 часов 27 декабря, а вся сцена у дверей № 5 на следующее утро была не очень искусно разыграна.
Согласно документам 1 января 1925 года, спустя четыре дня после гибели Есенина, Назарову повысили тарифную ставку на 40%, 15 января отправили в отпуск, а через три месяца перевели на захудалую должность кладовщика в коммунальном хозяйстве. В 1929 году ему подстроили недостачу и после суда отправили на Соловки. Освободился он больным и морально сломленным человеком.
10. По официальной версии Вольф Эрлих 29 декабря оформлял свидетельство о смерти Есенина на основании медицинского заключения судмедэксперта Александра Григорьевича Гиляревского (1851-1931), проводившего вскрытие тела в Обуховской больнице. Следователь МВД Эдуард Хлысталов выяснил в архивах, что предъявленное заключение о смерти имело № 1017, но где оно? Приобщённый к делу акт не имеет каких-либо реквизитов, подтверждающих его принадлежность к медицинскому учреждению, номера, углового штампа и гербовой печати, подписи заведующего отделением. Должно быть два экземпляра — один направляется дознавателю, а второй остаётся в архиве больницы. «Покойный в повешенном состоянии находился продолжи- тельное время», — а сколько? Выводы в акте не учитывают полной картины случившегося, указаны не все прижизненные повреждения, ничего не говорится о потере крови погибшим.
Другие акты вскрытия тел этим доктором абсолютно не совпадают с тем, подложным, по форме, стилю, нумерации и т. д. Правду мог знать главный врач больницы Виктор Романович Штюллерн, но вскоре после описываемой трагедии он внезапно заболел и в сентябре 1926 года умер. Вдову Гиляревского Веру Дмитриевну в 1933 году в возрасте 62 лет выслали в Воронеж, как социально чуждый элемент и дальнейшая судьба её неизвестна.
11.Большой интерес вызывает так называемое прощальное стихотворение, написанное кровью. Вот оно:
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки и слова,
Не грусти и не печаль бровей, –
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
По одной версии оно было написано на Кавказе летом 1925 года на смерть поэта Алексея Ганина, расстрелянного за антисоветскую деятельность. Мать Есенина Татьяна Фёдоровна говорила, что стихотворение написано на родине, в деревне. Другие считают стихотворение фальшивкой, сочинённой в подражании стилю Есенина кем-то из связанных с ОГПУ лжедрузей — поэтов. Строчка «предназначенное расставанье» царапает слух даже не специалиста, она явно не есенинская. Впрочем, специалисты ОГПУ могли подделать любой почерк, дело не в этом. Почему стихотворение? Обычно самоубийцы объясняют причину последнего отчаянного поступка, пишут «прошу никого не винить», отдают распоряжения по наследованию имущества и тому подобное. А здесь как будто взяли то, что уже было (нашли в бумагах поэта), и предъявили как прощальное послание. Экспертиза на соответствие крови не проводилась, даты написания нет.
Довод о том, что в номере такой классной гостиницы не было чернил крайне сомнителен, их можно было попросить у дежурного по этажу. Но дело в том, что Есенин всегда писал карандашом — простым, химическим или цветным и всегда носил его с собой. Укрыватели преступления в своих воспоминаниях упорно выставляют эти чернила на передний план.
По словам Эрлиха, вечером 27 декабря, прощаясь, поэт засунул листок со стихами в карман его пиджака с просьбой прочесть их как-нибудь потом, когда он останется один, и Эрлих о них, якобы, забыл. Вспомнил лишь на следующий день, когда Есенина уже не было в живых. Враньё натуральное! Сексот ОГПУ не полюбопытствовал о содержании листка? Предсмертное послание посвящено простому знакомому (меньше года)? Это он «милый друг», что в груди у поэта? Неужели проницательный и подозрительный Есенин не понимал, что Вольф Эрлих его тайный недоброжелатель. Даже само место его работы уже предполагало сотрудничество с «органами». Почему кровавый листок не был подшит к следственному делу? Почему тщеславный Эрлих, которому это стихотворение принесло широкую известность, долгие годы о нём не упоминал и никому его не показывал? Скорее всего, оно хранилось не у него, а «там, где надо». Письмо всплыло только в 1930 году: в Пушкинский Дом его принёс редактор журнала «Звезда» Георгий Ефимович Горбачёв (1897-1942), человек с богатым комиссарским и чекистским прошлым. Передал, якобы, от Эрлиха.
12. В феврале 1993 года Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы Минздрава РФ издало заключение по результатам изучения двух фотографий тела Есенина на секционном столе перед вскрытием. Эксперты заявили, что на шее имеются следы двух материалов — верёвки и ремня, что противоречит версии самоубийства. Душили два раза?
На рисунке Сварога (В. С. Корочкин), видна неестественная для повешения поза трупа со скрещенными ногам и поднятой согнутой правой рукой, как будто он хотел освободиться от накинутой сзади удавки. Или всё же хватался за трубу, когда его вешали, и рука застряла между стеной и трубой? Специалисты утверждают, что повешенный не может поднять руки, тело сразу обвисает, к тому же, у Есенина были сломаны шейные позвонки. Почему скрещённые ноги — так закатали в ковёр? Почему язык не вывалился, а только прикушен? В общем, одни вопросы…
Много споров возникает по поводу того, мог ли Есенин завязать верёвку под потолком. У разных авторов высота номера варьируется от 2.7 до 4 метров. Это просто удивительно! За многие годы никто не удосужился измерить высоту потолков! Дальше начинаются расчёты: высота ног над полом 1.5 метра, рост Есенина 1.68 метра, стоящая в углу тумба — около 1 метра… Вывод большинства исследователей — сам повеситься не мог, приподнимали. А если бы он был повешен низко, разве это исключает инсценировку самоубийства? Непонятно, зачем вообще лезть на такую высоту. В правом углу под потолком есть небольшой изгиб трубы — из-за него? Всё, что известно о висящем трупе и обстоятельствах его обнаружения исходит от Назарова, Эрлиха, Устиновой и милиционера Горбова, то есть от ОГПУ. Разве можно дознаться до истины, если следствие ведут сообщники убийц?
13. Был ли номер Есенина заперт изнутри? Это тоже важно и об этом дружно свидетельствуют не внушающие доверия Назаров и Эрлих. Смежной с № 5 была пустующая комната бывшего аптечного склада, имевшая выход в коридор. Через неё убийцы могли покинуть номер. На снимке Наппельбаума за шкафом виден занавешенный портьерой вход в эту комнату. Даже сам шкаф кажется не полностью придвинутым к стене. Впрочем, такие сложности им вряд ли были нужны.
14. Широко известна версия о том, что снимок правого угла комнаты напечатан намеренно неправильно и вместо левого стал правым. Зачем? Чтобы скрыть следы преступления. Отпечаток трубы на лице Есенина позволяет сделать вывод, что он мог висеть только в правом углу. Вся эта версия держалась на пуговицах брошенного на кресло пальто! Вот что пишет исследователь Герман Ломов: «Напав, в сущности, на правильный след, что пальто было двубортным, «историки моды» узрели на снимке под самым воротом пуговицу явно функциональной природы — для застёгивания поднятого воротника. Мол, де, на декоративную пуговица не похожа: иначе, зачем её прятать под ворот, где она не видна. У мужского же пальто эта пуговица должна располагаться с правой стороны, а не с левой, как на снимке».
Жена поэта С. А. Толстая-Есенина в 1926 году заказала фотографу В. В. Преснякову несколько снимков № 5. На одном из них мы видим левый угол комнаты: кровать, высокое зеркало, между картиной и окном ; две трубы. Никакого «отзеркаливания» снимка Наппельбаума не было! Тогда бы мы имели два абсолютно разных левых угла. Получается, что трубы отопления проходили в обоих углах, а Есенин был повешен в правом. Об этом свидетельствовал Назаров и этот угол фотографировал Наппельбаум. Слишком много выдумано из-за одной пуговицы, всё гораздо проще.
15.Никаких причин кончать жизнь самоубийством у Есенина не было. Из больницы он вышел окрепшим, просохшим от алкоголя и полным творческих и житейских планов. Надо было обосноваться в Питере, работать в журнале «Поляне» (С. М. Киров обещал должность главного редактора), готовить к печати трёхтомное собрание сочинений. Материально обеспечен — гонорар за это издание составил 10 000 рублей, по 1000 в месяц (зарплата служащих — 30-40 рублей). Его друг Александр Воронский, редактор журнала «Красная новь», регулярно печатал его стихи. И главное — он всегда окружён людьми, его любили и почитали, обнимали и целовали, особенно женщины. Живи и радуйся! Конечно, настроение портило созерцание тошнотворной советской действительности. Но с другой стороны, все свои обиды и недовольство чем бы то ни было, он выговаривал друзьям и выплёскивал в скандалах, а не копил в себе. Поэт относился к экзальтированному психотипу, а они только угрожают самоубийством, и такие демонстративные попытки у него уже были. К тому же, висельники выглядят отвратительно, а Есенин — эстет. Возможно, у него был пистолет — подарок друзей из Тифлиса.
16. Исследователь Виктор Кузнецов приводит интересный случай. Однажды в газетах появилось сообщение о происшествии на проходивших в Ленинграде Есенинских чтениях: «В зал пришла неизвестная женщина, которая стала утверждать, что Есенин погиб не в своем номере, а где-то на чердаке или в подвале, и только потом труп был принесен в пятый гостиничный номер. Она называла старуху, тогда проживавшую в деревне, работавшую в тот трагический день в «Интернационале» (старое название гостиницы) уборщицей. Однако эту незнакомку участники чтений слушать отказались и выставили из зала, как ненормальную…» Очень жаль! По архивным данным № 5 в 1925 году обслуживала Варвара Владимировна Васильева (р. 1906), могли бы от неё узнать много интересного. Официальная версия крепко держала и держит всех в плену.
17. Виктор Кузнецов пришёл к выводу, что Есенин мог быть убит в тайном следственном изоляторе ОГПУ, расположенной рядом, по адресу проспект Майорова 8/23, и по подземному переходу тело перенесли в «Англетер». Пиджак поэта (так и не был найден) остался там, откуда его тащили убийцы. Возможно, он был в крови и разорван, поэтому мог послужить уликой насильственной смерти. Руководил инсценировкой тот самый «партийный товарищ Петров», лже-Устинов, перед которым угодничал комендант Назаров. Установлено, что это был Павел Петрович Петров (Макаревич, Бытов) (1895-1960), оперативно-секретный работник ОГПУ, числившийся кинорежиссёром «Севзапкино». Это была его лучшая постановка. Вот только некоторые актёры, видимо от волнения, понесли какую-то отсебятину.
Управляющим таинственным домом по проспекту Майорова 8/23 был упомянутый выше Ипполит Цкирия, помогавший Назарову снимать с верёвки тело Есенина. Установлено, что сотрудник ОГПУ И. Цкирия после этого грязного дела был повышен до управляющего домами всего Центрального района Ленинграда.
В те дни, с 18 по 31 декабря в Москве проходил XIV съезд РКП(б), органы ОГПУ и милиции находились в состоянии повышенной готовности во избежание возможных провокаций. По версии В. Кузнецова Есенина, как скрывающегося от суда и по подозрению в готовящемся бегстве за границу, прямо с вокзала доставили в этот тайный следственный изолятор ОГПУ и какое-то время держали под замком. Допрашивали, предложили сотрудничать с «органами» — он повёл себя резко, сопротивлялся и угрожал. Тогда его стали избивать и переусердствовали. Отпускать избитого, имеющего высокие связи в Москве, — значит лишиться должностей. Выкинуть на улицу — опять скандал — куда смотрели, почему допустили. Тогда на ходу разработали инсценировку самоубийства в «Англетере» и по подземному переходу перенесли тело поэта, возможно ещё живого, в № 5.
18. Эдуард Хлысталов в процессе расследования получил письменные показания научного сотрудника ленинградского Эрмитажа В. А. Головко. Перед отправкой на фронт его преподаватель техникума В. Шилов доверительно рассказал ему следующую историю. За день до смерти поэт пригласил его к себе в номер. Вечером, в назначенный час, он постучался, но ему не открыли. Решил подождать в вестибюле и увидел, что из номера вышли двое мужчин, закрыли дверь на ключ и вышли на улицу, где их ждал автомобиль. На следующий день все узнали о самоубийстве поэта. Догадываюсь, что эти двое были в кожаных тужурках. Получается, что Есенин всё-таки жил в «Англетере»?
19.В 1996 году комиссия НИИ МВД подтвердила версию самоубийства. Иной результат представить просто невозможно! МВД — правая рука ФСБ, будет уличать в преступлении его пра-пра-…бабушку — ОГПУ? Объявить, что «рыцари революции» своими «чистыми руками» подло убили народного поэта? Кто же такое допустит?
Гриф секретности с материалов дела о гибели Есенина вряд ли снимут. Эта операция была секретной даже в самом ОГПУ, и там всё зачищено. Разрешения на эксгумацию и проведение экспертизы ФСБ не даёт. Возможно потому, что тела Есенина в могиле нет. У родных поэта есть видеозапись Алхимовой Маргариты Васильевны. В 1983 году нашёлся свидетель, шофер ОГПУ Снегирёв: «Мы вынули гроб Есенина и передали его другой группе, которая унесла его вглубь кладбища. А сами остались приводить могилу в порядок». Это было 1 января 1926 года, на следующий день после похорон. В 1986 году, при установке надгробного памятника работы скульптора А. Бичукова, всю площадку на метровую глубину залили бетоном. Всё шито-крыто…
20. От многих версий убийства Есенина несёт какой-то застарелой антисемитской тухлятиной: нашего златокудрого певца Руси убил еврей Яков Блюмкин по приказу такого же Троцкого. Якобы Лейб Давидович Бронштейн сильно обиделся, увидев себя в одном из персонажей (Чекистов-Лейбман) поэмы Есенина «Страна негодяев». Да к тому же Есенин отбил у него любовницу-певичку! Как говорят интернет-дамы — полный бред. Действительно, Троцкий одно время опекал и направлял Есенина в русло пролетарской литературы. Трудно вообразить, что фигура такого масштаба, постоянно пишущий теоретик большевизма, будет заниматься убийством простого поэта. Уж лучше бы ему вражину Сталина замочить — хоть какая-то польза была. Троцкий не был русофобом, он был воинствующим интернационалистом. Но вот главное — в 1925 году оппозиционер Троцкий никакой реальной власти уже не имел и занимал издевательски мелкие хозяйственные должности: председатель Электротехнического комитета, Главного комитета по концессиям и совещания по качеству продукции (заботился о качестве валенок с галошами). Числился членом Политбюро ЦК партии, но даже на XIV съезде не выступал. Как бы самому выжить — полтора года «не высовывался». Бывшие союзники — Зиновьев (председатель Ленинградского исполкома) и Каменев (председатель Моссовета) на тот момент были его врагами — переметнулись на сторону Сталина.
Согласен, — самым подходящим кандидатом на роль убийцы Есенина был бы его бывший знакомый Яков Блюмкин: и мокрушник, и псих, и почерки умел подделывать (прощальное письмо Бориса Савинкова), но с 1923 года он работал в иностранном отделе ОГПУ и подчинялся Ф. Э. Дзержинскому. Если бы спектакль ставил этот чистодел, то комар бы носа не подточил. Доказательств его нахождения в Ленинграде в те дни нет. «Кто-то где-то видел», — не в счёт. К тому же, с сентября 1925 года по июнь 1926 года он был в Тибете, участвовал в Центрально-Азиатской экспедиции Николая Рериха. Может, овладел искусством телепортации? В 1929 году Блюмкина расстреляли, а Рерих, опасаясь той же участи, держался подальше от Москвы — жил в Индии.
Думаю, что националисты зря так радостно приняли Сергея Александровича в свою мрачную компанию — «это только тягостная бредь». Впав в пьяное буйство, назовёт, бывало, кого-нибудь «жидовской мордой», а назавтра слёзно извиняется. Есенин пьяный и Есенин трезвый — это два разных человека. Мог в поддатом состоянии выкрикнуть давно известный, но бесперспективный способ спасения России. Да ещё и всякие приятели-шаромыжники и друзья-завистники, вроде Клычкова или гомосексуалиста Клюева, подзуживали на безобразия, — назавтра в газетах упомянут рядом с народным любимцем.
«После некрасивой истории со скандалом («дело четырёх поэтов», 1923 год), завершившимся товарищеским судом в Доме Печати, Есенин пришёл в редакцию и, сдерживая гнев, говорил:
— Разве я антисемит? Моя первая жена — еврейка, друзья мои евреи, еврейского поэта Мани-Лейба я пропагандирую в России… Нет у меня антисемитизма. Есенин перекрестился, что иногда делал в подтверждение правдивости своих слов». (С. Б. Борисов «Встречи с Есениным»).
«Да, что они сговорились что ли? Антисемит — антисемит… Да у меня почти все друзья евреи и жёны — еврейки. Да и дети — евреи, получается…», — простодушно оправдывался поэт. (О. Тер-Газарян «Есенин и Айседора Дункан»).
В № 15 газеты «Правда» за 1926 год опубликована статья Троцкого «Памяти Сергея Есенина» — излишне романтичная, но искренняя. Он один из немногих, кто не попрекает поэта алкоголизмом. Искренность Троцкого отмечал философ Николай Бердяев. «Лучшее о Есенине написано Троцким», — это слова Максима Горького. Очевидно, что Троцкий Есенина ценил и уважал, и к его убийству никак не причастен. Его оружие — публицистика. Своими «Уроками Октября» довёл Сталина до белого каления. Будущему диктатору тогда тоже было не до поэтов, но когда войдёт в силу — разберётся со всеми. Для него Есенин — подшефный Троцкого. Будут уничтожены друзья поэта, старший сын Юрий и вторая (венчаная) жена — Зинаида Райх. Уверен, доживи поэт до тех времён, его бы тоже «убрали».
21. Весь январь 1926 года в Москве и Ленинграде вспоминали Есенина. На вечере, устроенном в Камерном театре 4 января, большинство публики на заявление представителя Наркомпроса, что Есенина нельзя считать поэтом революции, ответило свистом и весьма нелестными замечаниями по адресу большевицких сановников, а некоторые лица из публики требовали изгнания из зала убийц Гумилева и Есенина.
В 1927 году Николай Бухарин, явно не без санкции своего хозяина Сталина, в журнале «Октябрь» гневно заклеймил «есенинщину», что послужило началом широкой антиесенинской кампании: осуждающие статьи, диспуты, зачистка библиотек. На многие годы стихи поэта находились под негласным запретом. Издавались в провинции, малыми тиражами, строго отобранные цензурой. Подростки украдкой переписывали их друг у друга. За чтение его стихов могли исключить из комсомола. После смерти Сталина поэзия Есенина стала постепенно возвращаться. В 1965 году открылся дом-музей Есенина в селе Константиново, его стихотворения появились в школьной программе.
Племянница поэта Светлана Петровна Есенина (1938-2010) с начала 90-х годов боролась за восстановление истины: «Мы, родные поэта, хотим только одного: объективного расследования обстоятельств смерти поэта. Мы хотим лишь снять клеймо «самоубийцы-висельника» с С. А. Есенина». Были написаны десятки писем, собраны документы, пройдены сотни инстанций, поданы несколько заявлений в Генеральную прокуратуру РФ. Глухая стена. На обращение к Президенту В. В. Путину, составленное в мае 2005 года, ответа не получено. В 2009 году Генпрокуратура сообщила, что прекращает всякую переписку с С. П. Есениной. На следующий год она умерла.
Напоследок нужна какая-то чистая и нежная нота. Николай Браун вспоминал: «Ленинград. Лето. Напротив Дома книги, по ту сторону улицы, на фоне Казанского собора стоит Есенин. На нём летний белый костюм. Он стоит весёлый, улыбающийся, светлый. И улыбка у него, как всегда, особенная, задушевная, покоряющая, располагающая к себе. Таким он и остался в моей памяти — жизнерадостным, молодым, светлым».
На фото: справа гостиница «Астория», слева — «Англетер». На втором этаже отмечены два окна есенинского № 5.
Молодой человек, укутавшийся в шубу и намотавший на голову шарф, прогуливался по берегу Невы, когда к нему подошла женщина в оборванной одежде и попросила копеечку на хлеб.
«Сгинь! Сгинь, ведьма!» — закричал он и отчаянно замахал руками. Ровно через две недели он скончается в возрасте 30 лет. И именно ту ведьму обвинит в смерти известного поэта Сергея Есенина его давний приятель, Вольф Эрлих.
Советский поэт Вольф Эрлих до конца своих дней будет утверждать, что в смерти Есенина присутствует мистический след. Из его воспоминаний нам известно, что с юности Сергей Александрович увлекался магией, не раз посещал гадалок, нередко сам пробовал проводить колдовские ритуалы и участвовал в спиритических сеансах — в то время очень модных в богемных кругах. Часто сеансы устраивались в доме Вольфа, на них также присутствовали друзья Есенина — журналист Георгий Устинов с супругой.
На одном из таких сеансов компании удалось вызвать духа, который представился ведьмой, умершей много веков назад. Рассказывают, что он сообщил, обращаясь к Есенине: «Я приду за тобой, жди…».
Поэту, который верил во все мистическое, стало не по себе. Ведь и до этого ему казалось, что его преследуют сущности из параллельного мира. Существует версия, что духа сымитировал Устинов, чтобы разыграть поэта, но сам он это отрицал.
«Как-то я спросил у Сергея, есть ли у него причины бояться ведьм? Он ответил, что причины есть, но рассказывать о них он не желает», — однажды признался Вольф Эрлих.
28 декабря 1925 года Эрлих последний раз в жизни увидел Есенина — их встреча состоялась в кофейне питерской гостиницы. Когда друзья стали прощаться, Есенин сунул Вольфу в нагрудный карман пиджака свернутый лист бумаги, попросив прочитать дома.
На бумаге рукой поэта было написано его последнее стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…». Но самое страшное было даже не это: слова на бумаге были начертаны не чернилами, а кровью — это позднее подтвердит экспертиза.
В ночь на 29 декабря Есенина не станет. На суде Эрлих скажет, что его приятель писал кровью не в первый раз, поэтому ничего удивительного в этом нет — у него просто не было чернил.
Он же выскажется в пользу версии самоубийства: «Я верю, что он мог наложить на себя руки, потому что находился в отчаянии, но полагаю, что его до этого могли довести ведьмы, которые его преследовали».
Впрочем, заявление про ведьм не войдет в официальные протоколы, но с легкой руки участников процесса станет достоянием общественности. Им заинтересуются и в НКВД, и в прокуратуре СССР. Уже в наше время историки выдвинут версию о том, что никаких ведьм в жизни Есенина не было. Были слежка, организованная НКВД, он это замечал, но его страсть к мистике не позволяла признать, что преследованию есть вполне логичное объяснение.
Есть версия, что, получив приказ «свыше» об убийстве поэта и инсценировке суицида, чекисты использовали трюк с переодеванием, придя к нему в гостиничный номер в облике «посланца из мира мертвых», чтобы запугать свою «жертву» окончательно и вынудить его повеситься.
Возможно, так и было, ведь одна из главных загадок в смерти поэта заключается в том, что он, — имея рост 1,67 м, умудрился подвесить себя за шею под потолком высотой более 4,5 метра, да еще на вертикальной трубе отопления — говорят, без посторонней помощи это невозможно.
Власти, чтобы «замять» версию с преследованием и убийством и дабы Вольф Эрлих, тогда набиравший популярность, не сболтнул чего лишнего, на несколько месяцев упекли его в психиатрическую клинику. Но это не сломило и не остановило Эрлиха. Спустя несколько лет он устроился работать в журнал «Ленинград», где к 5-летней годовщине смерти друга опубликовал статью, в которой намекнул на «необычную» версию случившегося.
Позднее он стал все чаще говорить о ведьмах в жизни Есенина и рассказывал, что пишет киносценарий об этом… Но неожиданно во время командировки в Армению Эрлих исчезает. Позднее выяснится, что его арестовали, а после расстреляли под выдуманным предлогом — спустя несколько лет Военная коллегия Верховного суда СССР его реабилитирует «в связи с отсутствием состава преступления».
С легкой руки журналиста Георгия Устинова, написавшего немало статей о смерти своего друга, мы знаем, что мерещились Есенину не только ведьмы. «Бесы с хвостами и в шляпах, чудища с красными глазами, покойники без голов и с синими руками», -опишет он видения Сергея.
Правда, уточнит, что всех этих существ поэт видел исключительно, когда напивался «до чертиков». А пил он немало, и это создавало ему немало проблем. Так, сохранилась амбулаторная карта, которую Сергей своей рукой заполнил, когда ложился на профилактику в больницу. В графе «Алкоголь» он написал: «Много, с 24 лет». В той же карте рукой лечащего врача безжалостно выведено: «Delirium tremens. Белая горячка, галлюцинации».
В 1921 году в переписке с одним из своих друзей Есенин сообщит: «Пить сегодня уже не буду, потому как увидел, как в комнату явилась мертвая бабка».
Позднее, уже в другом письме, он разоткровенничается: «Человеком я бываю от силы час в день, остальное время -пьяный безумец… Очень я устал, а последняя моя запойная болезнь сделала меня издерганным».
Будучи в Америке с супругой Айседорой Дункан, Есенин тоже допивался до видений. Дункан в интервью газете «Геральд Трибьюн», где появилась разгромная статья о неподобающем поведении русского поэта в отеле, где он буйствовал и разбил зеркала в номере, рассказала: «Он увидел, как из зеркала стали выбираться существа из ада, испугался и хотел их остановить».
Правда, Айседора винила во всем не слабость своего мужа к алкоголю, а… американское правительство. В то время страну сотрясал «сухой закон», а потому пить ему приходилось не качественный алкоголь, а поддельный виски, который подпольно разливали в кабаках и который, с ее слов, доводил людей до безумства и галлюцинаций…
Многие, знавшие поэта, стали замечать, что на фоне алкоголизма у него появилась еще одна мания — мания смерти. Как только он узнавал, что где-то ведет прием очередная гадалка или провидец, он тут же спешил за пророчеством и нередко начинал с вопроса: «Сколько мне осталось жить?»
Сергей Есенин и Айседора Дункан, 1923 год
Интересно, что исследователи творчества Есенина отмечают около 400 случаев упоминания смерти в его произведениях, при этом более трети из них приходятся на последние два года, причем в половине этих стихов поэт говорит о своей смерти, о самоубийстве.
«Вот помру, тогда узнаете, кого потеряли. Вся Россия заплачет», — все чаще говорил поэт своим приятелям. За два месяца до смерти в своей последней поэме «Черный человек» он пишет о себе: «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен». Немногим ранее Есенин выводит нетвердой рукой в своих стихах: «Одержимый тяжелой падучей, я душой стал, как желтый скелет».
Известно также, что как минимум трижды поэт пытался покончить с собой. Он ложился под колеса дачного поезда; находясь в Баку, бросался в нефтехранилище, резал стеклом вены. Но всякий раз рядом с ним находились друзья, и трагедии удавалось избежать.
За три недели до трагической развязки друзьям поэта удалось положить его в московскую клинику под присмотр доктора Петра Ганнушкина, легендарного русского психиатра и большого почитателя таланта поэта. Цели было две — спасти поэта от судебного преследования (чуть ранее Есенин в поезде по пьяни учинил дебош, поколотив ехавших с ним в одном вагоне кремлевских чиновников), а заодно полечить его от алкоголизма.
О своем лечении Есенин писал приятелю Анатолию Мариенгофу: «Здесь хорошо, но раздражает, что мне не позволяют закрывать дверь… Они боятся, что я покончу самоубийством, а я боюсь, что придет ведьма…»
Однажды, уже после смерти Есенина, доктор Ганнушкин расскажет, что его пациент жаловался на постоянные видения (иногда он даже не мог определить — живой перед ним человек или нечто из его подсознания) и голоса, звучащие в голове.
При этом, по словам поэта, голоса он слышал исключительно когда был нетрезв, и громче всего они звучали в его голове, когда после бурных пьянок он оказывался один в помещении, — они звучали монотонно и так громко, что он не мог заснуть.
Естественно, официальная медицина не поверила в то, что умершие нашли в Есенине контактера, и пыталась лечить его от белой горячки.
По поводу вполне очевидного и не вызывающего подозрений самоубийства Маяковского отдельные личности начали распространять в девяностых годах слухи и сплетни о коварном убийстве, были даже интеллектуальные исследования коварства демонов, но все это, право же, зря — пустая затея, не основанная на фактах. Дело это столь простое и ясное, что даже в освещении обычного для ранней советской власти полуграмотного «нарследа» из «рожденной революцией» самоубийство Маяковского никаких сомнений не вызывает. Это именно самоубийство, правда с некоторыми истерическими особенностями, которые мы и рассмотрим ниже по сохранившимся документам советской милиции, «рожденной революцией», и воспоминаниям любовницы Маяковского В.В. Полонской. Стрелял Маяковский в себя сам на глазах у любовницы своей Полонской, а хотел лишь произвести на нее впечатление в силу своих психических отклонений или, мягче говоря, особенностей. Увы, произошел несчастный случай. Я бы квалифицировал это как неосторожное обращение с оружием: судя по состоянию пистолета, из которого он застрелился,— пустая обойма и патрон в стволе,— Маяковский даже не подозревал, что оружие заряжено. К сожалению, подобное случается.
Чтобы подозревать в подобных случаях убийство, нужны хоть какие-нибудь фактические основания: коварства демонов мало, потому как демоны коварны всегда и везде — чего же еще и ждать от них? В числе оснований, фактов, указывающих на присутствие возможного убийцы, например следов постороннего насилия на трупе, следует также числить предполагаемый мотив убийства. Подозрения должны быть основательны, хотя бы один факт должен указывать на возможное преступление, но в случае с Маяковским этого нет. Заявления же, что Маяковский якобы имел что-то против советской власти, абсурдны. Нет также оснований считать подозрительным заявление его любовницы, что она не видела, как Маяковский выстрелил в себя. Разумеется, она лгала, но ни на демонов, ни даже на вину ее это никоим образом не указывает: у женщины, тем более замужней, застигнутой в квартире постороннего мужчины, обычно есть основания для лжи. В этом с грехом пополам сумела разобраться даже «рожденная революцией»: сгоряча любовницу Маяковского арестовали, что принципиально верно, чисто физически она могла застрелить Маяковского, но вскоре ее выпустили — вероятно, за отсутствием фактов против нее.
Прибыв на место происшествия, «рожденная революцией» обнаружила следующее:
Протокол
1930 года Апреля 14 дня, дежурный следователь Синев, в присутствии дежурного врача Рясенцева и ниже поименованных понятых производил осмотр места происшествия и трупа гражданина Маяковского Владимира Владимировича, при чем оказалось: труп Маяковского лежит на полу в комнате квартиры № 12, 3-й этаж дома № 3 по Лубянскому проезду. Комната в которой находится труп размером около 3 квадратных саженей. При входе в комнату на против двери имееться одно окно выходящее во двор дома. По левой стене, стол на коем книги в сравнительном порядке, дальше шкаф с книгами, а между столом и шкафом сундук который до прибытия опечатан органами ОГПУ. По правой стене диван и далее около стены что рядом с окном письменный стол. В ящике этого стола обнаружено
1) три пачки денег, банковской упаковки из коих одна пачка в 1000 руб. и две по 500 руб.
2) пакет с надписью Ольге Владимировне Маяковской, в этом пакет[е] пят[ь]десят рублей денег, из коих одна бумажка в тридцать рублей и одна бумажка в 20 руб. 3) золотой перстен[ь] с бриллиантиком и камнем синего цвета и 63 руб. 82 коп. в пиджаке лежащем на стуле около письменного стола, и большое золотое кольцо с рисунком два М.
По середине комнаты на полу на спине лежит труп Маяковского, лежит головою к входной двери. Левая рука согнута в локтевом суставе и лежит на животе, правая полусогнутая — около бедра. Ноги раскинуты в стороны с расстоянием между ступнями в один метр. Голова несколько повернута в право, глаза открыты, зрачки расширены, рот полуоткрыт. Трупн[ой] окачанелости нет. Губы, уши, кисти рук темно-синего цвета (трупные пятна). На груди на три сантиметра выше левого соска имееться рана круглой формы диаметром около 2 третей сантиметра. Окружность раны в незначительной степени испачкана кровью. Выходного отверстия нет. С правой стороны на спине в области последних ребер под кожей прощупываеться твердое инородное тело не значительное по размеру. Труп одет в рубашку желтоватого цвета с черного цвета га[л]стухом (бантиком). На левой стороне груди соответственно описанн[ому] ранее на рубашке иметься отверстие неправильной формы диаметром около одного сантиметра, вокруг этого отверстия рубашка испачкана кровью на протяжени[и] сантиметров десяти диаметром.
Окружность отверстия рубашки со следами опала. 1) Брюки шерстяные коричневого цвета, на ногах полуботинки желтые.
Промежду ног трупа лежит револьвер системы «маузер» калибр 7,65 № 312,045 (этот револьвер взят ОГПУ т. Гендиным). Ни одного патрона в револьвере не оказалось. С левой стороны трупа на расстоянии от туловища одного метра на полу лежит пустая стреляная гильза от револьвера маузер указанного калибра.
Труп Маяковского сфотографирован с полу переложен на диван.
К акту прилагаеться 2113 р. 82 коп., золотой перстень, золотое кольцо, стреляная гильза описанные в настоящем протоколе.
Присутствующими при осмотре представителями ОГПУ сделано распоряжение милиции труп Маяковского направить на его квортиру Воронцева улица, Гендриков пер. до[м] 15, а комнату по Лубянскому проезду опечатать.
Деж. Нарследователь Синев
Дежурный врач эксперт Рясенцев
Понятые
[подписи]
Следственное дело В.В. Маяковского. Документы, воспоминания современников. М., 2005, стр. 100 — 101.
Это ужас, конечно, но все же представление о случившемся получить можно. Особенно дико, что медицинский эксперт не подсказал «нарследу», что губы, уши и кисти рук имеют нездоровый цвет отнюдь не вследствие трупной окраски (это абсурд, т.к. трупные пятна представляют собой кровь, осевшую под действием силы тяжести), а вследствие прижизненного спазма сосудов (кровь застаивается в сузившихся сосудах, откуда и цвет, напоминающий трупный; видимые сквозь кожу вены и вообще имеют синеватый цвет, обратите внимание). Вероятно, «нарслед» забыл упомянуть или не заметил нездоровую окраску также кончика носа. Похожее изменение окраски указанных частей тела может произойти на морозе: сначала они могут покраснеть, потом посинеть и, наконец, побелеть при обморожении. Возможно, у Маяковского было какое-то заболевание — увы, акта вскрытия нет, а без него даже специалист едва ли решится вынести заключение. Вероятно вместе с тем, что прижизненное изменение окраски указанных частей тела есть следствие стресса: всем известно, полагаю, что сердечнососудистая система остро реагирует на потрясения психические, причем даже на относительно слабые. Например, если человеку стыдно, то у него могут покраснеть уши, а также лицо…
Изменение окраски указанных частей тела стало возможно при жизни потому, что Маяковский умер не сразу после выстрела, а минуты через четыре, находясь в бессознательном состоянии, как показали находившиеся в коммунальной квартире соседи, сбежавшиеся на выстрел (неизвестно, когда он потерял сознание, да и соседи едва ли могли свидетельствовать по данному вопросу квалифицированно). Вероятно, стресс он испытал ввиду неожиданного выстрела, так как совершать самоубийство при решительном объяснении со своей любовницей отнюдь не собирался — разве что попугать ее самоубийством.
Помянутый «нарследом» пистолет не является привычным нам историческим маузером — с несъемным магазином, расположенным впереди спускового крючка. Это классический пистолет с магазином в рукоятке, сделанный под распространенный тогда патрон Дж. Браунинга 7,65 мм (маузеровский патрон должен быть 7,63 мм). Не ясно, почему «нарслед» именует пистолет «револьвером» — вероятно, мода. Указанный патрон годится также в браунинг (и еще в кучу пистолетов, сделанных под этот патрон), т.е. требовалось провести экспертизу, установить, что выстрел произведен именно из найденного маузера (тогда уже существовал сравнительный микроскоп для идентификации пуль, это нетрудно было сделать при желании),— тем более что у Маяковского, как ни странно, был еще и браунинг.
Маяковский владел маузером и хранил его на законных основаниях. Вообще, с 1919 г. Маяковскому были выданы разрешения на право хранения и ношения следующего оружия:
1 февраля 1919 г.: «Револьвер системы Велсдок № без №».
11 октября 1919 г.: «Револьвер системы Велсдок №».
12 июня 1924 г.: «Револьвер Браунинг №».
По 1 декабря 1928 г.: «Револьвер «Маузер» №».
14 июня 1929 г.: «Револьвер Браунинг № 42508 и «Баярд» № 268579.
Указ соч., стр. 363 — 371.
Не ясно, что он делал с таким количеством пистолетов (вероятно, это еще не все), но возможно, что приобретение оружия и получение разрешения успокаивали его. Если человек при отсутствии объективной угрозы его безопасности не только владеет несколькими пистолетами, но и постоянно носит с собой один из них (есть такие свидетельства), то это наводит на печальные мысли о его психическом состоянии. Ведь это бред — поэт с пистолетом в кармане.
Чтобы разрядить оружие, сначала извлекают магазин с патронами, а потом обязательно проверяют, есть ли патрон в стволе, но проверяют это, как ни странно, не все… И особенно это относится к людям, которым на занятиях не талдычили по сто раз, как нужно обращаться с оружием. Пистолет с пустым магазином и патроном в стволе сразу же наводит на мысль о небрежном обращении с оружием, о несчастном случае. Впрочем, несчастному случаю противоречит прощальная записка Маяковского, которая с первого взгляда, поверхностного, не оставляет сомнений в его намерениях:
Всем
В том что умираю не вините никого, и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи простите — это не способ (другим не советую) но у меня выходов нет.
Лиля — люби меня.
Товарищ правительство моя семья это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам они разберутся.
Как говорят —
«инцидент исперчен»
Любовная лодка
разбилась о быт
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и обид.
Счастливо оставаться.
Владимир
Маяковский
12/4—30 года.
Товарищи Вапповцы
не считайте меня малодушным
Сериозно — ничего не поделаешь.
Привет.
Ермилову скажите что жаль снял лозунг надо бы доругаться.
В.М.
В столе у меня 2000 руб. внесите в налог. Остальное получите с Гиза.
В.М.
Указ соч., стр. 45.
Ну, кто так пишет — «Счастливо оставаться. Владимир Маяковский»? Ядовит, как всегда. Игривый характер этой записки, лирический и одновременно бухгалтерский, конечно, заставляет задуматься об обстоятельствах ее написания за два дня до самоубийства.
Прежде всего отметим в приведенной записке ложь, фальшь, неискренность, как угодно: «Любовная лодка разбилась о быт». Какая именно лодка из флотилии и какой быт? Человек, который привез своей любовнице Брик из Парижа автомобиль, жалуется на быт? Нет, Маяковский имел возможность устроить себе быт так, как ему хотелось. Стало быть, видим поистине уникальный случай — собственноручная предсмертная записка, в которой указана ложная причина самоубийства, надуманная, возможно субъективная. Ну, способен ли человек, у которого полные карманы денег, жаловаться на бедность? Конечно, способен, но в таком случае психическое его здоровье является весьма сомнительным.
Другой странностью является заблаговременное написание записки — за два дня до попытки самоубийства, т.е. самоубийство планировалось, что позволяет заподозрить планирование не подлинного самоубийства, а истерической его имитации, представления, зрительницей на котором должна была стать Полонская. На те же мысли наводят шутливые и лирические строки якобы предсмертной записки, назначенной, я подозреваю, отнюдь не «всем», а одной только Полонской.
Человек с истерическим характером может до той или иной степени верить в свое намерение свести счеты с жизнью, особенно под влиянием текущего момента, однако же самоубийства свои он всегда обставляет так, чтобы смерть не последовала ни в коем случае. В случае с Полонской планировалась, я думаю, «осечка». Увы, осечки не последовало. Ошибка при планировании недействительного самоубийства — это тоже банальная и распространенная вещь, как и самое истерическое представление самоубийства.
Не вполне нормальное психическое состояние Маяковского подтверждают воспоминания Полонской, писавшей вполне откровенно. И чтобы понять самоубийство Маяковского, достаточно прочитать воспоминания Полонской, обращая внимание на психическое его состояние:
Вообще у него всегда были крайности. Я не помню Маяковского ровным, спокойным: или он искрящийся, шумный, веселый, удивительно обаятельный, все время повторяющий отдельные строки стихов, поющий эти стихи на сочиненные им же своеобразные мотивы,— или мрачный и тогда молчащий подряд несколько часов. Раздражается по самым пустым поводам. Сразу делается трудным и злым.
[…]
Был очень брезглив (боялся заразиться). Никогда не брался за перила, открывая двери, брался за ручку платком. Стаканы обычно рассматривал долго и протирал. Пиво из кружек придумал пить, взявшись за ручку кружки левой рукой. Уверял, что так никто не пьет и поэтому ничьи губы не прикасались к тому месту, которое подносит ко рту он.
Был очень мнителен, боялся всякой простуды: при ничтожном повышении температуры ложился в постель.
[…]
Премьера «Бани» прошла с явным неуспехом. Владимир Владимирович был этим очень удручен, чувствовал себя очень одиноко и все не хотел идти домой один.
Он пригласил к себе несколько человек из МХАТа, в сущности, случайных для него людей: Маркова, Степанову, Яншина. Была и я. А из его друзей никто не пришел, и он от этого, по-моему, очень страдал.
[…]
Маяковский привез мне несколько красных роз и сказал:
— Можете нюхать их без боязни, Норкочка, я нарочно долго выбирал и купил у самого здорового продавца.
[…]
Маяковский помрачнел, по обыкновению обрывал ярлычок с бутылки. И мне было очень досадно, что такой большой человек до такой степени нервничает, в сущности, из-за ерунды. Мы сказали Владимиру Владимировичу, что не бросим его, предложили гулять до первого поезда, но эта перспектива так его пугала, повергала в такое уныние и отчаяние, что возникло впечатление, что он вот-вот разревется.
По счастию, на дороге появилась машина, и Маяковский уговорил шофера довезти его до Сочи.
Он сразу повеселел, пошел меня провожать домой, и мы сидели часа два в саду, причем был риск, что шофер уедет, отчаянные гудки настойчиво звали Маяковского к машине, но Владимир Владимирович уже не боялся остаться без ночлега, был очень веселый, оживленный. Вообще у него перемены настроения были совершенно неожиданны.
[…]
Потом мы пошли домой. Номер был очень маленький и душный, я умоляла открыть дверь на балкон, но Владимир Владимирович не согласился. Он рассказывал, что однажды какой-то сумасшедший в него стрелял. Это произвело на Маяковского такое сильное впечатление, что с тех пор он всегда ходит с оружием.
[…]
Маяковский рассказывал мне, что очень любил Лилю Юрьевну. Два раза хотел стреляться из-за нее, один раз он выстрелил себе в сердце, но была осечка.
[…]
Владимир Владимирович очень много курил, но мог легко бросить курить, так как курил, не затягиваясь. Обычно он закуривал папиросу от папиросы, а когда нервничал, то жевал мундштук…
Пил он ежедневно, довольно много и почти не хмелел.
Только один раз я видела его пьяным —13 апреля вечером у Катаева…
[…]
Владимир Владимирович вначале искренне радовался за меня, фантазировал, как он пойдет на премьеру, будет подносить каждый спектакль цветы «от неизвестного» и т.д. Но спустя несколько дней, увидев, как это меня отвлекает, замрачнел, разозлился. Он прочел мою роль и сказал, что роль отвратительная, пьеса, наверное,— тоже. Пьесу он, правда, не читал и читать не будет и на спектакль ни за что не пойдет. И вообще не нужно мне быть актрисой, а надо бросить театр…
Это было сказано в форме шутки, но очень зло, и я почувствовала, что Маяковский действительно так думает и хочет.
Стал он очень требователен, добивался ежедневных встреч, и не только на Лубянке, а хотел меня видеть и в городе. Мы ежедневно уславливались повидаться в одном из кафе, или рядом с МХАТом, или напротив Малой сцены МХАТа на улице Горького.
[…]
Часто он не мог владеть собою при посторонних, уводил меня объясняться. Если происходила какая-нибудь ссора, он должен был выяснить все немедленно.
Был мрачен, молчалив, нетерпим.
Я была в это время беременна от него. Делала аборт, на меня это очень подействовало психически, так как я устала от лжи и двойной жизни, а тут меня навещал в больнице Яншин… Опять приходилось лгать. Было мучительно.
После операции, которая прошла не совсем благополучно, у меня появилась страшная апатия к жизни вообще и, главное, какое-то отвращение к физическим отношениям.
Владимир Владимирович с этим никак не мог примириться. Его очень мучило мое физическое (кажущееся) равнодушие. На этой почве возникало много ссор, тяжелых, мучительных, глупых.
Тогда я была слишком молода, чтобы разобраться в этом и убедить Владимира Владимировича, что это у меня временная депрессия, что если он на время оставит меня и не будет так нетерпимо и нервно воспринимать мое физическое равнодушие, то постепенно это пройдет, и мы вернемся к прежним отношениям. А Владимира Владимировича такое мое равнодушие приводило в неистовство. Он часто бывал настойчив, даже жесток. Стал нервно, подозрительно относиться буквально ко всему, раздражался и придирался по малейшим пустякам.
[…]
А тут — в начале 30-го года — Владимир Владимирович потребовал, чтобы я развелась с Яншиным, стала его женой и ушла бы из театра.
Я оттягивала это решение. Владимиру Владимировичу я сказала, что буду его женой, но не теперь.
[…]
Маяковский остро ощущал эти свои неудачи, отсутствие интереса к его творчеству со стороны кругов, мнением которых он дорожил.
Он очень этим мучился, хотя и не сознавался в этом.
Затем физическое его состояние было очень дурно. Очевидно, от переутомления у него были то и дело трехдневные, однодневные гриппы.
Я уже говорила, что на Маяковского тяжело подействовало отсутствие товарищей.
[…]
Мы идем в комнату к Владимиру Владимировичу, садимся с ногами на его кровать. Булька — посредине. Начинается обсуждение будущей квартиры на одной площадке (одна Брикам, вторая — нам). Настроение у него замечательное.
Я уезжаю в театр. Приезжаю обедать с Яншиным и опаздываю на час.
Мрачность необыкновенная.
Владимир Владимирович ничего не ест, молчит (на что-то обиделся). Вдруг глаза наполняются слезами, и он уходит в другую комнату.
Помню, в эти дни мы где-то были втроем с Яншиным, возвращались домой, Владимир Владимирович довез нас домой, говорит:
— Норочка, Михаил Михайлович, я вас умоляю — не бросайте меня, проводите в Гендриков.
Проводили, зашли, посидели 15 минут, выпили вина. Он вышел вместе с нами гулять с Булькой. Пожал очень крепко руку Яншину, сказал:
— Михаил Михайлович, если бы вы знали, как я вам благодарен, что вы заехали ко мне сейчас. Если бы вы знали, от чего вы меня сейчас избавили.
Почему у него было в тот день такое настроение — не знаю.
[…]
— Дураки! Маяковский исписался, Маяковский только агитатор, только рекламник!.. Я же могу писать о луне, о женщине. Я хочу писать так. Мне трудно не писать об этом. Но не время же теперь еще. Теперь еще важны гвозди, займы. А скоро нужно будет писать о любви. Есенин талантлив в своем роде, но нам не нужна теперь есенинщина, и я не хочу ему уподобляться!
[…]
Последнее время после моей лжи с кино Владимир Владимирович не верил мне ни минуты. Без конца звонил в театр, проверял, что я делаю, ждал у театра и никак, даже при посторонних, не мог скрыть своего настроения.
Часто звонил и ко мне домой, мы разговаривали по часу. Телефон был в общей комнате, я могла отвечать только — «да» и «нет».
Он говорил много и сбивчиво, упрекал, ревновал. Много было очень несправедливого, обидного.
Родственникам мужа это казалось очень странным, они косились на меня, и Яншин, до этого сравнительно спокойно относившийся к нашим встречам, начал нервничать, волноваться, высказывать мне свое недовольство. Я жила в атмосфере постоянных скандалов и упреков со всех сторон.
В это время между нами произошла очень бурная сцена: началась она из пустяков, сейчас точно не могу вспомнить подробностей. Он был несправедлив ко мне, очень меня обидел. Мы оба были очень взволнованы и не владели собой.
Я почувствовала, что наши отношения дошли до предела. Я просила его оставить меня, и мы на этом расстались во взаимной вражде.
Это было 11 апреля.
12 апреля у меня был дневной спектакль. В антракте меня вызывают по телефону. Говорит Владимир Владимирович. Очень взволнованный, он сообщает, что сидит у себя на Лубянке, что ему очень плохо… и даже не сию минуту плохо, а вообще плохо в жизни…
Только я могу ему помочь, говорит он. Вот он сидит за столом, его окружают предметы — чернильница, лампа, карандаши, книги и прочее.
Есть я — нужна чернильница, нужна лампа, нужны книги…
Меня нет — и все исчезает, все становится ненужным.
Я успокаивала его, говорила, что я тоже не могу без него жить, что нужно встретиться, хочу его видеть, что я приду к нему после спектакля.
Владимир Владимирович сказал:
— Да, Нора, я упомянул вас в письме к правительству, так как считаю вас своей семьей. Вы не будете протестовать против этого?
Я ничего не поняла тогда, так как до этого он ничего не говорил мне о самоубийстве.
И на вопрос его о включении меня в семью ответила:
— Боже мой, Владимир Владимирович, я ничего не понимаю из того, о чем вы говорите! Упоминайте где хотите!..
После спектакля мы встретились у него.
Владимир Владимирович, очевидно, готовился к разговору со мной. Он составил даже план этого разговора и все сказал мне, что наметил в плане. К сожалению, я сейчас не могу припомнить в подробностях этот разговор. А бумажка с планом теперь находится у Лили Юрьевны.
[…]
13 апреля днем мы не видались. Позвонил он в обеденное время и предложил 14-го утром ехать на бега.
Я сказала, что поеду на бега с Яншиным и с мхатовцами, потому что мы уже сговорились ехать, а его прошу, как мы условились, не видеть меня и не приезжать.
Он спросил, что я буду делать вечером. Я сказала, что меня звали к Катаеву, но что я не пойду к нему и что буду делать, не знаю еще.
Вечером я все же поехала к Катаеву с Яншиным. Владимир Владимирович оказался уже там. Он был очень мрачный и пьяный. При виде меня он сказал:
— Я был уверен, что вы здесь будете!
[…]
Потом Владимир Владимирович ушел в другую комнату: сел у стола и все продолжал пить шампанское.
Я пошла за ним, села рядом с ним на кресло, погладила его по голове. Он сказал:
— Уберите ваши паршивые ноги.
Сказал, что сейчас в присутствии всех скажет Яншину о наших отношениях.
Был очень груб, всячески оскорблял меня. Меня же его грубость и оскорбления вдруг перестали унижать и обижать, я поняла, что передо мною несчастный, совсем больной человек, который может вот тут сейчас наделать страшных глупостей, что Маяковский может устроить ненужный скандал, вести себя недостойно самого себя, быть смешным в глазах этого случайного для него общества.
[…]
Я уговаривала его, умоляла успокоиться, была ласкова, нежна. Но нежность моя раздражала его и приводила в неистовство, в исступление.
Он вынул револьвер. Заявил, что застрелится. Грозил, что убьет меня. Наводил на меня дуло. Я поняла, что мое присутствие только еще больше нервирует его.
С объективной точки зрения, в описанном поведении патологии почти совсем нет — разве что боязнь «заразиться», постоянный «грипп» («грипп» такой в голове водится) и открытые угрозы убийством или самоубийством. Однако же люди подобное поведение переносят очень плохо, предпочитают с таким человеком не общаться, что мы и видим: от Маяковского отвернулись почти все, даже в конце концов любимая женщина. Самое же страшное в том, что человек в подобном состоянии часто не понимает ни навязчивости своей и утомительности, ни самого состояния своего. Посмотрите, например, Маяковскому наверняка говорили, что воспевать в стихах, скажем, папиросы «Ира» или какой-нибудь «Парижский монпансье» — это хултура, делячество, Маяковский мог бы писать о более важных вещах — для разумного читателя, а не для здорового потребителя, а он в ответ: «Дураки! Это нужно!» Что ж, верно, Есенин «в своем роде» талантлив, но для важного дела не годится — гвозди рекламировать.
Стоит отметить также, что Маяковский из-за предыдущей любовницы уже практиковал стрельбу в себя с «осечкой», и видимо, все прошло в высшей степени успешно.
В приведенном отрывке мы видим выраженное психопатическое состояние с патологическими реакциями, а это обычно кратчайший путь либо в тюрьму, либо в специальную психиатрическую больницу, либо на кладбище. И это состояние тем страшнее и опаснее, что даже некоторые психиатры считают его «причудами», «дурью», «невоспитанностью» и т.п. Помощь человек в таком состоянии часто может получить только от близких, но многие ли способны долго терпеть причуды, дурь, невоспитанность, хамство и прочие ужасы? Человек требует к себе внимания, как и все истерики, но не требование это слишком уж обременительно для окружающих, а лишь его форма… Таких людей обычно не понимают и, кстати, именуют «психами» (комично при этом, что шизоида, например, ни один обыватель «психом» не назовет — скорее «умнейшим человеком»). Потому и кончилось все для Маяковского совершенно закономерно, ожидаемо. Если бы, положим, пришел он на прием к П.Б. Ганнушкину, крупному в то время специалисту по психопатиям, то Ганнушкин легко бы мог предсказать подобный конец и, вероятно, помог бы Маяковскому — хотя бы тем уже помог, что объяснил бы ему, в чем дело — не в окружающих его дураках, лжецах и бездарностях, а в нем самом. Поскольку же критичность мышления в психопатических состояниях чаще всего сохраняется (невменяемых единицы), Маяковский бы уже из одной «психотерапии» извлек бы громадную для себя пользу. Но увы, кто же по доброй воле пойдет в «психушку», если он не «псих»?
Самую сцену самоубийства Полонская описывает с лукавством, умалчивая об истинных обстоятельствах в конце:
Это было уже 14 апреля.
Утром Владимир Владимирович заехал в 8 1/2, заехал на такси, так как у его шофера был выходной день. Выглядел Владимир Владимирович очень плохо.
Был яркий, солнечный, замечательный апрельский день. Совсем весна.
— Как хорошо,— сказала я.— Смотри, какое солнце. Неужели сегодня опять у тебя вчерашние глупые мысли. Давай бросим все это, забудем… Даешь слово?
Он ответил:
— Солнце я не замечаю, мне не до него сейчас. А глупости я бросил. Я понял, что не смогу этого сделать из-за матери. А больше до меня никому нет дела. Впрочем, обо всем поговорим дома.
Я сказала, что у меня в 10 1/2 репетиция с Немировичем-Данченко, очень важная, что я не могу опоздать ни на минуту.
Приехали на Лубянку, и он велел такси ждать.
Его очень расстроило, что я опять тороплюсь. Он стал нервничать, сказал:
— Опять этот театр! Я ненавижу его, брось его к чертям! Я не могу так больше, я не пущу тебя на репетицию и вообще не выпущу из этой комнаты!
Он запер дверь и положил ключ в карман. Он был так взволнован, что не заметил, что не снял пальто и шляпу.
Я сидела на диване. Он сел около меня на пол и плакал. Я сняла с него пальто и шляпу, гладила его по голове, старалась всячески успокоить.
Раздался стук в дверь — это книгоноша принес Владимиру Владимировичу книги (собрание сочинений Ленина). Книгоноша, очевидно, увидев, в какую минуту он пришел, свалил книги на тахту и убежал.
Владимир Владимирович быстро заходил по комнате. Почти бегал. Требовал, чтобы я с этой же минуты, без всяких объяснений с Яншиным, осталась с ним здесь, в этой комнате. Ждать квартиры — нелепость, говорил он. Я должна бросить театр немедленно же. Сегодня на репетицию мне идти не нужно. Он сам зайдет в театр и скажет, что я больше не приду. Театр не погибнет от моего отсутствия. И с Яншиным он объяснится сам, а меня больше к нему не пустит.
Вот он сейчас запрет меня в этой комнате, а сам отправится в театр, потом купит все, что мне нужно для жизни здесь. Я буду иметь все решительно, что имела дома. Я не должна пугаться ухода из театра. Он своим отношением заставит меня забыть театр. Вся моя жизнь, начиная от самых серьезных сторон ее и кончая складкой на чулке, будет для него предметом неустанного внимания.
Пусть меня не пугает разница лет: ведь может же он быть молодым, веселым. Он понимает — то, что было вчера,— отвратительно. Но больше это не повторится никогда. Вчера мы оба вели себя глупо, пошло, недостойно.
Он был безобразно груб и сегодня сам себе мерзок за это. Но об этом мы не будем вспоминать. Вот так, как будто ничего не было. Он уничтожил уже листки записной книжки, на которых шла вчерашняя переписка, наполненная взаимными оскорблениями.
Я ответила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться здесь сейчас, ничего не сказав Яншину. Я знаю, что Яншин меня любит и не перенесет моего ухода в такой форме; как уйти, ничего не сказав Яншину, и остаться у другого. Я по-человечески достаточно люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так.
И театра я не брошу и никогда не смогла бы бросить. Неужели Владимир Владимирович сам не понимает, что если я уйду из театра, откажусь от работы, в жизни моей образуется такая пустота, которую заполнить будет невозможно. Это принесет большие трудности в первую очередь ему же. Познавши в жизни работу, и к тому же работу такую интересную, как в Художественном театре, невозможно сделаться только женой своего мужа, даже такого большого человека, как Маяковский.
Вот и на репетицию я должна и обязана пойти, и я пойду на репетицию, потом домой, скажу все Яншину и вечером перееду к нему совсем.
Владимир Владимирович был не согласен с этим. Он продолжал настаивать на том, чтобы все было немедленно, или совсем ничего не надо.
Еще раз я ответила, что не могу так.
Он спросил:
— Значит, пойдешь на репетицию?
— Да, пойду.
— И с Яншиным увидишься?
— Да.
— Ах, так! Ну тогда уходи, уходи немедленно, сию же минуту.
Я сказала, что мне еще рано на репетицию. Я пойду через 20 минут.
— Нет, нет, уходи сейчас же.
Я спросила:
— Но увижу тебя сегодня?
— Не знаю.
— Но ты хотя бы позвонишь мне сегодня в пять?
— Да, да, да.
Он быстро забегал по комнате, подбежал к письменному столу. Я услышала шелест бумаги, но ничего не видела, так как он загораживал собой письменный стол.
Теперь мне кажется, что, вероятно, он оторвал 13 и 14 числа из календаря.
Потом Владимир Владимирович открыл ящик, захлопнул его и опять забегал по комнате.
Я сказала:
— Что же, вы не проводите меня даже?
Он подошел ко мне, поцеловал и сказал совершенно спокойно и очень ласково:
— Нет, девочка, иди одна… Будь за меня спокойна…
Улыбнулся и добавил:
— Я позвоню. У тебя есть деньги на такси?
— Нет.
Он дал мне 20 рублей.
— Так ты позвонишь?
— Да, да.
Я вышла, прошла несколько шагов до парадной двери.
Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору: не могла заставить себя войти.
Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновенье: в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела.
Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди было крошечное кровавое пятнышко.
Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно:
— Что вы сделали? Что вы сделали?
Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову.
Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые.
Лицо, шея были красные, краснее, чем обычно.
Потом голова упала, и он стал постепенно бледнеть.
Набежал народ. Кто-то звонил, кто-то мне сказал:
— Бегите встречать карету скорой помощи!
Я ничего не соображала, выбежала во двор, вскочила на ступеньку подъезжающей кареты, опять вбежала по лестнице. Но на лестнице уже кто-то сказал:
— Поздно. Умер.
В связи со своим состоянием Маяковский не мог стрелять в себя, когда Полонская вышла,— она должна была это видеть и наверняка видела. Показания ее «нарследу» несколько отличаются от ее воспоминаний:
По приезде зашли в квартиру,— это было около 10 час. утра. Я не раздевалась, он разделся; я села на диван, он сел на ковер, который был постлан на полу у моих ног и просил меня, чтобы я осталась с ним жить хотя-бы на одну-две недели. Я ему ответила, что это невозможно, так как я его не люблю. На это он сказал — «ну хорошо» и спросил, будем-ли мы встречаться; я ответила, что «да», но только не теперь. Собираясь уходить на репетицию в театр — он заявил, что провожать он не поедет и спросил у меня есть-ли деньги на такси. Я ответила — нет. Он мне дал 10 рублей, которые я взяла; простился со мной, пожал мне руку. Я вышла за дверь его комнаты, он остался внутри ее, и направляясь чтобы итти к парадной двери квартиры, в это время раздался выстрел в его комнате и я сразу поняла в чем дело, но не решилась войти, стала кричать.
Следственное дело Маяковского, стр. 111.
Теперь уж не угадаешь, что именно сказала ему Полонская, любит ли, как выше, не любит ли, как здесь, но не подлежит никакому сомнению, что при самоубийстве она присутствовала. Это подтверждается не только истерическим состоянием Маяковского, который не мог представлять самоубийство в одиночестве, но и показаниями свидетелей, соседей по коммунальной квартире, у которых, разумеется, был очень чуткий слух и острое зрение на чужие дела любовные:
По истечении 10-15 м. я будучи в своей комнате услышал какойто хлопок, вроде удар[а] в ладоши и в этот-же момент зашла комне Скобелева и сказала взволнованным голосом, что в комнате Маяковского, чтото хлопнуло, я тут-же вместе с Скоболевой, вышел из своей комнаты направляясь ити к квартире Маяковского, в этот момент дверь комнаты Маяковского, была открыта и оттуда бежала с криком неизвестная гражданка как я потом узнал по фамилии Полонская, кричала «спасите, помогите» «Маяковский застрелился» направляясь к нам в кухню, в первые из кухни Полонскую, я видел находившуюся на пороге комнаты занемаемую Маяковским, дверь была открыта, утверждать былали она в комнате в момент выстрела или зашла после его немогу, но этот промежуток был несколько сикунд, после ее криков я тут-же зашол в комнату.
Указ. соч., стр. 119.
Мояковский вместе с Полонской зашол в комноту, дверь которой закрыл за собой, не прошло 15-20 минут, как я в кухне услышала выстрел в комноте Маяковского, звуком как из пугача, выйдя из кухни в другую комноту тутже сообщила Кривцову Николаю Осиповичу, о том что у нас несчастье, он спросил какое я сказала что у Маяковского выстрел, несколько сикунд было тихо, я слышала только какойто звук Маяковского, прислушиваясь что дальше будет, находясь у дверей кухни которая находится напротив дверей комнаты у Маяковского, выдела как открилась дверь комноты и в это же время услышала крик Полонской, «спасите» хваталось за голову, которая вышла из комнаты…
Указ. соч., стр. 124 — 125.
Все, стало быть, случилось предельно просто: Маяковский опять угрожал Полонской самоубийством и, вероятно, в запале нажал на спусковой крючок, рассчитывая на закономерную «осечку», ведь, по его мнению, пистолет не был заряжен, но в стволе оказался патрон… К сожалению, шутки с оружием часто кончаются смертью.
Любопытно, что в ГПУ оценивали Маяковского не слишком высоко, даже с презрением, но и врагом, кажется, не считали:
Сов. секретно.
Агентурно-осведом[ительная] сводка
5-го Отделения СО ОГПУ за «11» май 1930 г.
№ 55
«ЗЕВС».
СМЕРТЬ В.В. МАЯКОВСКОГО
Для тех кто хорошо знал В.В. Маяковского, смерть его не представила большого изумления и загадки. Это был человек крайне истеричный, болезненно самолюбивый, индивидуальный до мозга костей. Критика и публика не рассмотрела его за той маской, которую он носил всю свою жизнь — маской презрения, видимой бодрости и нарочитой революционности. Стоит прочитать «Про это», «Люблю» и те слова «Облака в штанах», которые начинаются словами — «Вы думаете это плачет моллярия» — чтоб ясно понять Маяковского.
[…]
х) Похороны были зрелищем довольно скандальным. У крематория — милиция стреляла в воздух, кажется ворота разнесла толпа и около ¼ часа покойника не могли внести;— «поклонники» хулиганили.
За три дня около гроба прошли толпы, главным образом людей никогда не читавших Маяковского — в цепи проходивших были старушки «былых времен», какие-то отставные военные, молочницы, бабы с грудными детьми и даже попы.
НАЧ. 5 СО ОГПУ (ПЕТРОВ)
Указ. соч., стр. 187 — 188.
Некоторые подозрения может вызвать то обстоятельство, что на место происшествия спешно прибыли сотрудники ГПУ, как походя отмечено в протоколе осмотра места происшествия: «сундук который до прибытия опечатан органами ОГПУ». Дело в том, что звонок от граждан по поводу случившегося должен был последовать отнюдь не в ГПУ, а в ближайшее отделение милиции, но сотрудники ГПУ, тем не менее, каким-то чудом оказались на месте происшествия и до начала следственных действий даже успели опечатать сундук, представлявший для них ценность почему-то гораздо большую, чем две тысячи в столе и золотые кольца. Из милиции в ГПУ ничего сообщить не могли: уровень образования «нарследов» и даже судебного врача выше представлен, т.е. знать, кто такой Маяковский, они не могли просто в принципе, да и какой бы интерес для ГПУ, по мнению сотрудников милиции, мог представлять поэт? Приходится, стало быть, заключить, что в ГПУ поступил «сигнал» от приставленного к Маяковскому соглядатая или охранника — вероятно, одного из соседей Маяковского.
Доступен ныне рапорт по ГПУ, направленный неизвестному адресату, в котором отмечено, кто из ГПУ и зачем прибыл на место происшествия:
Рапорт
Доношу что согласно вашего распоряжения сего числа в 11 часов прибыл на место происшествия по Лубянскому проезду дом № 3 кв. № 12 где застрелился писатель Маяковский Владимир Владимирович, при чем уже на месте находился поддежурный учнадзиратель 39 отд[еления] Курмелев, впоследствии приехали сотрудники Мура Овчинников, пом[ощник] нач[альника] оперода Олиевский, нач[альник] секретного отдела Агранов, начальник 7 отд[ела] КРО Гендин и нач[альник] отд[ела] оперода Рыбкин. Рыбкин и Олиевский просмотрели переписку Маяковского сложили в ящик и опечатали своей печатью оставив на месте, тов. Олиевский изъял предсмертную записку, Агранов созвонился по тел[ефону] с Мессингом [заместитель председателя ОГПУ] и последний дал распоряжение отправить труп на квартиру Маяковского…
[…]
Оружие изъято Нач[альником] 7 КРО Гендиным, деньги в сумме 2500 руб[лей] изъял нарследователь, комната опечатана печатью 39 отд[еления] милиции по прилагаемому акту с ключем.
Указ. соч., стр. 72.
По количеству начальников из ГПУ и запросу ими указаний у высшего их руководства, впечатление возникает такое, что застрелился не поэт, а один из них — важный чин ГПУ. Убийство Маяковского, стало быть, можно исключить, да и вообще преступление, так как крупные чины ГПУ не полезли бы скопом на место преступления, это исключено совершенно.
Незаконность присутствия начальников из ГПУ на месте происшествия подтверждается прибытием некоего Овчинникова из уголовного розыска, т.е. из главка с Петровки. Поскольку делать ему на рядовом с точки зрения милиции происшествии было совершенно нечего, присутствие его можно объяснить тем, что в ответ на прибытие начальства из ГПУ, начавшего распоряжаться, сотрудники милиции вызвали свое начальство… Наверняка был конфликт, свара и ругань, но Овчинников, конечно, не мог помешать изъятию пистолета и опечатыванию бумаг Маяковского, хотя наверняка и пытался. Раздувать же конфликт было отнюдь не в интересах сотрудников ГПУ.
Нетрудно предположить, почему у милиции изъят был пистолет, из которого застрелился Маяковский, вещественное доказательство: вероятно, это был дружеский подарок некоего высокопоставленного сотрудника ГПУ, может быть незаконное оружие. Сложнее уже предположить, что же криминальное или тайное на уровне государственной важности могло содержаться в личной переписке Маяковского, которую с неизвестной целью тоже скрыли от милиции. Или, может быть, в опечатанном сундуке содержалось нечто еще? Но что же? Незаконный пулемет «Максим»? Золото, брильянты?
Маяковский, безусловно, мог представлять некоторый оперативный интерес для ГПУ, так как за границей бывал очень часто — неустроенный быт ничуть не препятствовал ему постоянно разъезжать по миру. Но оперативный интерес для ГПУ мог бы представлять живой Маяковский, а не мертвый. Да и с кем бы он мог вести любопытную для ГПУ переписку, если никакого иностранного языка не знал? В переписке же его с родственниками, любовницами и редакциями наверняка не было ничего для ГПУ интересного. Да хоть бы и было: зачем же родной-то милиции опасаться и прятать от нее бумаги? Так что же понадобилось высокопоставленным сотрудникам ГПУ в квартире Маяковского?
Поскольку множество высоких начальников собирается в одном месте только в вопиющих случаях, совершенно исключительных, приходится заключить, что смерть Маяковского для руководства ГПУ или некоей его группы стала именно вопиющим случаем, совершенно исключительным. Занятно, не правда ли? Да, впечатление возникает такое, что ребята до смерти перепугались и прибежали к Маяковскому искать некие компрометирующие их материалы, действительные или возможные, по личному делу прибежали,— иначе бы послали подчиненных, незачем лично бегать к самоубийце, тем более всем вместе. Ну, неужели некого послать было? Да быть того не может. Да и существовала ли объективная причина скрывать бумаги Маяковского от милиции? Он что, засекреченный ученый? Большой государственный деятель?
Но какие же у несчастного издерганного поэта с неустроенным бытом и полными карманами денег могли быть материалы, опасные для некоторых руководителей ГПУ лично? Абсурдным, конечно, является предположение, что Маяковский собирал компрометирующие материалы и способен был кого-то шантажировать, тем более руководителей ГПУ: он считал их героями и почел бы за честь дружить с ними, как можно заключить из его стихотворения «Солдаты Дзержинского» (1927). Вероятнее бы было предположить, что у них были некие общие дела, которые в иных-то глазах могли выглядеть не очень пристойно и даже противозаконно… В таком случае понятно, почему бумаги Маяковского следовало скрыть от милиции: а вдруг где проговорился в личной переписке? Нужно было, конечно, подвергнуть личные бумаги Маяковского цензуре до передачи их наследникам: осторожность — мать мудрости.
На мысль об организованной преступной группе наводит также то обстоятельство, что Агранов и Гендин, прибежавшие в комнату Маяковского после самоубийства, были осуждены и расстреляны в 1938 — 1939 гг., причем Агранов был осужден вместе с женой, которую, как ни странно, тоже расстреляли. И хотя Агранов был арестован во время репрессий, трудно счесть его правым троцкистом или иным «уклонистом», так как жена его едва ли хоть когда-нибудь имела отношение к политике (скорее всего, укрывала похищенное — банальность, но в документах это могло называться «контрреволюционный подрыв советского следствия по заданию глубоко законспирированных организаций»). Гендин же был арестован уже при Берии, что также не позволяет считать его репрессированным по политическому мотиву — скорее, наоборот, по уголовному. Что же касается Рыбкина, то он, кажется, пережил все потрясения и войны — если его настоящая фамилия была Рывкин. Про его заместителя Олиевского я не знаю. Могу лишь предположить, что заместитель Рыбкина и писал приведенный рапорт, не подписанный, а лишь заверенный каким-то Волковым. Вернее, впрочем, это не рапорт, а донос Олиевского на своего начальника и его приятелей (ни один начальник, если уж идет куда-то сам, не возьмет с собой заместителя: это совершенно лишнее).
Маяковский, конечно, не крохобор был и не жулик, но у него была хищная любовница Брик, которая жила за его счет и требовала денег, а выстоять под ее давлением Маяковский едва ли сумел бы в силу своей психической неустойчивости, а также боязни остаться одному — без няньки. Из корыстных побуждений Брик и могла вовлечь Маяковского в деятельность расхитителей народной собственности, сбывавших похищенные ценности в Европе, так как Агранов был ее близким другом. Ее, разумеется, тоже должны были задержать в 1938 г., но если она не подрывала советское следствие по заданию глубоко законспирированных организаций, то пошла, вернее всего, свидетелем по делу. Умственный уровень следователей выше вы видели, и в ГПУ наверняка было то же самое.
На мысль об участии Маяковского в организованной группе наводит также его стихотворение «Товарищу Нетте, пароходу и человеку» (1926), советскому дипкурьеру, погибшему 5 февраля 1926 г. в Латвии при разбойном нападении в перестрелке. Большевицкая дипломатическая почта едва ли могла заинтересовать налетчиков — им нужны были ценности и действовали они наверняка по наводке, т.е. дипкурьеры должны были везти ценности на продажу, о чем налетчики могли узнать от покупателя. Маяковский же, как можно заключить из стихотворения, был знаком с товарищем Нетте, т.е. человеком, который вывозил из страны ценности на продажу. Если еще учесть, что и сам Маяковский за границей бывал очень часто, то совокупность перечисленных фактов позволяет подозревать его в преступлениях, совершаемых группой Агранова — Гендина. Разумеется, доказать ничего не удастся, это только подозрения, которые так и останутся подозрениями. Любопытно бы было, конечно, почитать следственные дела Агранова и Гендина, но и там несомненных доказательств может не быть… Голова — это у большевиков было слабое место.
Поначалу Маяковский, вероятно, мог даже гордиться своей деятельностью, полагая в силу разъяснений Брик и Агранова, что работает на благо пролетариата, но постепенно прозрение должно было наступить. Возможно, наступившее прозрение приблизило его смерть. В подобных случаях, к сожалению, нельзя утверждать что-либо: несмотря на то, что попытки истерического самоубийства представляют собой игру, способ привлечь к себе внимание, смерть иной раз наступает в силу отнюдь не случайности, а именно стараний самоубийцы. Наступает иной раз такой миг, когда случайность уже невозможно отделить от преднамеренности, скажем при повешении или принятии яда. Истерик кажется примитивным и смешным только внешне, но на деле это сложное психическое состояние, противоречивое. Такой человек напоминает хорошего артиста, с головой погруженного в роль, и если по роли требуется самоубийство… К сожалению, общее свойство психических отклонений в том и заключается, что действительность не отличается от вымысла или чувства; иной раз действительность даже представляет собой весьма незначительную величину по сравнению с вымыслом или ощущением.
Несмотря на предположение о криминальном характере отношений названных руководителей ГПУ и Маяковского, я бы все равно исключил его убийство на глазах у любовницы и весьма чутких свидетелей (у двери наверняка подслушивали, так как выстрел в упор должен был прозвучать приглушенно, почти как с глушителем, и услышать его из соседних комнат едва ли можно было). Ну, не Полонская же стреляла в Маяковского? Молодая актриса МХАТа, пылкая поклонница искусства вообще и Немировича-Данченко в частности… Да и все известные факты указывают именно на неудачную истерическую имитацию самоубийства.
Безумием также является чье-то предположение, что предсмертную записку Маяковского написали в ГПУ. Эту чушь несут люди, которые даже приблизительно не представляют себе, как сложно хорошо подделать почерк: здесь истинный талант нужен и углубленность в проблему, а в ГПУ мало кто мог даже писать без грамматических ошибок. Вспомните приведенный выше отрывок донесения — «моллярия» (малярия). Можно было даже не проводить экспертизу почерка: оснований сомневаться в авторстве Маяковского просто нет.
Вместе с тем, за Маяковским кто-то следил из осведомителей ГПУ — предположительно, как сказано выше, кто-то из соседей по квартире, так как руководители ГПУ не могли узнать о самоубийстве Маяковского от сотрудников милиции, которым бы даже в голову не пришло сообщать в ГПУ о рядовом с их точки зрения происшествии. Да и комнату в соседнем доме с головным зданием ГПУ Маяковский едва ли получил случайно — тем более при наличии квартиры, разделяемой им с семейством Бриков.
Если руководители ГПУ имели основания не доверять Маяковскому, о чем говорит не только установленное за ним агентурное наблюдение ГПУ, но и спешное прибытие Агранова, Гендина и Рыбкина на место самоубийства, то Маяковский оставался потенциально честным человеком даже при своих связях с этими жуликами, т.е. вполне вероятно, что он не вполне отдавал себе отчет в сущности выполняемых им поручений «солдат Дзержинского».
Вероятно, если бы Маяковский не застрелился, судьба бы его сложилась самым печальным образом уже через несколько лет — когда начали громить не только высокопоставленных «уклонистов», но и высокопоставленных жуликов вроде Ягоды. Даже если бы Маяковский не попался вместе с Аграновым и Гендиным, взяли бы его как злостного троцкиста за поэтические крики «во весь голос» о мировой революции, злостное искажение перед трудящимися текущего исторического момента, в который идет не мировая революция, а мирное созидание социализма в отдельно взятой стране. В конце двадцатых годов политическая надобность в Маяковском уже начала иссякать, если не совсем иссякла, и далее он мог либо окончательно посвятить себя воспеванию гвоздей, папирос и конфет, либо же вступить в открытое противостояние с властью. То и другое тоже стало бы для него смертью, самоубийством. Так что он избрал для себя, вероятно, не худший выход.
ЧЁРНАЯ ЛИЛЯ
В жизни каждого великого поэта есть женщина, вдохновлявшая его на творческие прорывы. Ещё в школе нам рассказали, что такой музой для Владимира Маяковского была Лиля Брик. Муз других советских поэтов мало кто знал, её же знали все. С приходом «перестройки» как будто плотину прорвало: «злой гений пролетарского поэта», «роковая женщина», «пиковая дама» и даже «тифозная вошь советской поэзии». Я не большой поклонник поэзии Маяковского, он мне больше интересен как личность, а без образа Лили Брик его не понять. Изучая исторические материалы, удивился, — как могли умные, сильные и талантливые люди подчиняться этой, не знаю даже как её назвать, женщине. Впрочем, всё по порядку. Кто такая Лиля Брик Лили Уриевна Каган (1891-1978). Отец — присяжный поверенный (адвокат) московской судебной палаты. Мать — Елена Берман, родом из Риги, окончила Московскую консерваторию, любила устраивать дома музыкальные вечера. Кто такая Лиля Брик Кто такая Лиля Брик Юная Лиля, не имея особых талантов, после окончания гимназии в 1909 году «искала себя» в различных областях: математика, архитектура, лепка, балет. Как оказалось, истинным её призванием было соблазнение мужчин. Ещё в юности она закрутила роман с собственным дядей, забеременела от учителя физики, и пошло-поехало, как говорится, направо и налево — никакого удержу. «Лучше всего знакомиться в постели», — её слова. Позже сексуальная маньячка смекнула, что «это дело» должно давать ещё и материальное удовлетворение. Она жаждала славы, обожала помыкать мужчинами. Присосаться к знаменитости и использовать её в своих целях — вот что стало содержанием всей её жизни! Кто такая Лиля Брик Ещё в 13 лет гимназистка Лиля безответно (редкий случай!) влюбилась в сына коммерсанта-ювелира Осипа Брика. Только отточив до совершенства технику обольщения, она его дожала, и в 1912 году они поженились. Кто такая Лиля Брик В 1915 году младшая сестра Эльза опрометчиво привела в дом Бриков поэта Маяковского. (Позже она писала: «И только он дал мне познать всю полноту любви. Физической — тоже»). Лиля без труда охмурила этого большого ребёнка и отбила его у сестры. Осип Брик пришёл в восторг от его стихов и решил заняться их продвижением. Всё, что нравилось Осе, нравилось и Лиле. Судьба поэта была предрешена — до самой смерти он будет обеспечивать сладкую жизнь этой парочки. Даже их близкий друг Кольцов в камере во время следствия напишет: «Оговаривать никого не намерен, но Брики в течение 20-ти лет были настоящими паразитами, базируя на Маяковском своё материальное и социальное положение». Кто такая Лиля Брик В 1917-м грянула революция. Побывавший в РСДРП (1908-1910 гг) и настроенный на слом всего старого, Маяковский без труда вписался в новую реальность. Другое дело Лиля и Осип Брики, — им пришлось приспосабливаться. Для того чтобы выжить, а тем более вести безбедную и весёлую жизнь, надо было служить новой власти. А власти надо было знать, что творится в умах деятелей искусства. Анна Ахматова говорила: «Литература была отменена, оставлен был один салон Бриков, где писатели встречались с чекистами». (Л. Чуковская «Записки об Ахматовой»). Курировал это гнездо Яков Агранов — «палач русской интеллигенции», причастный к расстрелу поэта Николая Гумилёва. Бывал там и Сергей Есенин: Вы думаете, кто такой Ося Брик? Исследователь русского языка? А он на самом деле шпик И следователь ВЧК. Да, это не гипотеза, а утверждение — боец сексуального фронта Лиля Брик и её соратник Осип Брик были сотрудниками ОГПУ. Номера удостоверений: № 15073 — Лили и № 25541 — Осипа. С 1920-го по 1923-й год он работал юристом в ВЧК, был уволен: «медлителен, ленив, неэффективен», но, как известно, бывших чекистов не бывает. Поэт Алексей Кручёных рассказывал, что во времена НЭПа эта парочка, зная кого из богатеев вскоре арестуют, приходила и уговаривала сдать им на «временное хранение» все ценности. Этакие Лиса Алиса и Кот Базилио от ГПУ. Мало кто оттуда возвращался. Переводчица Рита Райт-Ковалёва рассказывала, как Лиля пыталась её завербовать в качестве осведомителя в эмигрантских кругах Берлина. Кто такая Лиля Брик В Москву они перебрались в 1919 году и везде жили втроём — так решила ударница секса Лиля Брик — главнокомандующая этой странной революционной семьи. Окружающих это шокировало, интриговало или вызывало недоумение. Сама «жена» кратко написала об этом так: «Физически О.М. не был моим мужем с 1916 г., а В.В. — с 1925 г.» Кто такая Лиля Брик В 1922 году у Лили был серьёзный роман с бывшим заместителем наркома финансов, председателем Промбанка Александром Краснощёковым. Ресторанные кутежи, щедрые подарки — через год его арестовали за огромную растрату, дали шесть лет. Всесильный Агранов был бессилен. Но какова наша героиня: после визита к самому Льву Каменеву любовник был на свободе!Михаил Пришвин, хорошо знавший Бриков, записал в дневнике: «Ведьмы хороши и у Гоголя, но всё-таки нет у него и ни у кого такой отчётливой ведьмы, как Лиля Брик». Кто такая Лиля Брик Кто такая Лиля Брик В 20-х годах Лилин талант совращения мужчин невероятно окреп и стал приносить ощутимые плоды — будучи никем, она превратилась в широко известную фигуру столичной богемной жизни. Как ей удавалось при такой страшненькой внешности сходу укладывать в постель знающих себе цену козырных королей и тузов? Умна, начитана, хороший вкус и манеры, дорого и модно одета. Среди её любовников были: режиссёр Лев Кулешов (Пудовкину удалось оторваться), танцовщик Асаф Мессерер, писатель Юрий Тынянов, художник Фернан Леже, начальник секретного отдела ОГПУ Яков Агранов, политический деятель из Киргизии Юсуп Абдрахманов и многие, очень многие другие. Современники отмечали её дьявольское обаяние, хитрость и коварство. Как можно было заставить «агитатора, горлана, главаря» покупать ей за границей чулки и трусы («Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы чёрные 3 пары, чулки дорогие, иначе порвутся…»), публично плакать и умолять его простить? Она цинично упивалась своей властью над Маяковским и откровенно издевалась над ним. А он страдал от ревности: «…Жизни без тебя нет. Я сижу в кафе и реву». Кто такая Лиля Брик В 1926-м году Маяковский получил четырёхкомнатную квартиру в Гендриковом переулке №13/15, где прописал Бриков. Все эти годы Маяковский много работал и страдал от бесчисленных измен своей Лилечки. «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи», — считала она. А за стихи получит деньги, от которых его быстро освобождали расточительные члены семьи. Телеграммы тех лет: «Всё благополучно. Жду денег», — это Лиля. «Киса просит денег», — это Ося. «Мне и рубля не накопили строчки» («Во весь голос»). Ещё бы: он привёз по заказу Лили из Парижа автомобиль «Рено» и она стала одной из первых в Москве женщин-автомобилисток. Кто такая Лиля Брик Осип говорил, что в Лиле его привлекает удивительная жажда жизни и умение делать каждый день праздником. Без денег «Волосика» (он же «Щен», то есть щенок) этот фейерверк радости долго бы не продлился. Подозреваю, что эта волчица всех окружающих считала по сравнению с собой просто глупыми щенками. Только Осю — умным щенком. Кто такая Лиля Брик Вот один интересный эпизод из воспоминаний современников. Один бывший ЛЕФовец рассказывал о занятиях их кружка на квартире Бриков. «Брик с ними занимался, а Лиля приносила им чай и пирожные и поглядывала на молодых людей. Вначале они все в нее влюбились: и было в ней что-то необыкновенное, хотя бы и одежда: тогда так, по парижской моде, мало кто одевался, они такого и не видели. Но главное было то, что ее любил Маяковский — их кумир. Кто такая Лиля Брик Однако Брик их быстро охладил. Осип показал ребятам такие порнографические карточки Лили Юрьевны и такое про неё рассказал, что она им всем стала противна». Странная семейка! Кто такая Лиля Брик Нельзя сказать, что Брики были совсем уж бездельниками. После встречи с Маяковским Осип стал литератором: занимался филологией, журналистикой, писал киносценарии и даже считался идеологом ЛЕФа — «Левого фронта искусств». Нарком просвещения Луначарский называл его «злым гением Маяковского» и характеризовал как «человека, не имеющего никаких убеждений». Лиля занималась изданием книг поэта, крутилась в киношной среде, что-то переводила. Всё это было связано с Маяковским и благодаря его авторитету. Кто такая Лиля Брик В конце 20-х годов политическая обстановка в СССР изменилась, — начинался культ Сталина. Поэт этого поначалу не понял. Такие буйные авангардисты искусства, романтики и певцы революции были уже не нужны. В газетах была организована настоящая травля. Автора поэмы «В. И. Ленин” называли «попутчиком советской власти». В стихах поэта появились ноты разочарования, злее стало обличение недостатков. Прославлять «новую» власть он не собирался. Его талантливые сатирические пьесы «Баня» и «Клоп» прошли без успеха. На встречах с читателями с мест раздавались оскорбительные выкрики. Распустили слух, что поэт болен сифилисом. Рвался в Париж — не пустили никуда, — дверца клетки захлопнулась. За всем этим чувствовалась твёрдая рука главного литературоведа страны. Кто такая Лиля Брик Подготовленную им выставку «Маяковский. 20 лет работы» не посетил ни один представитель власти и видный деятель искусства. Кстати, друзья-паразиты Брики в организации выставки никакой помощи впавшему в немилость спонсору не оказали. Поэт стал прозревать относительно их роковой роли в своей судьбе. В письме переводчице Элли Джонс, которая в Америке родила от него дочь, он называет Лилю Брик «злым гением». Маяковский и раньше хотел уехать от Бриков, создать нормальную семью, но интриганка Лиля всегда решительно этому препятствовала. Теперь он решился на разрыв и 4 апреля, за 10 дней до гибели, внёс деньги в жилищный кооператив. Время подвалов НКВД было ещё впереди, и с видными фигурами пока расправлялись по-тихому. Наступил момент, когда для власти (да и для Бриков) от мёртвого Маяковского было бы больше пользы, чем от живого. Есть свидетельства, что Брики и Агранов настойчиво подталкивали поэта к самоубийству, постоянно напоминали ему об этом варианте выхода из жизненного тупика. Строчка «Ваше слово, товарищ маузер!» стала пророческой. И это случилось 14 апреля 1930 года в коммунальной квартире №12 дома №3 по Лубянскому проезду, где у поэта была своя комната — рабочий кабинет. Актриса Вероника Полонская после разговора с поэтом «…вышла за дверь его комнаты, он оставался внутри её, и направляясь чтобы идти к парадной двери квартиры, в это время раздался выстрел в его комнате…» (Из протокола допроса). Когда следствие ведёт сам убийца, всё можно сделать «шито-крыто», но здесь «органы» изрядно напортачили. 1. У Маяковского было несколько зарегистрированных на него пистолетов, подаренных друзьями-чекистами. В первых протоколах зафиксировано, что стреляли из маузера (указан номер), но такой пистолет за ним не числился. Потом всплывает браунинг, подарок самого Я. Агранова — номер тоже не тот. Следователи почему-то не проверили, за кем числится это оружие (!!!). Пуля, гильза — всё сгинуло в карманах Агранова. Странная путаница. 2. Труп обнаружен на полу, но сфотографирован на диване. Кто такая Лиля Брик 3. Сторонники версии самоубийства всегда трясли окровавленной рубахой Маяковского. До передачи в музей в 50-х годах она хранилась у самой Лили Брик. На рубашке нет следов пороха — значит стреляли с какого-то расстояния. За те несколько секунд после ухода Полонской Маяковский не мог успеть: встать с дивана, достать пистолет, взять его в левую руку и, максимально отведя её вперёд, произвести выстрел. Так самоубийцы не делают. Правда, современные исследователи утверждают, что выстрел был произведён в упор, что вовсе не исключает присутствия убийцы. 4. Из протоколов допроса соседей можно сделать вывод: Полонская врёт и в момент выстрела она находилась в комнате. Возникает подозрение, что всё было не так, как она рассказывает. Возможно, собираясь уходить, она кого-то впустила в комнату. 5. Версия самоубийства целиком держится на показаниях Норы Полонской. Маяковского мучил вопрос, а не по поручению ли ОГПУ она в него «влюбилась». Ведь их познакомила сама Брик. Отношения Брик и Полонской строились по форме «начальник — подчинённый» («… она вызвала меня к себе», — пишет Полонская). Именно для этого разговора Маяковский и привёз её в тот трагический день. И ещё. Будь она для ОГПУ чужим человеком, на неё бы с удовольствием повесили «убийство из ревности». Короче говоря, показаниям Полонской, а тем более изворотливой лгуньи Брик верить нельзя. 6. После гибели поэта обе дамочки стали взахлёб подтверждать версию следствия склонностью Володи к самоубийству. Родственники и друзья, не связанные с Бриками, наоборот, такую возможность отрицали. Когда недоброжелатели задавали поэту вопрос, а не собирается ли он покинуть сей мир, он говорил, что не покончит с собой, прежде всего из-за любви к матери. Последний разговор с Полонской был для него так важен, что он накануне составил его план. Пункт №11: «Я не кончу жизнь не доставлю такого удовольствия художественному театру». Из протокола допроса соседки Татаринской: » 10 ч. 3 м. приблизительно постучался Влад. Владим. и был очень спокоен. Просил спички прикурить папиросу. Я предложила ему взять квитанции из Гиза и деньги. Взяв в руки, он вернулся от дверей и подав мне сказал «Я вечером с вами оговорю». И это за несколько минут до смерти (выстрел в 10.15)! 7. «Предсмертное» письмо, судя по всему, было подделкой: Кто такая Лиля Брик — его нашли не в той комнате на Лубянке, где всё произошло, и не в его комнате в Гендриковом переулке, а в общей с Бриками столовой. Удачную находку среди других бумаг (!) обнаружил, конечно же, сам Агранов; — написано письмо на вырванном из гроссбуха листе, наспех, карандашом, хотя поэт пользовался только ручкой. «Заполучить ручку поэта даже на короткое время было весьма трудно. Да и подделать почерк чужой авторучкой почти невозможно: необходимо прежде выяснить наклон. Но все эти сложности устраняются, если воспользоваться карандашом. А уж сам почерк — сущий пустяк для профессионалов из ведомства Агранова. Не такие документы стряпались!..» («Скорятин 1998»); — на письме проставлена дата: 12 апреля. Как будто поэт ограничил срок своей жизни двумя днями, но почему-то запланировал много дел и встреч на загробный период. Возможно, убийство было назначено на 12 апреля на квартире в Гендриковом переулке, но по каким-то причинам сорвалось; — сама Брик писала своей сестре Э. Триоле в Париж 12 мая 1930 года: «Стихи из предсмертного письма были написаны давно, мне, и совсем не собирались оказаться предсмертными». Только строчку «С тобой я в расчёте» заменили на «Я с жизнью в расчёте»; — современников поэта насторожил стиль письма, как будто надёргали и собрали вместе его цитаты. «Его надо было убрать. И его убрали… Ничего подобного поэт написать не мог». (Сергей Эйзенштейн). 8. Вполне достоверна и имеет подтверждения версия о том, что Маяковский если и не был штатным агентом ОГПУ, то по крайней мере выполнял какие-то секретные поручения за границей. Есть целый список не просто знакомых, а друзей-чекистов, с которыми он отдыхал, и которые жили у него на квартире. Он посвятил им стихотворение «Солдаты Дзержинского». Пять зарегистрированных пистолетов — кому такое позволят? За границей бывал часто и там сорил деньгами. Во время поездки Маяковского в Америку в 1925 году загадочно погибли, а вернее убиты по приказу Сталина два человека: опекавший поэта во время поездки Исайя Хургин — председатель правления Амторга, через который шла подпольная работа Коминтерна и ГПУ, и Эфраим Склянский — бывший заместитель Троцкого в Реввоенсовете. Поехали отдохнуть на природу и оба утонули! Возможно, Маяковский слишком много об этом знал, кому-то рассказал, что-то сделал не так, как поручили. Незадолго до гибели, увидев на улице поэта Жарова, он подошёл к нему со словами: «Меня могут арестовать». Из опубликованных агентурных сведений ОГПУ следует, что в последние дни за Маяковским велась слежка. Сразу после смерти поэта его бумагами занимался сам начальник контрразведывательного (!) отдела ОГПУ С. Гендин. 9. За несколько дней до гибели поэта Яков Агранов сказал Лиле Брик, что им с Осей надо на время уехать, а в квартире «поживёт наш товарищ» (!!!). Это был чекист Лев Эльберт (Сноб). Не он ли и убил Маяковского, а Полонская была нужна для подтверждения версии самоубийства? Считается, что Брики были в Лондоне, где проживала мать Лили (!), но уж слишком быстро они оказались в Москве после смерти поэта. Все поведение Бриков свидетельствует о том, что они знали, что Маяковский будет убит. 10. Дело велось второпях, и было закрыто уже 19 апреля. Всего 5 дней. На вопрос о причинах гибели Маяковского Анна Ахматова замечательно ответила: «Не надо было дружить с чекистами». Кто такая Лиля Брик Похороны были организованы ОГПУ. Его сотрудники и писатели — в почётном карауле. Мимо гроба прошло 150 тысяч человек. На улицах — людское море. Полонской Брик запретила туда приходить. На всякий случай её продержали на даче показаний. Поведение Лили Брик на похоронах многих неприятно удивило: в крематории с интересом наблюдала в глазок печи как сгорает труп. Урну с прахом не забирала целый месяц. Л. Брик, будучи замужем за О. Бриком, не состоящая ни в каких родственных отношениях с Маяковским, получила в наследство всё его имущество, архивы, деньги, пожизненную пенсию и половину гонораров от будущих изданий его произведений! Грандиозно! За какие заслуги? (Вторую половину поделили между матерью и сёстрами поэта). Предсмертная записка никакой юридической силы не имела и прав на наследство у Брик не было. Упомянутой в завещании Полонской дали путёвку в санаторий и всё! Это Лиля уговорила её отказаться от своей доли дохода от публикации произведений поэта. 50 рублей в конверте, ежемесячную помощь Маяковского сестре, за которой она должна была зайти в день смерти, представили как окончательный расчёт с семьёй. Вызывающие изумление цинизм и подлость! Анна Ахматова видела её в тот период: «… на истасканном лице наглые глаза». Кто такая Лиля Брик Вскоре после гибели Маяковского хитроумная Лиля развелась с Осипом Бриком и захомутала красного командира Виталия Примакова, с 1935 года — комкора. Поселились в кооперативной квартире Маяковского на Арбате, и что поразительно — Осип Брик жил с ними! В гостях бывали: Тухачевский, Уборевич, Якир, Путна. В 1937-м году Примакова и всех упомянутых расстреляли. Обычно судьбы жён врагов народа складывались трагически, но это не тот случай. Интересно, узнал ли на допросах Примаков, что на него доносила его дорогая жёнушка? Кто такая Лиля Брик Вскоре сгинул в страшных подвалах ОГПУ и её покровитель и любовник, заместитель Ягоды, Яков Агранов, «дорогой Янечка». Выкосили и завсегдатаев литературного салона Бриков. Есть легенда, похоже, сочинённая самой Лилей Брик в своё оправдание. Якобы и она была в расстрельных списках, но Сталин начертал резолюцию: «Маяковский — талантливейший поэт нашей эпохи. Не трогайте жену поэта». Он не знал, что она ему не жена? Следующим объектом паразитирования был выбран биограф Маяковского Василий Катанян. Надо было навсегда застолбить золотоносный «маяковский» участок и создать свой собственный культ — культ музы пролетарского поэта — Лили Брик! Удалось блестяще, как и всё, за что она бралась. В 1938-м году она увела его от жены и сына. Они прожили вместе около сорока лет. Кто такая Лиля Брик В 1945 году от разрыва сердца умер Осип Брик. «Когда умер Ося, не стало меня», — театрально заявляла она. Это был единственный человек, которого она, якобы, любила. Скорее ценила, не верю я в способность таких особ кого-то любить. А вот он её не любил и был равнодушен к её изменам. В 1925 году у него появилась «гостевая» жена — симпатичная Евгения Соколова (Жемчужная), ставшая его секретарём. После смерти Оси Лиля ей помогала. «Я не добра. Доброта должна идти от сердца. А у меня она идёт от ума». Такие поступки работают на репутацию и биографию. Любила ли Лиля Брик Владимира Маяковского? Разумеется, нет. Она сама писала, что её раздражало в нём всё, включая внешность и даже фамилию, похожую на «пошлый псевдоним». Художница Елизавета Лавинская, подруга сестры поэта, близко знавшая Бриков, писала: «В 1927 году поэт собрался жениться на одной девушке, что очень обеспокоило Лилю… Она ходила расстроенная, злая, говорила, что он (Маяковский), по существу, ей не нужен, он всегда скучен, исключая время, когда читает стихи. Но я не могу допустить, чтобы Володя ушёл в какой-то другой дом…». Л. К. Чуковская вспоминала, как ездила в Москву к Брикам по поводу издания однотомника В. Маяковского. «Общаться с ними было мне трудно, — признавалась Лидия Корнеевна, — весь стиль дома — не по душе. Мне показалось к тому же, что Лиля Юрьевна безо всякого интереса относится к стихам Маяковского». Кто такая Лиля Брик Актриса Фаина Раневская вспоминала: «Вчера была Лиля Брик, принесла «Избранное» Маяковского и его любительскую фотографию. Говорила о своей любви к покойному… Брику. И сказала, что отказалась бы от всего, что было в её жизни, только бы не потерять Осю. Я спросила: «Отказалась бы и от Маяковского?» Она не задумываясь ответила: «Да, отказалась бы и от Маяковского, мне надо быть только с Осей». Лиля Брик говорила: «Разве можно сравнивать его с Осей? Осин ум оценят будущие поколения». После смерти Сталина из лагерей стали возвращаться выжившие. Не сидевшие заговорили смелее. Постепенно на свет стала пробиваться правда. Л. Брик быстренько отмежевалась от прежнего режима. Оказалось, что старая гепеушница «противостояла официозу», «постоянно жила под угрозой репрессий», «страдала под железной пятой тоталитарной системы». Кто такая Лиля Брик Она продолжила работу по прежней специальности: её домашний салон на Кутузовском (поселилась в 1958 году) широко распахнул двери для нового поколения наивных деятелей культуры и искусства. Стол ломился от немыслимых деликатесов, хозяйка оплачивала гостям такси. Там бывали: Андрей Вознесенский, Юрий Любимов и актёры театра на Таганке, Микаэл Таривердиев, Татьяна Самойлова, Майя Плисецкая, Родион Щедрин и многие другие. Желая прикоснуться к живому свидетелю истории литературы, не зная правды, они на самом деле приходили к виновнице нес частной судьбы и смерти Маяковского. Кто такая Лиля Брик Жизнь Лилии Юрьевны Брик по-прежнему была весёлой, сытой и полной захватывающих интриг. А главное — она имела возможность делать то, что больше всего любила: очаровывать людей и манипулировать ими. 4 августа 1978 года на даче в Переделкино Лиля Брик покончила с собой, приняв смертельную дозу снотворного. Согласно завещанию её пепел был развеян в поле под Звенигородом. «Обязательно найдутся желающие меня и после смерти обидеть, осквернить мою могилу…», — она знала, что когда-нибудь вся правда обязательно раскроется. Так закончилась жизнь одной из самых подлых обманщиц и авантюристок в истории России. По её доносам погибли десятки, а может и сотни людей, миллионы продолжают считать её доброй, любящей женой и подругой Маяковского. Многое о Лиле Брик и тайне гибели Маяковского уже открылось, и только всесильное ведомство продолжает надёжно хранить тайну старых «солдат Дзержинского». Александр СумзинИсточник: http://www.perunica.ru/sssr/8548-kto-takaya-lilya-brik.html
Одесситки, сводившие с ума Есенина, Блока, Бунина, Маразли
Зинаиду Райх называли демонической женщиной, которая умудрилась играючи разрушить жизни двух гениальных мужчин – Есенина и Мейерхольда. Похороненная в Одессе Ксения Садовская была первой и самой сильной любовью Александра Блока. В Одессе Иван Бунин венчался с Анечкой Цакни, дороже которой, утверждал он, в его жизни никого не было. Три сестры Суок сводили с ума Эдуарда Багрицкого, Юрия Олешу, Владимира Нарбута. Мария Кич перешла дорогу не одной королеве, выйдя замуж за самого знаменитого градоначальника Одессы – Маразли…
Зиночка c Ближних Мельниц
Родители Зинаиды Райх (1894-1939) познакомились случайно, в поезде. Это не помешало им пожениться и жить, как тогда считали, под Одессой – на Ближних Мельницах. Ныне это чуть ли не центр города, минут 10 езды от железнодорожного вокзала. Отец Зины, обрусевший немец-железнодорожник, был членом РСДРП. Дочка помогала ему и уже в восьмом классе ее как полицейскую поднадзорную выгнали из гимназии. В ее эсеровской биографии был и арест, и два месяца тюрьмы. Мать правдами и неправдами выхлопотала свидетельство о среднем образовании, но в документе о политической благонадежности Зиночке было отказано. Вот с такой одесситочкой в Питере познакомился Сергей Есенин. Вспыхнул роман, который завершился путешествием по Русскому Северу и почти несерьезным венчанием 4 августа 1917 года в церкви под Вологдой. Для Есенина это была почти игра, а для Райх любовь к первому мужу оказалась пожизненной. Ее гордость всегда отступала перед этой роковой привязанностью.
Когда Есенин умер, с Райх случился жуткий припадок. От потрясения она отходила долгие годы, не смотря на то, что брак их официально длился чуть больше четырех лет. Всеволод Мейерхольд, в мастерской которого начала осваивать азы театральных подмостков Зинаида Райх, стал ей не только любящим мужем, но и заботливым отцом детей ее и Есенина – дочери Татьяны и сына Константина. Он усыновил их. И всегда трепетно относился к чувствам жены. Сопровождал ее на похоронах Есенина, поил лекарством, менял компрессы…
Его арестовали 20 июня 1939 года в Ленинграде. Примерно через месяц в их московскую квартиру через незапертый после обыска балкон пробрались двое. Оглушили домработницу, нанесли Зинаиде восемь ножевых ранений и, ничего не взяв, скрылись. Домработница выжила, а Райх умерла по пути в больницу. Через два дня после похорон Райх в ее квартиру въехали шофер Берия и его секретарша.
Похоронена Зинаида Райх на Ваганьковском кладбище. На ее памятнике выбито и имя Всеволода Мейерхольда, но его останков в могиле нет. Он был расстрелян в 1940 году, а где похоронен — неизвестно.
Григорий Маразли влюбился в актрису
Женитьба Григория Маразли, который 17 лет был городским головой Одессы, на супруге председателя Одесского коммерческого суда Марии Кич стала самой громкой скандальной историей Одессы начала ХХ века. Обвенчались они в 1903 году. Жениху 71 год, невесте – 45. Но не это вызвало такую бурю эмоций.
Маразли лет восемь или даже больше был другом дома, откуда в конце концов и увел хозяйку. Но и это не главное. Зная вкусы Маразли, общество могло предполагать в его избраннице даже королеву. Первый его роман был и в самом деле королевским. Ее звали Евгения-Мария де Монтихо – будущая французская императрица, представительница древнего рода Порто-Карреро, происходящего из Венецианской республики и перебравшегося в Испанию еще в XIV столетии. Ослепительная экстравагантная южанка несколько лет колесила с матерью по всей Европе в поисках новых впечатлений и приключений. Евгения де Монтихо и Григорий Маразли повстречались в Париже в начале 1850-х годов. Григорий остался в этом городе на пять лет. Здесь он с Евгенией общался достаточно часто. Но как далеко зашел их роман, судить не нам…
Евгения в 1852 году стала супругой Наполеона Ш, через четыре года родила наследного принца, ощутимо влияла на внешнюю политику Франции. Даже получила регентство, но в конце концов была вынуждена покинуть Францию и доживала свой век в Англии, именуясь уже графиней Пьерфон.
А Маразли покорял новую «королеву» — непревзойденную королеву сцены Сару Бернар. Некоторые историки утверждают, что великая актриса, возможно, вообще бы не состоялась, не будь рядом Маразли.
И все-таки увести Маразли под венец смогла только одесситка. Впрочем, по авантюрности, оригинальности и эксцентричности она, пожалуй, не уступала всем его «знатным дамам». Мария Фердинандовна была совершеннейшей загадкой. Практически никто не мог назвать, кто она и откуда «проявилась» в одесском обществе. Ее фамилия по мужу – Кич – зрителям любительских спектаклей (они давались на даче Маразли в районе Французского бульвара с Марией в главной роли) давала возможность подшучивать над Маразли: мол, он кичится.
Совместная жизнь с Маразли подарила Марии знакомство и общение с самыми выдающимися людьми того времени – дипломатами, композиторами, учеными, художниками… Но они не прожили в браке и пяти лет. Весной 1907 года Маразли скончался, завещав супруге пансион в 18 тысяч рублей в год. Это намного выше любого министерского жалования. С приходом революции она лишилась этого солидного пособия. Вдова Маразли, говорят, сама готовила пирожки и пирожные, и сама же ими торговала. Куда и когда исчезла эта женщина, пишут разное. Есть версия, что за ней, как за женой великого грека, пришло специально отправленное из Греции судно, и почитатели Маразли под покровом ночи увезли Марию на историческую родину предков мужа.
Блок никогда не мог забыть «херсонскую хохлушечку»
В 1925 году на одесском кладбище появился сиротливо-грубый каменный крест. На участке №56, в 20-й линии, 19-й могиле, близко к Воронцовским воротам похоронена была Ксения Садовская – «К.М.С.», воспетая Александром Блоком, его первая и никогда не забываемая любовь…
Ксения Островская родилась в 1859 году в семье мелкого чиновника. Росла в маленькой захудалой усадьбе на Херсонщине, а ее большая семья еле сводила концы с концами. Но синеглазую красавицу Оксаночку отец любил больше других детей и все-таки дал ей хорошее. Мечтали видеть ее певицей. Но болезнь горла поставила крест на карьере певицы. В эти тяжелые для Ксении минуты ею безумно увлекся Владимир Садовский, юрист, знаток международного права, человек с положением и обеспеченный. Эта встреча решила все в ее судьбе, но, как показала жизнь, не принесла ей счастья.
В мае 1897 года действительная статская советница, госпожа Ксения Садовская, имеющая двух дочерей и сына, 37 лет от роду, приехала на знаменитый германский курорт Бад-Наугейм «подлечить нервы». И уж совсем не ожидала, что там ее ждет такой роман. Он оказался единственным сильным чувством, растянувшимся на 20 лет. Эта красавица заставила захлебнуться восторгом от первого чувства юного (ему было неполных 17 лет) Александра Блока, прибывшего на этот курорт с тетушкой.
Ошеломленная внезапно застигнувшим ее «кружением сердца» и тщетно борясь с этим из последних сил, то отталкивала его, то привлекала. Один из романтических вечеров плавно перешел в ночь. Гимназист Блок возвращался домой теперь под утро, взволнованный, что-то писал в своем «альбоме», никому не показывая. Это были первые строки цикла «К.М.С.».
Роман Блока и Садовской длился месяц. По возвращении в Россию тайная восторженная переписка с «синеглазой певуньей» продолжалась. Редкие встречи в небольших гостиницах на окраине Петербурга, а то и в дешевых меблированных комнатах. О законном воссоединении сердец не могло быть и речи. Мать Блока просила Садовскую «оставить мальчика в покое». Поняв свое бессилие разлучить их, подтолкнула сына к женитьбе. В 1900 году еще до брака с Любовью Менделеевой между Ксенией Садовской и Блоком произошло последнее решительное письменное объяснение, где она яростно проклинала свою судьбу за то, что встретила Александра. 17 августа 1903 года состоялась свадьба с «Любой, Любочкой, Любушкой» — дочерью известного ученого Дмитрия Менделеева. Но даже в медовый месяц Блок не может забыть свою первую любовь – «хохлушку Ксюшу».
У Блока не было ее фотографии, но он всю жизнь хранил картинку – сувенир с нарисованным озером в Бад-Наугейме, «их озером», где они встретились. Более 18 лет эта женщина была музой поэта, сама того не подозревая. Она жила с Блоком в одном городе, но ни разу с ним не встретилась, даже случайно. Не знала она и о его литературной славе.
В гражданскую войну потерявшая мужа, состояние, еле живая от голода, Ксения Михайловна дотащилась до Киева, где жила замужняя дочь. Потом перебралась к сыну в Одессу – уже с явными признаками тяжелого неизлечимого душевного заболевания и сразу попала в больницу. Молодой, внимательный доктор, большой поклонник поэзии Александра Блока, обратил внимание на то, что инициалы ее «К.М.С.» — полностью совпадают с именем, воспетым легендарным поэтом. Он стал ее осторожно расспрашивать. Оказалось, что старая, неизлечимо больная, раздавленная жизнью женщина, и вознесенная рифмами в поднебесье Поэзии красавица – одно и то же лицо. О посвященных ей бессмертных стихах она тогда услышала впервые. А послушав, как воспевал ее любимый – разрыдалась…
Когда она умерла, стали разбирать ее нищенские лохмотья, то в подоле юбки нашли зашитыми 12 писем, перевязанных крест-накрест алой лентой. Оказалось, что, потерявшая решительно все, старуха сберегла единственное – пачку писем, полученных больше четверти века назад от какого-то влюбленного гимназиста. Это было все, что она хотела сохранить из всей своей жизни, длинною в шестьдесят шесть лет…
С одесситкой Бунин пошел под венец
Николаю Цакни, греку, принадлежал солидный литературный альманах «Южное обозрение». В 1897 году в связи с публикацией в альманахе он пригласил в Одессу Ивана Бунина, чьи стихи уже обрели известность. На даче Цакни на 7-й станции Фонтана поэт увидел девушку, которая показалась ему видением. Это была 18-летняя дочь Цакни – Анна. Они подружились. К тому времени Бунин был женат гражданским браком на дочери врача Варе – без венчания. А вот с Аней они 23 сентября 1898 года венчались – в церкви Сретения, которая тогда была на Новом базаре (сейчас на ее месте в том числе располагаются корпуса Нового рынка). Бунин был беден. Все для венчания оплатила родня невесты, а поэт даже в церковь пришел пешком. И жила молодая чета с родителями невесты на улице Херсонской. Но счастливая жизнь не сложилась.
«Я была для него слишком красивой, — делилась с ровесницами в воспоминаниях Анна, — слишком живой, мне нужно было уделять внимание, а это отрывало его от работы, копилась досада, недовольство друг другом…» Ей совсем не нравились стихи, который Бунин печатал в альманахе отца: «Я ошиблась. Он совсем не талантлив». Они разошлись в начале марта 1900 года.
Судьба одесской жены Бунина определилась позже. Она блистала в светском обществе Одессы и Москвы. Потом вышла замуж за известного в Одессе дворянина из рода Дерибасов – за Александра Михайловича, родственника адмирала Иосифа де Рибас.
Быт интеллектуальной семьи с литературными чтениями, встречами, диспутами рухнул в 1937 году, когда сын Дерибаса от первого брака был арестован и расстрелян. Александр Дерибас не выдержал этого и вскоре умер. Неземная красавица Анна Цакни-Бунина-Дерибас потеряла в этой жизни все – и родных, и друзей, и любимых. И даже квартиру. Окончила она свой земной путь в одиночестве в доме престарелых…
Кукла Суок – не выдумка
Жили в дореволюционной Одессе три сестры – Лида, Оля и Сима Суок. Милые умненькие девушки дружили с компанией будущих поэтов – Эдуардом Дзюбиным (Багрицкий), Юрием Олешей, Валентином Катаевым, Виктором Федоровым. Они собирались вместе – читали стихи, говорили «за жизнь» и влюблялись, конечно. Старшая, Лида, стала женой Багрицкого. Ей было несладко. Хозяйство держалось на ней. В 1934 году Багрицкий умер. В 1936 год арестовали близкого друга отца и мужа сестры Лиды – Симы – поэта Владимира Нарбута. В 1937 году за обращение в прокуратуру с протестом против ареста Нарбута была арестована сама Лидия. В том же году покончил с собой друг и двоюродный брат Игорь Росинский. Тогда же арестовали мать близкой подруги сына Багрицкого и Суок, Севы — Люси Боннер. В 1942 году убит осколком бомбы и сам 20-летний Всеволод Багрицкий. Осколок пробил полевую сумку, тетрадь с надписью «Стихи» и письмо матери. Через 22 года Лидия Багрицкая и Елена Боннер (жена академика Сахарова) издали книгу стихов и писем Всеволода Багрицкого. А пробитую осколком снаряда его сумку родные завещали городу, она хранится в Литературном музее.
Добавить комментарий