Слово «дуэль» произошло от латинского «duellum», которое было архаичной формой слова «bellum». Duellum в средневековой латыни означало судебный поединок, хотя в наше время дуэлью называют почти всегда поединок внесудебный и даже тайный. Так, в Statute of Wales (Edw. I., Act 12) писалось: «…Placita de terris in partibus istis non habent terminari per duellum». Трудно сказать, были ли такие дуэли в Древней Греции и Риме, но они безусловно были знакомы германским племенам (об этом упоминали Тацит, Diodorus Siculus и Velleius Paterculus) в качестве одного из видов ордалий, а также викингам.

Если мы начнем перечислять русских писателей, в чьих произведениях мотив дуэли оказывается в центре внимания, то в нашем перечне окажутся имена Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Тургенева, Л.Толстого, Чехова, Куприна – и этот перечень оказывается далеко не полным. Дворянские поединки были одним из краеугольных элементов культуры поведения и занимали важное место в жизни знати.

Дуэль в России уже к концу XVIII в. стала неотъемлемой частью русской дворянской культуры. В то же время дуэль на российской почве сильно отличалась от западноевропейского «дела чести». Русской дуэли была свойственна грубая физическая сила, жестокость и кровавость (дуэль через платок, дуэль через шинель, «русская рулетка» и т.п.) . Дуэль в России так и не вытеснила полностью традицию жестоких драк (так, например, в XIX в. состоялась дуэль на канделябрах), о которых часто и с удивлением упоминают иностранцы в записках о России XVI и XVII вв. Вероятно даже, что русская дуэль до какой-то степени вобрала в себя эту «национальную традицию».

С ней безуспешно боролись официальные власти вплоть до 1894 года, когда дуэль в России была легализована Приказом по Военному ведомству «О разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде». Среди знаменитых дуэлянтов наставник Петра I генерал Патрик Гордон, президент двух академий Е.Р. Дашкова, декабристы М. Лунин, А. Бестужев, К. Рылеев, авантюристы Ф. Толстой (Американец) и граф Калиостро, поэты Н. Гумилев и М. Волошин, писатели И.Тургенев и Л.Толстой и многие, многие другие деятели русской истории и культуры.

Понимая все это мы, как правило, ничего не знаем о дуэли. А, зря. Зная минимум о благородных поединках, произведения великих наполняются дополнительным смыслом.

Леон Мария Дансарт Дуэль Противники встречались без свидетелей.

Дуэль – получение силою оружия удовлетворения за оскорбление. Оскорбленный дерется, чтобы получить удовлетворение; оскорбитель – чтобы дать удовлетворение. Решают этот вопрос в поединке, лично, открыто, в соответствии с правилами и на равном оружии.

Правила — важнейший признак дуэли. И даже не просто правила, а объемный, весьма подробный кодекс; если его нет, едва ли правомочно говорить о дуэли. Бывало, допустим, что два человека повздорили где-нибудь на дороге и решили вопрос силой оружия, но это еще не дуэль, как нельзя назвать дуэлью пьяную драку, даже если в ней дошло дело до ножей.

Необязательно этих лиц именно два. Дуэльный кодекс вполне допускал коллективные бои; скажем, вызывающий и вызванный приводили с собой сколько-то друзей, секундантов. Если изначально секундант был свидетелем боя, гарантирующим честность поединка, то в XVII веке считался скорее дополнительным участником или, в крайнем случае, тем, кто готов заменить дуэлянта в случае, если тот сбежит или по какой-то объективной причине не сможет драться.

У Дюма, большого любителя дуэльной темы, мы видим немало примеров таких коллективных дуэлей: например, в «Трех мушкетерах» — дуэль д’Артаньяна с лордом Винтером (в которой участвовало по четыре человека с каждой стороны), трое на трое сражаются в «Графине де Монсоро»… По некоторым данным, дуэль миньонов из «Графини де Монсоро» — первая дуэль, в которой секунданты участвовали вместе с самими дуэлянтами, и именно после нее этот обычай стал популярен.

Истоки дуэлей обычно ищут в судебных поединках, или испытании боем. Такой способ решения судебного дела был широко распространен в средние века как в Западной Европе, так и на Руси; вплоть до XVI века он время от времени применялся в высших слоях общества. Хотя законы в Европе писали на основе римского права, эта идея с ним ничего общего не имела: ни римляне, ни иудеи или ранние христиане таких обычаев не практиковали. По-видимому, они происходят из законов германских племен (первые законы таких поединков встречаются в «Кодексе бургундов» V-VI века), а на Русь принесены варягами.

На первый взгляд, судебный поединок еще не дуэль, потому что исход его разрешает не частный спор, но спор с законом. Однако часто он оказывался боем обвинителя с обвиняемым. Главное, что победитель в таком бою считался автоматически правым, а проигравший — виновным; эта идея надолго остается стержнем дуэльных обычаев. Впоследствии от нее отошли, полагая, что убитый в поединке «защитил свою честь».

Существенное отличие от дуэли позднейшего времени: для судебного поединка требовался крайне серьезный повод! Германские законы перечисляли преступления, предполагающие судебный поединок: убийство, измена, ересь, изнасилование, дезертирство, похищение (человека), ложная клятва. Как видите, оскорбления (основной причины дуэлей в будущем) в этом списке нет в принципе!

Кроме того, разрешение на судебный поединок должен был давать самолично король. Из этого часто делают вывод, что «божий суд» был призван служить противовесом самоуправству вассалов, которые в своих владениях творили что хотели.

Вальтер Скотт в «Айвенго» описывает дуэль такого рода как турнирный бой, только на остром оружии. На самом деле испытания проводились, как правило, без коней и со строго регламентированным оружием. Либо меч + щит, либо булава + щит. Щит, разумеется, всегда деревянный, оружие — обычное боевое; вес и длина оружия регламентировались только приблизительно, каждый имел право выйти со своим обычным мечом, если только они не различались уж слишком сильно.

Первый вариант, с клинком, еще известен как «швабский поединок», второй — «франконский». (Кстати, на Руси обычно использовался именно последний.) Ранние законы были гуманнее к поединщикам: при Карле Великом использовалась не булава, а дубинка, то есть оружие, которым сложнее ранить или убить.

Германские кодексы также жестко регламентировали защитное снаряжение. Как правило, допускалась кожаная куртка, штаны и перчатки, но никакой брони; голова и ступни должны были оставаться непокрытыми. В Польше и на Руси порой допускались кольчуги, но никаких шлемов.

Техника «судебного» боя активно преподавалась в фехтовальных школах; именно это в конце XV века послужило причиной отказа от обычая. Дескать, негоже, если прав всегда тот, кто больше тренировался. Вера в то, что судебный поединок решается волей божьей, как-то ослабела. Кое-где встречался обычай выставлять за себя другого бойца; он был далеко не так популярен, как в романах, но иногда такое позволялось.

Для горожан судебный бой был желанным развлечением — куда интересней казни. Гладиаторских боев христианские законы не дозволяли, а тут такое «шоу»… На него собирался весь город. Во многом именно поэтому законы о судебном поединке продержались куда дольше, чем предрассудки, на которых они были основаны. Ради зрелищности порой даже пренебрегали правилами и здравым смыслом; так, известен случай судебного поединка… человека с боевым псом. Далеко ли тут до тех самых гладиаторских боев

Принцип «суда божьего», конечно же, состоял в том, что господь защитит правого и поразит виновного. Женщины, больные, дети и старики юридически тоже участвовали в судебных поединках — фактически выставляя вместо себя чемпиона-защитника. Судебный поединок был очень торжественной церемонией, и, как пишет Хаттон в книге «Меч сквозь столетия», изначально разрешение на него всегда давал только король, который во время боя играл роль арбитра. Можно предположить, что практика судебного поединка изначально поддерживалась королевской властью в качестве ограничения судебной власти вассалов. Во Франции этот порядок был отменён Генрихом II в 1547 году после дуэли Жарнака и Ля Шастеньере, хотя истинность «суда божьего» подвергалась сомнению и раньше. Например, в 1358 году в присутствии Карла VI проиграл поединок и был повешен некий Жак Легре, а вскоре был схвачен другой человек, который сознался в преступлении, приписанном этому несчастному. Но не будем забегать вперёд.

Перед судебным поединком подробно оговаривали его условия и вооружение сторон, при этом от выбора стандартного, «рыцарского» вида оружия отказаться было нельзя. Часто проводилась серия поединков — например, сначала на топорах, потом на мечах, потом верхом и с копьями. Простолюдины могли драться на дубинках. До смерти доводить бой не требовалось — достаточно было лишь обозначить победу, как это делали античные гладиаторы, а дальше уж король-арбитр мог остановить поединок, и побеждённого отдавали палачу, а победителя — врачу (кто знает, что было опасней!). Говорить на эту тему можно много, но обратимся к законам.

Из всех законов, содержащих нормы о дуэли, самым ранним считается Кодекс Бургундов, принятый в конце V — начале VI века при короле Гундобальде, а введение судебного поединка датируется 501 годом. Положения этого кодекса содержат и искреннюю веру в истинность божьего решения («…Господь будет судьёй…»), и пожелание спорящим не избегать боя («…если кто-либо открыто говорит, что знает правду и может дать клятву, он не колеблясь должен быть готов сразиться…»). В дальнейшем почти в каждой стране появились похожие нормы. Хотя, например, в Англии поединки не были в ходу до норманнского завоевания, а по закону Вильгельма Завоевателя они применялись только в спорах между норманнами, и только в дальнейшем стали всеобщей практикой.

По мере того, как практика судебного поединка распространялась по всему миру, множились и попытки её как-то урегулировать. Еще св. Авит (ум. в 518 г.) протестовал против кодекса Гундобальда, о чём писал Агобард (ум. в 840 г.) в специальном труде о противоречии светских законов Евангелию. С точки зрения христианства, бог вполне мог допустить смерть невиновного. Папы римские тоже имели отрицательное отношение к судебным поединкам: в письме к Карлу Лысому Николай I (858-867) проклинает дуэль (monomachia) как искушающую бога, ту же точку зрения высказывали папы Стефан VI, Александр II и Александр III, Целестин III, Иннокентий III и Иннокентий IV, Юлий II и многие другие.

Часто издавались и особые запреты. Например, «Божье перемирие», объявленное Церковью в 1041 году, запретило дуэли и турниры на время празднеств в честь церковных таинств. Светские власти не отставали — Людовик VII в 1167 году запретил судебные поединки по всем делам, где сумма спора не превышала 5 су.

Постепенно судебные поединки в Европе стали возможными только по делам о тяжких преступлениях, таких как убийство или измена. В Англии судебные поединки вообще всегда были распространены мало, особенно после известных ассиз Генриха II Плантагенета (XII век), поднимавших авторитет королевского суда. Однако, право выбрать дуэль для окончания процесса юридически существовало в Англии до начала XIX века, хотя на практике этого не было с конца XVI века. Последнее требование окончить спор поединком было предъявлено в 1817 году человеком, обвиняемым в убийстве, и суду ничего не оставалось, кроме как неохотно дать разрешение, поскольку того требовал старый закон. Противник от боя отказался, и обвиняемый был освобождён, а Парламент быстренько в 1819 году отменил «право апеллировать к мнению Бога путём поединка», чтобы больше подобного не было.

Другой прародитель дуэли — хольмганг, популярный у викингов способ разрешения споров.

Тут уже не требовалось никакого конкретного обвинения; годилось и оскорбление, и просто «не сошлись во мнениях». Не требовалось и равенства социального статуса; простой воин имел право вызвать ярла. Вопреки горячей натуре скандинавов (а может, именно из-за нее, чтобы хольмганги не опустошили край) бой никогда не проводился тут же на месте; законы требовали, чтобы прошло хотя бы три дня, лучше — неделя, а буйные головы успели одуматься.

Чаще всего в хольмганге участвовало по нескольку человек с каждой стороны. Бой проводился на заранее выбранном месте, вокруг брошенной на землю шкуры (возможно, при зарождении традиции животное перед боем приносили в жертву). Законы шведов требовали для боя перекрестка трех дорог; а раньше, судя по всему, бились на маленьком островке, чтобы никто не мог сбежать, — ведь само слово «хольмганг» означает «пройтись по острову».

Отказаться от хольмганга — не только бесчестие, но и преступление. Зато можно привлечь друзей и союзников. Так что викинг-«бретер», понадеявшийся на свой меч и неопытность противника, мог жестоко ошибиться. Существует мнение, что секунданты на дуэлях — в какой-то мере наследие обычаев хольмганга и противовес бретерству.

Вот что говорит о хольмганге шведский «Языческий закон»:

Если муж скажет бранное слово мужу: «Ты не равен мужу и не муж сердцем», а другой скажет: «Я муж, как и ты», — эти двое должны встретиться на перепутье трех дорог. Если придет тот, кто сказал слово, а тот, кто услышал, не придет, то он — тот, кем его назвали, он больше не способен к клятве и не годится в свидетели ни по делу мужчины, ни по делу женщины. Если же, наоборот, придет тот, кто услышал, а тот, кто сказал слово, не придет, то он три раза крикнет: «Злодей!» — и сделает отметку на земле. Тогда тот, кто сказал, — хуже него, так как он не осмеливается отстоять то, что сказал. Теперь оба должны драться всем оружием. Если упадет тот, кто сказал слово, — оскорбление словом хуже всего. Язык — первый убийца. Он будет лежать в плохой земле.

Оружие для хольмганга предполагалось обычное, и никто не регламентировал, сколько его и какое. Чем воюешь, с тем и приходи, сказано же в законе: «драться всем оружием».

Однако пока франки ужесточали свой дуэльный закон, переходя от дубинки к булаве, кровожадные скандинавы его смягчали. Начали входить в обычай поединки до первой крови; а уже в XI веке норвежцы и исландцы стали запрещать хольмганг. Виной тому, как считается, были берсерки, которые фактически играли роль бретеров, да и смерти в боях с ними стали уж слишком часты.

Воспетый Вальтером Скоттом и Артуром Конан Дойлом рыцарский поединок, хотя на первый взгляд очень похож на дуэль, на самом деле отстоит от нее много дальше, чем судебный бой и хольмганг. Поскольку не предполагает никакой личной вражды между соперниками и вообще, строго говоря, представляет собой состязание, а не поединок насмерть.

Поскольку техника безопасности у этого «соревнования» была так себе, на нем нередко погибали или получали тяжкие увечья; бывало даже, что от турнирной раны умирал правитель, как, например, Генрих II Французский (осколки турнирного копья угодили ему в глаз). И тем не менее смертельной схваткой турнир не считался.

К началу Возрождения поединки становятся настолько обычным делом, что наступает пора формализовать это занятие уже не для судебных, а для частных целей. Как и у скандинавов, дуэлянт этого времени в особых причинах не нуждается, а оскорбление может быть сколь угодно минимальным. Хоть даже «по поводу одного места из блаженного Августина, по которому мы не сошлись во мнениях», как говорил шевалье д’Артаньян.

Жером, Жан Леон — Дуэль после маскарада

Дуэли Ренесанса

Одновременно с судебными поединками существовали отделившиеся от них рыцарские поединки, в которых противники сходились для решения споров о правах, собственности или чести. Эти поединки следует отличать от «притворного боя», то есть турниров, к которым Церковь питала сильную неприязнь из-за обильного и напрасного кровопролития (Реймсский собор в 1148 году даже запретил хоронить по-христиански погибших на этих играх). Рыцарские поединки тоже регулировались весьма жёстко, например «если кто-либо затеет неправедную вражду и не обратится для разрешения спора к закону или честному бою, но вторгнется на землю своего противника, сжигая и разрушая, захватывая имущество, особенно если он уничтожит зерно, чем вызовет голод, — если он появится на турнире, то должен быть казнён» .

Этот вид дуэлей во Франции исчез в XVI веке после вышеуказанного запрета Генриха II Валуа — вместо боя под надзором государственной власти вошли в обычай дуэли в парках и на окраинах монастырей. Как справедливо указывал Хаттон, королевский запрет привёл не к исчезновению поединков, а наоборот к увеличению их количества, причём теперь в ход пошли спрятанные под рубашкой кольчуги и нападения нескольких на одиночку. Именно тогда появляются секунданты — как гарантия против подлости. Начиная со знаменитой «дуэли миньонов», секунданты тоже стали драться между собой.

Составлялись подробные сборники правил проведения частных дуэлей, первым из которых считается итальянский Flos Duellatorum in Armis of Fiore dei Liberi (около 1410). В дальнейшем в Италии появилось ещё больше кодексов и учебников, и на них впоследствии французы основывались, создавая свои «восемьдесят четыре правила» и Le Combat de Mutio Iustinopolitain (1583). Самым известным кодексом на английском языке был ирландский Code Duello или «двадцать шесть заповедей», составленный на Clonmel Summer Assizes (1777 год) джентльменами-представителями пяти ирландских графств. Чтобы никто не мог ссылаться на незнание его правил, каждому предписывалось держать копию кодекса в своём ящике с дуэльными пистолетами (хотя допускались и дуэли на шпагах). Распространённость этого детального свода правил связана с тем, что он широко применялся в Америке, где затем был переработан в 1838 году отличным юристом и заядлым дуэлянтом, экс-губернатором Южной Каролины Джоном Лайдом Уилсоном (Wilson, John Lyde. The Code of Honor: or, Rules for the Government of Principals and Seconds in Duelling. Charleston, S.C.: J. Phinney, 1858).

Джон Селден в своём труде The Duello, or Single Combat (1610) описывает дуэль так: «Поскольку правда, честь, свобода и мужество являются источниками истинного рыцарства, если произнесена ложь, опорочена честь, нанесён удар или подставлено под сомнение мужество <…>, в обычае французов, англичан, бургундцев, итальянцев, немцев и северных народов (которые, по словам Птолемея, превыше всего защищают свободу) искать мести над обидчиком путём частного боя, один на один, без спора в суде». История сохранила достаточно свидетельств о любителях этого занятия, например, шевалье д’Андриё, живший при Людовике XIII к тридцати годам успел уложить в гроб 72 человека, а американский президент Эндрю Джексон за свою жизнь дрался более чем на сотне дуэлей.

Даже прекрасные дамы сходились в дуэлях, что видно и на гравюрах. Это было, конечно, редкой практикой, но всё же имело место — есть свидетельства даже и о дуэлях женщин против мужчин, иногда даже двое женщин дрались против одного мужчины.

А вот использование дуэлей на войне в качестве гуманной замены столкновения армий, что предложил Гуго Гроций в своём знаменитом труде De Iure Belli Ac Pacis (1642) (примером такого боя в Средние века считали схватку Давида и Голиафа), не получилось, хотя многие короли в Средние века и позже предпринимали попытки организовать дуэль с со своим врагом — дело ни разу дальше слов не пошло. Многочисленные примеры вызовов на такие дуэли даёт Йохан Хёйзинга в речи «Политическое и военное значение рыцарских идей в позднее Средневековье»: «Ричард II Английский предполагает вместе со своими дядьями, герцогами Ланкастером, Йорком и Глостером, с одной стороны, сразиться с королём Франции Карлом VI и его дядьями, герцогами Анжуйским, Бургундским и Беррийским, с другой. Людовик Орлеанский вызвал на поединок Генриха IV Английского. Генрих V Английский послал вызов дофину перед началом битвы при Азенкуре. А герцог Бургундский Филипп Добрый обнаружил почти неистовое пристрастие к подобному способу разрешения споров. В 1425 году он вызвал герцога Хамфри Глостерского в связи с вопросом о Голландии. …поединок так и не состоялся. Это не оградило герцога, двадцатью годами позже, от желания разрешить вопрос относительно Люксембурга посредством поединка с герцогом Саксонским. А на склоне жизни он даёт обет сразиться один на один с Великим Туркой. Обычай владетельных князей вызывать на дуэль сохраняется вплоть до лучшей поры Ренессанса. Франческо Гонзага сулит освободить Италию от Чезаре Борджа, сразив его на поединке мечом и кинжалом. Дважды Карл V сам по всем правилам предлагает королю Франции разрешить разногласия между ними личным единоборством».

Дуэли под ЗАПРЕТОМ

Энтузиазм Селдена разделяли не все, и часто замечалось, что на дуэлях погибает больше дворян, чем в сражениях («Из убитых на дуэлях можно составить целую армию», замечал писатель XVII века Теофиль Рено, а Монтень говорил, что даже если поместить трёх французов в ливийскую пустыню, то не пройдёт и месяца, как они перебьют друг друга). И надо сказать, что если уж судебные поединки были под пристальным наблюдением государства, то к тайным дуэлям оно было совсем нетерпимо.

В том же направлении действовала и Церковь. Ещё Трентский Собор (1545 —1563) в своём 19-ом каноне запретил государям устраивать судебные поединки под угрозой отлучения («Отвратительный обычай дуэлей, произошедший от самого Дьявола, чтобы одновременно погубить душу и тело, должен быть полностью выкорчеван с христианской земли») и объявил отлучёнными ipso facto всех участников, секундантов и зрителей дуэлей. Однако, во Франции положения Собора никогда не были признаны, во многом из-за этого самого канона. Французское духовенство всё равно продолжало нападать на практику дуэлей, призывая всех священников проповедовать против этого непотребства, и громовые проклятья не стихали на протяжении XVI и XVII веков. Даже в XIX веке папа Пий IX в своём «Constitutio Apostolicae Sedis» от 12 октября 1869 года провозглашал отлучение от церкви всех, кто вызывает или соглашается драться на дуэли.

Государственные запреты во Франции приняли вид «суровости на словах и снисходительности на деле». Соответствующие законы принимались всё чаще и чаще, начиная с эдикта Карла IX 1566 года, но, например, Генрих IV и Людовик XIII издавали не только эдикты против дуэлей (например в 1602, 1608 и 1626), но и многочисленные помилования дуэлянтов — один Генрих IV даровал семь тысяч таких помилований за девятнадцать лет. Организованный в 1609 году суд чести, в который следовало обращаться вместо прогулок на Пре-о-Клер, популярности не снискал. При Людовике XIV было введено как минимум одиннадцать эдиктов, ограничивающих дуэли, пока он не пришёл к необходимости издать Edit des Duels (1679), который грозил дуэлянтам и секундантам смертной казнью и конфискацией имущества. Тем не менее, Луи XIV, как и его предшественники, был непостоянен в обеспечении исполнения собственных законов и нередко смотрел сквозь пальцы на явные нарушения. Число дуэлей во Франции, как вы догадываетесь, не особенно уменьшилось, несмотря на то, что в преамбуле к своему эдикту 1704 года король утверждал обратное. Последний эдикт был издан в 1723 году, а затем уже пришла Революция, которая запретила дуэли в качестве одной из привилегий дворян. К тому времени, отношение к дуэлям уже начало меняться, а уж со стороны менее благородных лиц и вовсе сыпались насмешки над дуэлянтами. Как говорил Камиль Демулен в ответ на вызовы и обвинения в трусости «Я лучше докажу своё мужество на других полях, чем в Булонском лесу».

В Англии дуэли всегда считались нарушением по общему праву (впрочем, до начала XVII века их вообще почти не было, а в дальнейшем дуэли всё равно были редки, разве что в период возвращения Карла II возникла мода). Таким образом, в соответствии с принципом соответствия наказания преступлению, дуэлист, который вызвал другого, считался совершившим подстрекательство к преступлению; дуэлисты, которые дрались, но оба остались в живых, обвинялись в нападении с оружием; а если один погибал, второй отвечал за умышленное или неумышленное убийство. Подход общего права приводил к намного большему количеству обвинений и приговоров, чем в континентальной Европе, где дуэль рассматривалась как отдельное преступление. Но и тут частенько право нарушалось и дуэлянтами-аристократами, и государственными чиновниками, которые должны были бы их наказывать.

В 1681 дуэли запретил император Священной Римской Империи и Австрии Леопольд I. По законам Марии Терезии должны были быть обезглавлены все, кто принимал какое-либо участие в дуэли. При императоре Иосифе II дуэлянтов наказывали так же, как убийц. Фридрих Великий особенно не переносил дуэлянтов среди своей армии и наказывал их немилосердно. В XIX веке по уголовному кодексу Австрии за дуэли сажали в тюрьму, а по уголовному кодексу Германии — заключали в крепость.

Хуже всего эти законы выполнялись в рядах армий, где дуэли были весьма распространены и между офицерами, и между солдатами (примеры чего даёт Хаттон), например во Франции после битвы при Ватерлоо произошёл всплеск дуэлей между офицерами союзников и французов. Теоретически, с военными должны были поступать, как и с гражданскими лицами, но на практике было наоборот — офицер, отказавшийся драться на дуэли, мог быть исключён из армии. В Германии только в 1896 году Рейхстаг проголосовал большинством за применение законов во всей строгости и ко всем. В качестве альтернативы в 1897 году вышел приказ императора об основании судов чести, которые должны были решать все вопросы о её оскорблении в армии, но эти суды всё равно имели право разрешить дуэль. Ещё в начале 20-го века канцлер фон Бюлов и генерал фон Эйнем замечали, что армия не потерпит в своих рядах того, кто боится защитить свою честь силой оружия, и тщетно противники дуэли организовывали комитеты и собирали подписи. А вот в английской армии наоборот дуэли постепенно почти исчезли ко второй четверти в XIX века (V. Cathrein), хотя можно привести несколько примеров — например, дуэль герцога Веллингтона и графа Винчелси в 1829 году.

Чезаре Беккариа в своей работе о преступлениях и наказаниях (Dei Delitti e Delle Pene (1764)) указывал на бесполезность ограничения дуэлей в Италии, даже если участие запрещалось под страхом смертной казни. По его мнению, это связано с тем, что вопросы чести, из-за которых скрещивали шпаги, в сердцах мужчин доминируют над обычными законами и опасностью наказания.

Его современник, великий английский юрист Уильям Блэкстоун (1723 — 1780) относился к дуэлям бескомпромиссно: «…в случае умышленной дуэли, когда обе стороны встречаются по договорённости с умыслом на убийство, считая это своим долгом, как джентльменов, и своим правом, чтобы играть своей жизнью и жизнями своих друзей, без какого-либо разрешения от какой-нибудь власти, божеской или человеческой, но в прямом противоречии с законами Бога и человека, таким образом, в соответствии с правом они совершают преступление и должны нести кару за убийство, они и их секунданты». Сделав такое заявление, Блэкстоун признал и неспособность одних лишь законов контролировать дуэли: «Строжайшие запреты и наказания, установленные правом, никогда не смогут полностью искоренить этот несчастный обычай, до тех пора, пока не будет найден способ заставить изначального обидчика предоставить потерпевшему иное удовлетворение, которое в глазах мира будет считаться таким же достойным» (Blackstone, William. Commentaries on the Laws of England. 1765). Сходное мнение высказал и Грэнвиль Шарп в своём A Tract on Duelling (1790). Интересно, что хотя многие другие юристы начиная с правления Елизаветы проводили мысль, что дуэль в глазах закона не должна отличаться от убийства (Коук, Бэкон, Хэйл), общественность имела другую точку зрения, и трудно было найти такое жюри присяжных, которое бы решило применить к дуэлянтам драконовские наказания, чему удивлялся Бентам и другие великие юристы.

В итоге так и случилось, как говорил Блэкстон: вовсе не законы стали причиной исчезновения дуэлей — а изменения в обществе и морали (другая версия — это влияние сообщества юристов, которые стремились заменить дуэли менее скоротечными, а потому более прибыльными судебными процессами). Вот пример истинности слов Гегеля, что право только опосредует общественные отношения, существующие в стране, и не может их кардинально изменить. К сожалению, слишком многие законодатели этого не понимают.

П.С. Самая странная дуэль случилась во Франции в 1400 году. Один дворянин тайно убил другого и закопал тело, но собака убитого сначала привела людей к могиле, а потом стала набрасываться на убийцу. Решено было устроить суд поединком, и убийца ничего с псом поделать не смог (хотя ему дали для защиты палку), а потому был признан виновным и повешен (The Romance of Duelling in All Times and Countries, Vol. 1, by Andrew Steinmetz, 1868).

Но, несмотря на все запреты, дуэлей меньше не становилось. Наоборот.

Дуэли холодным оружием

Первые дуэльные кодексы, судя по всему, появились в Италии веке этак в XV; и в них уже оговаривается вполне определенное главное оружие — шпага.

Шпага того времени совсем не похожа на спортивную рапиру и «тыкалки» из всевозможных фильмов про мушкетеров. Это узкий, но довольно-таки тяжелый меч, у которого, помимо острого конца, есть вполне убедительная режущая, можно даже сказать — рубящая кромка.

Чаще всего шпага в то время не была единственным оружием дуэлянта. В левой руке тоже что-то полагалось держать, например: кинжал, дагу, кулачный (дуэльный) щит илиплащ. Техника боя с плащом на левой руке была весьма распространена — им отводили удар и скрывали собственные действия.

Дага — как и шпага, оружие специально для дуэли. У нее узкий клинок, почти как у стилета, но довольно длинный — сантиметров тридцать (а все оружие — около 40-45). Однако чаще дагой, как и любым оружием левой руки в дуэльной технике, не колют, а парируют; удар левой рукой принадлежит к числу редких приемов.

— Хотя бы Келюс вспомнил, — сказал он, — о том контрударе, который я показал ему: парировать шпагой и ударить кинжалом.

(А. Дюма, «Графиня де Монсоро»)

Вместе с появлением формализованной дуэли начинают появляться и школы фехтования.

Постепенно фехтовальщики отказываются от рубящих ударов в пользу колющих, а шпага, соответственно, начинает превращаться в рапиру. То есть в чисто колющий легкий клинок системы «вязальная спица». Одновременно с этим понемногу вымирают дуэльные щиты. К концу XVI века практически все дуэли идут на шпагах и кинжалах; а XVII постепенно входит в моду драться только на шпагах, со свободной левой рукой. Только в Италии кинжал дуэлянта сохраняется до конца XVIII века.

На заметку: то, что обычно по-английски называют rapier, — как раз шпага. А рапиру, когда хотят выделить этот класс клинка, называют smallsword. Многочисленные рапиры, например, в играх по D&D — типичная ошибка перевода.

Переход на колющее оружие происходил понемногу. Хотя рапира, вне всякого сомнения, маневреннее шпаги, шпага (а также ее кавалерийская родственница — сабля) может ей кое-что противопоставить. А именно: рапирой трудно парировать более тяжелый клинок. В то время оружие дуэлянтов не обязано было быть строго одинаковым (хватало того, что у обоих по шпаге и по кинжалу), и вопрос о том, что все-таки «круче» — тяжелый клинок или легкий, так и не был закрыт даже в XIX веке. Офицеры порой доказывали штатским дуэлянтам, что популярные у кавалерии рубящие клинки отнюдь не устарели.

Часто считается, что колющее оружие опаснее рубящего, поскольку напрямую попадает во внутренние органы. В этом есть доля истины, но точнее будет сказать так: дуэли на рубящем оружии реже убивают, однако чаще калечат.

Не забудем и о том, что главнейшие причины смертности на дуэлях той поры — несвоевременное оказание помощи, заражение крови, а также низкая квалификация медиков (французских врачей той поры не случайно высмеивал Мольер — на тот момент корпоративные традиции порядком возобладали над здравым смыслом). Редко противник так-таки бывал убит на месте; но если раненому дать часик полежать на сырой земле, занести грязь в рану, а потом еще (бывало и такое!) врач пропишет кровопускание, шансы на благополучный исход… несколько снижаются.

Еще один претендент на звание первого оружия, для которого появились специальные дуэльные кодексы (как мы помним, кодекс — определяющий признак дуэли), — фламберг. Это чаще всего двуручный или полуторный клинок с волнистым лезвием, который хорошо держал заточку, разрубал доспехи и легкие щиты. Он стоил дорого, но получил огромную популярность у профессиональных бойцов, поскольку давал как следует проявить воинское искусство. Пешие наемники-ландскнехты с его помощью успешно противостояли и тяжелой коннице, и строевой пехоте с пиками или алебардами. Им работают не кистью, а всей рукой, точнее обеими руками, но тем не менее техника боя чрезвычайно изощренная.

Название этого меча означает «пламенный клинок» — потому что волнистое лезвие напоминает язык пламени. Есть версия, что он когда-то был церемониальным оружием и символизировал меч архангела Михаила; впрочем, подтверждений этой теории немного.

По части пробивания защиты фламберг был настолько хорош, что его даже постарались предать анафеме вместе с арбалетами. Правда, в XVI-XVII веках папские эдикты уже не имели особого веса, по крайней мере в вопросах войны. Протестантам на них было плевать, а католики нелюбезно намекали святым отцам, что-де раз уж мы за вас воюем — не мешайте нам это делать как полагается.

Поединки у наемников были делом весьма обычным. Нередко отряды несли из-за этого потери, сравнимые с боевыми, — особенно во время споров о дележе добычи.

Это в фэнтези дуэлянты и на поле боя оказываются лучшими из лучших. А вот наемники хорошо знали разницу. Там, где тебе противостоит один противник с точно таким же оружием, можно позволить себе богатство приемов… но ни один из них в бою, скорее всего, не поможет. Потому что сражение — это хаос, и там надо в первую очередь уметь реагировать на постоянно меняющуюся ситуацию. Так что удачливый дуэлянт вовсе не обязательно хорош в сражении.

Фламберг довольно быстро сдал свои позиции — когда солдаты начали отказываться от лат. Однако кодекс дуэлей наемников не умер; он с небольшими изменениями использовался кавалеристами XVII-XVIII веков.

Надо сказать, что в армейской среде дуэли вообще было крайне сложно искоренить. Даже самые последовательные противники поединков, такие как Фридрих Великий или Петр I, были бессильны против простого факта: уклонившийся от дуэли офицер не мог оставаться в армии, его травили и изгоняли любыми средствами. Поэтому армейские поединки сохранились в полном здравии до конца XIX века, когда дуэль между штатскими в большинстве стран стала экзотикой.

До самого конца XVIII века в России еще не стрелялись, но рубились и кололись. Дуэль на шпагах или саблях куда меньше угрожала жизни противников, чем обмен пистолетными выстрелами. («Паршивая дуэль на саблях», — писал Пушкин.)

В «Капитанской дочке» поединок изображен сугубо иронически. Ирония начинается с княжнинского эпиграфа к главе:

— Ин изволь и стань же в позитуру.

Посмотришь, проколю как я твою фигуру!

Хотя Гринев дерется за честь дамы, а Швабрин и в самом деле заслуживает наказания, но дуэльная ситуация выглядит донельзя забавно: «Я тотчас отправился к Ивану Игнатьичу и застал его с иголкою в руках: по препоручению комендантши он нанизывал грибы для сушенья на зиму. “А, Петр Андреич! – сказал он, увидя меня. – Добро пожаловать! Как это вас Бог принес? по какому делу, смею спросить?” Я в коротких словах объяснил ему, что я поссорился с Алексеем Иванычем, а его, Ивана Игнатьича, прошу быть моим секундантом. Иван Игнатьич выслушал меня со вниманием, вытараща на меня свой единственный глаз. “Вы изволите говорить, — сказал он мне, — что хотите Алексея Иваныча заколоть и желаете, чтоб я при том был свидетелем? Так ли? смею спросить”. – “Точно так”. – “Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли? Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье – и разойдитесь; а мы уж вас помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его: Бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет в дураках, смею спросить?”».

И эта сцена «переговоров с секундантом», и все дальнейшее выглядит как пародия на дуэльный сюжет и на саму идею дуэли. Это, однако же, совсем не так. Пушкин, с его удивительным чутьем на исторический колорит и вниманием к быту, представил здесь столкновение двух эпох. Героическое отношение Гринева к поединку кажется смешным потому, что оно сталкивается с представлениями людей, выросших в другие времена, не воспринимающих дуэльную идею как необходимый атрибут дворянского жизненного стиля. Она кажется им блажью. Иван Игнатьич подходит к дуэли с позиции здравого смысла. А с позиции бытового здравого смысла дуэль, не имеющая оттенка судебного поединка, а призванная только потрафить самолюбию дуэлянтов, несомненно, абсурдна.

«Да зачем же мне тут быть свидетелем? – вопрошает Иван Игнатьич. – С какой стати? Люди дерутся; что за невидальщина, смею спросить? Слава Богу, ходил я под шведа и под турку: всего насмотрелся».

Для старого офицера поединок ничем не отличается от парного боя во время войны. Только он бессмыслен и неправеден, ибо дерутся свои.

«Я кое-как стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак не мог меня понять». Он и не мог понять смысла дуэли, ибо она не входила в систему его представлений о нормах воинской жизни.

Вряд ли и сам Петр Андреич сумел бы объяснить разницу между поединком и вооруженной дракой. Но он – человек иной формации – ощущает свое право на это не совсем понятное, но притягательное деяние.

С другой же стороны, рыцарские, хотя и смутные, представления Гринева отнюдь не совпадают со столичным гвардейским цинизмом Швабрина, для которого важно убить противника, что он однажды и сделал, а не соблюсти правила чести. Он хладнокровно предлагает обойтись без секундантов, хотя это и против правил.

Поединок окончился бы купанием Швабрина в реке, куда загонял его побеждающий Гринев, если бы не внезапное появление Савельича. И вот тут отсутствие секундантов позволило Швабрину нанести предательский удар.

Именно такой поворот дела и показывает некий оттенок отношения Пушкина к стихии «незаконных», неканонических дуэлей, открывающих возможности для убийств, прикрытых дуэльной терминологией.

Возможности такие возникали часто. Особенно в армейском захолустье, среди изнывающих от скуки и безделья офицеров.

Студенческая дуэль

Фриц Вагнер — студьозус из Иены,

Из Бонна Иеронимус Кох,

Вошли в кабинет мой с азартом,

Вошли не очистив сапог.

«Здорово, наш старый товарищ!

Реши поскорее наш спор:

Кто доблестней: Кох или Вагнер?» —

Спросили с бряцанием шпор.

К. Прутков, «Доблестные студиозусы»

К XVIII веку дуэли на рубящем оружии окончательно утратили популярность среди придворных, однако сохранились в армии и… в немецких университетах.

Поначалу студенты дрались на саблях, примерно таких, как были в ходу у прусских гусар; однако постепенно жесткие меры против убийства возымели силу. Результат оказался… крайне парадоксальным. Вот как это описывает, пусть иронично, но близко к истине, бывший свидетелем студенческих дуэлей Джером К. Джером:

В центре лицом друг к другу стоят два противника, похожие на самураев, знакомых нам по японским чайным подносам. Вид у них причудлив, но суров; шея обмотана толстым шарфом; на глазах — защитные очки; тело закутано в какое-то грязное одеяло; рукава подбиты ватой, руки вытянуты над головой; они похожи на пару мрачных заводных игрушек. Секунданты, тоже более или менее защищенные — на головах у них огромные кожаные шлемы, — разводят их по позициям. Кажется, что слышно, как скрипят шарниры. Судья занимает свое место, дает сигнал, и тут же следует пять ударов длинных шпаг друг о друга.

Смотреть схватку неинтересно: ни движения, ни мастерства, ни изящества (я говорю о своем впечатлении). Побеждает тот, кто физически сильнее, кто дольше сможет нападать и защищаться: попробуйте-ка рукой в ватном рукаве, стоя в неестественной позе, помахать длиннющей шпагой!

Наибольший интерес вызывают раны. Они бывают в двух местах — на макушке и с левой стороны лица. Случается, что кусочек скальпа или часть щеки отлетает в сторону, и его гордый обладатель — или, правильнее сказать, бывший обладатель — прячет это в конверт, чтобы потом показывать участникам дружеской пирушки; из ран, конечно же, потоком хлещет кровь. Она брызжет на врачей, секундантов и зрителей; она попадает на стены и потолок; она заливает фехтовальщиков и образует лужи на полу. В конце каждого раунда на арену спешат врачи; руками, уже испачканными кровью, зажимают зияющие раны и затыкают их комьями ваты, которую подает им лакей, загодя разложив на подносе. Естественно, стоит раненому встать и продолжать работу, как кровь опять начинает хлестать, заливая глаза и делая почву под ногами скользкой. То и дело вы замечаете, что фехтовальщик вдруг начинает скалиться, и до конца дуэли одной половине зрителей кажется, что он все время ухмыляется, тогда как вторая половина отмечает необычайную серьезность выражения его лица. Иногда у него отрубают кончик носа, что придает ему высокомерный вид.

Так как целью каждого студента является выйти из университета с максимально возможным количеством шрамов, то не думаю, что они предпринимают какие-либо попытки защищаться, хотя бы те, что допускаются при такой манере фехтования. Настоящий победитель тот, кто получил в поединке больше ран; тот, кто, иссеченный и исколотый до такой степени, что в нем уже трудно признать человека, сможет пройтись по улицам, вызывая зависть немецких юношей и восхищение немецких девушек. Тот же, кому удалось получить лишь несколько жалких царапин, покидает поле боя в тоске и печали.

Оружие студенческой дуэли — палаш, у которого, однако, заточена очень небольшая часть лезвия, сантиметров десять. Палаш, вообще-то, штука тяжелая и требует замаха, и неудивительно, что студенты не слишком-то стараются защищаться, — это просто очень неудобно. Зато такое оружие почти исключает смертельный исход; крови бывает много, шрамы остаются на всю жизнь, но убить на немецкой дуэли почти нереально. Что ж, и на том спасибо, как говорится.

Женская дуэль

В июне 1829 года в Орловской губернии состоялась дуэль на саблях, закончившаяся смертью противников. Казалось бы, что в этом особенного, Россию дуэлями не удивишь. Но в тот раз оружие скрестили не мужчины, а женщины, помещицы Ольга Петровна Заварова и Екатерина Васильевна Полесова, избравшие такой способ для разрешения банальной ссоры. История имела продолжение. Через 5 лет состоялась дуэль между их повзрослевшими дочерьми, закончившаяся смертью Анны Полесовой.

Как ни странно, женские дуэли и в России, и в Европе не были редкостью. Экзотикой для России считалась дуэль между женщиной и мужчиной, хотя в просвещенной Европе такие поединки были в порядке вещей.

На Руси женские поединки существовали издревле. Еще в конце XIV века Псковская судебная грамота определяла, что в случае судебного поединка между женщиной и мужчиной, возможно от лица поединщицы выставление родственника или наймита. Но между собой женщины должны биться самостоятельно.

Любопытно, что в поединке успела поучаствовать даже будущая императрица Екатерина II, которая в бытность принцессой в июне 1744 года дралась на шпагах с троюродной сестрой принцессой Анной Людвигой Анхальт. Дуэлянткам было всего по 15 лет, и поединок, к счастью, завершился бескровно.

Возможно, в память об этом событии императрица смотрела на женские дуэли сквозь пальцы, лишь бы они не заканчивались серьезным ранением или смертью. Считается, что в период правления императрицы только три женские дуэли завершились смертельным исходом. Многие русские дамы хорошо владели оружием и были не прочь при его помощи выяснить отношения. В публикациях неоднократно встречал упоминания, что только в 1765 году среди придворных дам произошло 20 дуэлей, в 8 из которых в качестве секундантки участвовала императрица. В последнее (участие Екатерины), честно говоря, верится с трудом.

Самой известной дуэлью того времени с участием россиянок стал поединок, произошедший в 1770 году между княгиней Екатериной Дашковой и герцогиней Фоксон. Произошел он, правда, не в России, а в Лондоне. В доме графини Пушкиной две образованнейшие женщины Европы мирно беседовали. Постепенно беседа переросла в дискуссию, а затем в жаркий спор, закончившийся взаимными пощечинами и вызовом на дуэль. Примирить дам не удалось, и поединок на шпагах, произошедший тут же в саду, закончился ранением Дашковой в плечо.

Если мужчины традиционно дрались на природе, предпочитая пистолеты, то россиянки сводили счеты на шпагах не выходя из дома. Существовали даже светские салоны, которые славились именно дамскими поединками. Так, в салоне госпожи Востроуховой, если верить сплетням, только в 1823 году произошло 17 женских дуэлей.

Любопытные записки о поединках россиянок оставила французская маркиза де Мортене: «Русские дамы любят выяснять отношения между собой с помощью оружия. Их дуэли не несут в себе никакого изящества, что можно наблюдать у француженок, а лишь слепую ярость, направленную на уничтожение соперницы». Возможно, со стороны виднее, тем более, что в её родной Франции в этот период женщины дрались обнаженными до пояса, что выглядело, наверное, действительно изящнее. А про «слепую ярость» оставим на её совести, ведь смертельные исходы в российских женских дуэлях были крайне редки.

Любопытно, что русская литература и живопись обходят женские дуэли молчанием, тогда как в Европе им посвящали романы и картины. Наибольшую известность получило полотно «Женская дуэль», созданное испанцем Хосе де Риверой в 1636 году. Бывающие в Испании могут увидеть его в мадридской галерее «Прадо».

Сама дуэль произошла задолго до создания картины. В 1552 году неаполитанки Изабела де Карацци и Диамбра де Петтинелла, претендовавшие на любовь молодого повесы Фабио де Зересола, решили выяснить отношения путем поединка на мечах. Неаполитанские мечи были ненамного тяжелее шпаг, и многие дамы искусно ими владели. В то время дамский поединок был экзотикой, поэтому молва о нем сохранилась надолго, подсказав художнику сюжет картины.

К моменту написания картины европейки уже вовсю выясняли отношения с оружием в руках. Живи художник во Франции, он бы, наверное, избрал другой сюжет – дуэль маркизы де Несль и графини де Полиньяк, произошедшую осенью 1624 года. Особенностью этой дуэли было то, что дрались женщины из-за кардинала Ришелье, только что получившего пост первого министра короля. Наверное, святостью кардинал себя особо не утруждал, так как дуэль стала результатом явно не теологических споров. Хотя женщины и выбрали для выяснения отношений пистолеты, дуэль завершилась малой кровью – графиня несильно ранила соперницу в плечо. Но, видимо, этот поединок потешил тщеславие кардинала, что он даже упомянул его в своих записках. А подробности этой пикантной истории еще долго смаковались в аристократических кругах Парижа.

Дамы столь привыкали к оружию, что даже позировали художникам со шпагами в руках. На картинах Жана Беро элегантные француженки держат шпаги так непринужденно, как будто оружие является обычным аксессуаром дамского наряда, как, например, веер или зонтик.

Некоторые дамы до такой степени осваивали искусство фехтования, что начинали вызывать на поединки мужчин. Наибольшую известность получила мадемуазель де Мопен, проведшая несколько успешных дуэлей с мужчинами. Её реальные похождения положил в основу своего романа «Мадемуазель де Мопен» писатель Теофиль Готье. Роман написан увлекательно и стоит того, чтобы его прочитать.

Пистолеты

Все перечисленные способы дуэли, однако, имели один очевидный недостаток: более опытный и искусный противник имел все шансы на победу, поэтому «равным» бой бывал редко. На это как-то закрывали глаза во времена судебных поединков, но позднее люди стали меньше верить в непосредственное воздействие воли всевышнего, а техника боя между тем все усложнялась…

То ли дело — с огнестрельным оружием! Пуля, как говаривал принц Флоризель, летит на крыльях случая. И хотя меткость здесь, безусловно, играет роль, однако же выстрелить первым и попасть может и тот, кто долго не упражнялся. А если дуэлянт сильно опасался за свою меткость, однако же хотел непременно победить — то можно ведь и сократить дистанцию. На двадцати шагах, как стрелялись Пушкин с Дантесом, вероятность «нулевой ничьей» уже невелика. А стрелялись ведь и с десяти, и с семи, когда промахнуться для человека, хоть как-то умевшего стрелять, немыслимо. Отмеренный барьер в классическом русском варианте – на шести шагах, о котором Пушкин сказал однажды Дантесу: «Вы, французы, — вы очень любезны. Все вы знаете латынь, но когда вы деретесь, вы становитесь за тридцать шагов и стреляете. Мы, русские, — чем дуэль…, тем жесточе должна она быть». Чаще, впрочем, дистанция выбиралась побольше: тридцать, сорок шагов…

Но и такая дистанция не означает высоких требований к меткости. Потому что это — расстояние, с которого противники сходятся, тогда как барьеры стоят значительно ближе. В десяти или даже шести шагах! Если один из противников выстрелит и промахнется, другой может потребовать его «к барьеру» — после чего смерть будет практически неминуема. Именно так и действовали заправские бретеры: прежде всего старались запугать или вывести соперника из себя, и неопытный противник спешил с выстрелом, после чего становился гарантированной жертвой.

Первый выстреливший был обязан ожидать ответного выстрела неподвижно в течение минуты, при этом не считалось зазорным встать в «дуэльную позу», то есть боком, прикрыв грудь пистолетом. Соперник мог подойти в это время к барьеру вплотную. Раненому на выстрел отводилось всего две минуты.Именно так происходила известная дуэль Пушкина с Дантесом.

Подходя к роковой черте, часто за мгновение до смерти, дуэлянт хотел держать в руке нечто незаурядное, прекрасное и удивительное. Смерть прилетала в образе произведения искусства. Смерть была красива. Дуэль была прекрасна. Вызов был изысканным, и даже само оскорбление порой являлось утонченным и волнующим действием. Строгости и изяществу черного дуэльного сюртука позавидовал бы любой денди.

Особенностью неподвижной дуэли был поочередный обмен выстрелами, при котором право первого определялось жребием. Разновидностью этого поединка являлась дуэль, при которой противники стояли спинами друг к другу, а после команды быстро поворачивались, взводили курки и стреляли. Обмен выстрелами должен был последовать не более чем через минуту. Кто проволынил, терял право на выстрел.

Вид дуэли не всегда выбирался произвольно. Это зависело от тяжести нанесенного оскорбления, каковых было три: простая обида, нанесенная от обычной невежливости, позорное оскорбление и самое серьезное — оскорбление действием. В первом случае обиженный выбирал оружие, во втором — оружие и вид дуэли, при последнем — оружие, вид дуэли и расстояние.

Безусловно, в дуэли на пистолетах многое зависит от меткости… а еще больше — от хладнокровия и опыта. И тем не менее разница со шпагами разительна. Ведь хороший фехтовальщик не только скорее достанет неопытного противника, он еще и может отбить его неуклюжие удары. А с пистолетом… случайно попасть может кто угодно, и тут уж никакая меткость не спасет.

Чаще всего для дуэли использовались особые пистолеты, более нигде не использовавшиеся. Покупали их парой, метили цифрами «1» и «2» и перед боем определяли жребием. Вопреки распространенной легенде никто не делал их «более склонными к осечке» (так порой «объясняют» дуэльную храбрость дворян XIX века). Это было, как раз наоборот, очень хорошее и дорогое оружие, которое могло стоить небольшого состояния, — правда, как правило, с технической точки зрения устаревшее лет на двадцать-пятьдесят. Но это сказывалось в основном на дальнобойности и прицельной дальности. Для исключения недоразумений секунданты привозили на дуэль два ящика с пистолетами.

Дуэльные пистолеты зачастую украшались инкрустацией, за ними тщательно ухаживали — поэтому немало из них дошло до наших дней в превосходнейшем состоянии. Дуэльная пара помещалась в изящном ящике вместе с принадлежностями. Обычно они состояли из зарядного шомпола, деревянного молоточка, пулелейки, пороховницы, пороховой мерки, инструментов — отвертки, прочистки, крейцера для разряжания пистолета. Секунданты противников на глазах друг друга, ревниво следя за всеми тонкостями, отмеривали равное количество пороха, заботливо обертывали свинцовую пулю специальным кожаным пластырем и при помощи шомпола заколачивали в ствол ударами молоточка. Пули были круглые, свинцовые, диаметром 12—15 мм и весом 10— 12 г. Черного дымного пороха клали 3—8 г. По правилам разрешалось применять как нарезные, так и гладкоствольные пистолеты, лишь бы они были совершенно одинаковые.

Все дуэльные пистолеты имели прицельные приспособления. На самых ранних образцах прицел и мушка были неподвижными, как у армейского оружия. Позже появились регулируемые прицелы — мушка по горизонтали, целик — по вертикали, для корректировки линии прицеливания. Иногда спусковой механизм пистолета снабжался особым смягчающим усилие спуска устройством — шнеллером(Поводом яростных споров секундантов. В случае, если среди противников нет особо кровожадных, разрешить шнеллеры будет гуманнее; если же один из них опытный убийца, то лучше не разрешать по уже понятным причинам), однако большинство дуэлянтов предпочитало обычный «тугой» спуск.

Объясняется это просто — в волнении, не совладав с собственным пальцем, стрелок мог дать непроизвольный, случайный выстрел мимо цели. И без шнеллера пистолет позволял произвести очень точный выстрел. Известно, что Пушкин тренировался каждый день и попадал в карточного туза с расстояния 10 шагов.

Как правило, для особо важных дуэлей покупались или брались у друзей новые пистолеты. Секунданты порой старались «подпортить» дуэль некачественным порохом, хотя такое считалось весьма сомнительным действием и практиковалось только в случае, когда они были уверены, что дело в недоразумении.

Во время поединка на Черной речке раненый Пушкин упал и выронил оружие. В ствол его пистолета набился снег. Для ответного выстрела он попросил секунданта подать ему пистолет из второго комплекта.

Можно заметить, что противник Пушкина проявил известное благородство, разрешив заменить неисправное оружие, так как по правилам об этом следовало договариваться заранее, до дуэли, а во время поединка любая замена оружия не допускалась.

Кодекс пистолетной дуэли, вобравший в себя многое из предыдущих документов такого рода, был изрядно сложен, но любой дворянин «наполеоновских» времен — хоть придворный, хоть сельский помещик, хоть пехотный штабс-капитан из заштатного гарнизона — разбирался в нем прекрасно.

Потому-то, кстати, не нуждалась в комментариях дуэльная сцена из «Евгения Онегина»: читатель того времени прекрасно понимал, что произошло на самом деле.

А произошло вот что. Онегин всеми силами старается уклониться от поединка, даже беря на себя риск позора (в определенной мере, конечно). Так, например, он опаздывает на час к месту дуэли; по кодексу, в случае 15-минутного опоздания противник вправе удалиться, «составив протокол о неприбытии противника», то есть практически с полным удовлетворением. В секунданты приглашает слугу, что по сути своей вопиющее нарушение! Секунданты вообще не видят друг друга до того, как встретились на месте дуэли, — одного этого честному человеку хватило бы, чтоб отменить поединок.

Однако, увы, секундант Ленского Зарецкий честным человеком не был. Именно его усилиями — по-видимому, ему очень хотелось стать секундантомсостоявшегося поединка — дуэль привела к смертельному исходу. Хотя такие штучки могли обойтись ему в отправку на Кавказ или другие малоприятные меры, слава участника дуэли, пусть и секунданта, дорого стоила в свете. И поэтому он не только игнорирует все эти обстоятельства, но даже нарушает свою прямую обязанность — не предлагает противникам помириться перед боем. Даже в случае смертельной вражды так делать не допускалось!

Что ж, Онегин делает то единственное, что ему остается: быстро стреляет. Он не имеет права стрелять в воздух: такое право есть только у стреляющего вторым, потому что выстрел первого противника в воздух как бы «обязывает» второго к великодушию, отнимая у него право решать самому. Более того, это — новое и тяжкое оскорбление. Поэтому он вынужден стрелять в цель. Как мы уже обсуждали, тот, кто хочет убить противника, не спешит с выстрелом; Онегин же стреляет первым и не слишком аккуратно. Читателю XIX века все ясно: он убил друга невольно, сопротивляясь необходимости до последнего, а настоящий виновник кровавого исхода — секундант противника.

Впоследствии дуэли с хладнокровным убийством у барьера стали все же редкостью; сами барьеры стали ставить подальше, а чаще всего стрелялись вообще шагов с тридцати. Также чаще всего ограничивались одной парой выстрелов; тогда как в начале XIX века даже рана далеко не всегда кончала дело.

Знаменитые дуэли и дуэлянты

Разумеется, список знаменитых дуэлянтов, написанный по-русски, нельзя не начать сПушкина и Лермонтова.

У Пушкина дуэль с Дантесом была не первой. Вызовов на его счету значится целых двадцать девять штук; правда, в большинстве случаев противники помирились до барьера (а несколько дуэлей предотвратил генерал Инзов, перед поединком бравший Пушкина под арест). Однако случалось ему и выйти к барьеру — например, с полковником Старовым, с которым они сделали по два выстрела, все мимо, и с близким другом по лицею Кюхельбекером, обидевшимся на ехидные стихи Пушкина:

За ужином объелся я.

Да Яков запер дверь оплошно,

Так было мне, мои друзья,

И кюхельбекерно, и тошно.

Кюхельбекер стрелял первым и промахнулся, Пушкин же воспользовался правом стреляющего вторым и отказался от выстрела. По всей видимости, Пушкин был уверен, что Кюхельбекеру ни в жизнь не попасть в него (Вильгельм Карлович был очень своеобразным человеком…), потому-то он мог себе позволить не торопиться.

Однако в случае с Дантесом он был твердо намерен убить противника. Поэтому Дантес, когда ему (уже во Франции) выговаривали за убийство Пушкина, очень удивлялся: а что мне, дескать, оставалось делать? Умирать? И в чем-то его можно понять… Другой вопрос, чьи действия послужили причиной поединка. Потому-то Тургенев в числе немногих совершенных им в жизни подлостей числил то, что как-то за границей при встрече подал руку Дантесу…

С Лермонтовым причина дуэли гораздо более туманна; нанес Мартынову «какое-то» оскорбление, никто толком даже не понимал какое, но — явно не первое. По воспоминаниям современников похоже, как будто Лермонтов хотел разыграть сцену из «Героя нашего времени», предназначив Мартынову роль Грушницкого. И наносил ему обиду за обидой, дабы тот наконец сыграл то, что ему определено.

Вот что говорит об этом секундант Лермонтова Васильчиков: «Что он сказал, мы не расслышали; знаю только, что, выходя из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах», — на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения».

На дуэли Мартынов действовал не как хладнокровный убийца. Лермонтов ждал своей очереди, Мартынов же выстрелил быстро, навскидку. Примерно как Онегин…

Менее известна другая «литературная» дуэль, которая могла стоить России одного из двух замечательных поэтов: Николая Гумилева или Максимилиана Волошина. К счастью, она обернулась не трагедией, а чем-то вроде водевиля.

Волошин и Елизавета Дмитриева придумали «виртуальную поэтессу» по имени Черубина де Габриак. Эта «роковая испанка» писала стихи в журнал и заставила многих поэтов влюбиться в нее заочно. При этом, по всей видимости, изрядную часть стихов писала не Дмитриева, а сам Волошин. А вы говорите — интернет-знакомства, проблемы нового времени…

Одним словом, Гумилев влюбился в «испанку» до беспамятства, а когда розыгрыш был раскрыт, послал шутнику вызов, требуя удовлетворения за попранные чувства. Дуэль проходила на той самой Черной речке, где был убит Пушкин, — и можно представить, насколько Волошина не радовала перспектива стать новым Дантесом. По дороге он потерял калошу, и ее долгое время искали — словом, всеми силами старался предотвратить роковой исход. В итоге Гумилев промахнулся, Волошин стрелял в воздух… и за свое миролюбие получил от ехидного Саши Черного прозвище «Вакс Калошин».

Самой известной четверной дуэлью была оная из-за балерины Авдотьи Истоминой: противники Завадовский и Шереметев должны были стреляется первыми, а секунданты Грибоедов и Якубович – вторыми. В тот раз Якубович прострелил ладонь левой руки Грибоедову. Именно по этому ранению удалось потом опознать труп Грибоедова, убитого во время разгрома русского посольства в Тегеране.

Дуэли среди власть имущих вообще-то были далеко не редкостью. Так, на дуэли погибАлександр Гамильтон — первый секретарь казначейства США, основатель партии федералистов (ныне — республиканцы), один из самых значительных деятелей войны за независимость. А его убийцей был вице-президент страны Аарон Бэрр. Едва успели остановить дуэль Линкольна. А вот президент Эндрю Джексон дуэлировал целых тринадцать раз — правда, убил лишь одного из своих противников. Причем, как настоящий мужчина, сражался в основном не по политическим мотивам, а за честь своей жены.

Английский политик Уильям Питт-младший сражался на дуэли, пребывая (уже пятнадцать лет) в должности премьер-министра. Не сошлись во взглядах на патриотизм. Преемник Питта в кресле премьера, Каннинг, тоже не отличался пацифизмом; в 1809 году он ранил на дуэли военного министра Великобритании Каслри. На британской почве пытался сражаться на дуэли и будущий Наполеон III, причем противником его был незаконный сын Наполеона Шарль Леон… однако на этот раз полиция подоспела вовремя и отправила обоих родичей Бонапарта отдыхать в каталажку на Боу-стрит.

Из российских политиков на дуэлях замечены Столыпин и глава партии октябристов Гучков. Последний был изрядным бретером, вызывал и своих политических противников (Милюкова, Уварова), и менее заметных людей. Во Франции отметился премьер Шарль Флоке, ранивший в горло своего политического противника генерала Буланже.

Francisco Domingo Marques

Но самая знаменитая французская политическая дуэль — уже упоминавшаяся «дуэль миньонов». Поскольку большинство знает ее по Дюма, а тот был, мягко говоря, не совсем точен, скажем о ней пару слов.

Дуэль миньонов стала своего рода «суррогатной войной» между двумя придворными партиями, но не Генриха III и Франсуа Анжуйского, как говорит Дюма, а Генриха III и Генриха Гиза. На стороне Генриха III сражались Келюс, Можирон и Ливаро д’Арк — королевские фавориты («миньон» означает «милый», и, по всей видимости, отнюдь не в христианском смысле); за Гиза выступали Бальзак д’Антраг, Шомбер (Шомберг) и Рибейрак. По одному ему ведомым причинам Дюма сделал Шомбера миньоном, а Ливаро «анжуйцем» (и отдал приближенных Гиза герцогу Анжуйскому)…

Формальным поводом стала личная ссора Келюса и Антрага, посещавших спальню одной и той же дамы. Оба они явились с секундантами, но когда Рибейрак произнес положенные слова примирения, секундант Келюса Можирон заявил, что пришел не мириться, а драться. «С кем же?» — поинтересовался Рибейрак. — «С вами, конечно!» — отвечал миньон.

У Дюма упоминается, что Келюс каким-то образом ухитрился, идя на дуэль, «потерять» кинжал. Как это возможно? Есть сведения, что бравый миньон изучал новую для Франции технику боя одной только шпагой — и если бы его противник тоже бросил кинжал, дабы оружие было равным, все могло бы пойти совершенно иначе. Но Антраг и не подумал этого делать… Возможно, секрет ему был известен?

Убиты были двое — Можирон и Шомбер, Рибейрак скончался на другой день, Келюс умер от ран через месяц. Один из миньонов, Ливаро, выжил после ран, но… утратил симпатии короля, потому что шрамы изрядно попортили ему красоту. И вскоре погиб на другой дуэли.

А вот еще один миньон, в бою не участвующий — д’Эпернон, — был вполне справедливо назван Дюма трусом и бахвалом. Он посылал вызов множество раз, но… каждый раз находились уважительные причины, и ни в одном поединке, насколько мы можем судить, он не участвовал. Умер в 88 лет без единого шрама на коже.

Увы, не чужды дуэлей были и мужи науки. Самая, пожалуй, трагическая история — гибель гениального математика Эвариста Галуа. Он погиб в двадцать лет, фактически успев стать основателем современной алгебры! О его последней дуэли нам почти ничего не известно — ни причина (то ли любовные дела, то ли политика — Галуа был ревностным республиканцем), ни даже имя его противника.

Между прочим, в студенческой своей юности немало подуэлировал и Карл Маркс. Однако когда его вызвал на поединок Бакунин, отказался дать ему удовлетворение.

Века уходят неотложно,

Дуэль исчезнет до конца.

И это к лучшему, возможно…

Но, боже мой, как будет сложно,

Ах, боже мой, как будет сложно

Призвать к ответу наглеца!

Во все времена дуэль была окутана покрывалом романтики; настоящие мужчины проливают кровь за честь…Хорошо на это счет пишет М. Зощенко: «В 13-м году я поступил в университет. В 14-м – поехал на Кавказ. Дрался в Кисловодске на дуэли с правоведом К. После чего почувствовал немедленно, что я человек необыкновенный, герой и авантюрист – поехал добровольцем на войну. Офицером был» И даже сейчас, когда этот обычай вроде бы отошел в прошлое, многие об этом громогласно сожалеют.

Между тем, будем честны, дуэль чаще всего утверждала не столько честь, сколько право сильного. Во все времена, даже «пистолетные», хватало опытных «профессионалов» дуэли, которые убивали своих противников десятками, предпочитая не слишком опытных.

Более того, многие делали это источником заработка: либо напрямую — получая деньги от чьего-нибудь врага за убийство, либо косвенно, как один из самых знаменитых русских бретеров, Федор Толстой-«Американец». Тот был шулером и своим дуэльным искусством ограждал себя от обвинений. В XVIII веке начали пытаться судить и казнить дуэлянтов, которые провоцировали на поединок заведомо слабейших противников, но это были единичные процессы, а бретеров было великое множество.

Пытаясь уйти от «права сильного», в дуэли увеличивали элемент случайности, так что она становилась все ближе к мифической «русской рулетке».

Конечно, далеко не каждый поединок кончался смертью или тяжелым ранением. Чаще всего противники либо мирились, либо промахивались, либо бой до первой крови оканчивался царапиной. Но общественное мнение давило на дуэлянтов, чтобы поединок стал «результативным»: над теми, чья дуэль не окончилась кровопролитием, потешались, и это оказывалось более действенным стимулом, чем страх перед законами.

Да и вправду ли дуэлянты защищали чью-то честь? Если у Пушкина, к примеру, были некоторые основания идти на поединок с Дантесом, то намного чаще причины были совершенно бредовыми — как у того же Онегина. Или как на дуэли Пушкина и Кюхельбекера — на следующий день над ней смеялись оба участника, а если бы «Кюхля» вдруг не промахнулся? Сумел же он как-то попасть на Сенатской площади в великого князя Михаила…

Источник

http://cont.ws/post/217635