Ложные пророки являются в мир постоянно, причем добрая их часть наверняка призывает своих поклонников «жить не по лжи» — вполне откровенно, я думаю: часто это душевнобольные, обманчиво видящие мир и, главное, себя в мире. Уже само по себе страстное это заклинание позволяет сделать вывод, что бросивший его человек окончательно погряз либо во лжи, либо в бесовском обольщении, что в конечном счете хуже лжи, либо в психической болезни, что и вовсе отвратительно. Если человек объявляет общество построенным на лжи, то надо полагать, что он не только уже научился отличать ложь от правды, но и точно знает, как следует устроить жизнь десятков миллионов людей исключительно на основаниях правды. Увы, по данному поводу следует заметить очевидное: подобного общества в мире нет, не было и, наверно, не будет, а притязания несчастного на роль Христа выглядят по меньшей мере смешно. Прежде чем других учить жить не по лжи, следует, наверно, хотя бы от собственной лжи и обольщения избавиться, не так ли? Разве искренние убеждения десятков миллионов людей, даже сотен, например желание сохранить СССР, являются ложью? Ложью, значит, являются мнения миллионов, а правдой — глупые заклинания Солженицына? Мило, ничего не скажешь, а главное — умно.

Солженицын явно по болезни не смог понять простейшую вещь из мировой истории: в мире никогда не было ни единого общества, власть которого не опиралась бы на значительные силы — данного общества или в редких случаях иного. И советская власть никакого исключения не составляла: у нее тоже была значительная социальная опора — как в начале ее существования, так и в конце. Что же касается революций и прочих потрясений, то их следует рассматривать не как нормальные явления, выводимые свойства, а наоборот — как дегенеративные и случайные по отношению к норме. В том же ключе, разумеется, следует рассматривать и самого Солженицына как пламенного революционера и революционного писателя.

Священная борьба против советской власти, развернутая Солженицыным, не является следствием высоты его души — наоборот, это типичное следствие паранойи, относительно мягкого психического заболевания, которое развивается на основе психопатии и доводит человека до бредового состояния, опять же относительно мягкого — по сравнению, например, с тяжелыми шизофреническими состояниями. Всякому психологу нетрудно бы было выделить следующие основополагающие черты личности Солженицына, указывающие на паранойю:

1. Предельно завышенная оценка Солженицыным своей личности, доходящая до признания себя мессией: он должен исполнить свой долг перед человечеством, борьба его священна, жизнь его принадлежит не ему, а его борьбе. Обычно любые возражения понимаются в данном патологическом состоянии как враждебные, и несогласный становится личным врагом параноика, что наблюдалось в отношении Солженицына к людям.
2. Ожесточенная борьба за справедливость с попыткой воплотить сверхценную идею отмщения советской власти. Что характерно, яростная борьба Солженицына началась уже после признания советской властью преступлений сталинского времени.
3. Формирование бредовой системы, в частности убеждение о десятках миллионов человек погубленных советской властью. Также бредовым является твердое убеждение Солженицына в существовании фабрик смерти для уничтожения десятков миллионов людей, не говоря уж о представлявшемся ему демоническим характере советской власти.
4. Формирование бредовой нравственной системы: прекрасно в человеке только то, что ведет к победе идей Солженицына, даже если это подлость. Скажем, роман Солженицына «В круге первом» сюжетно основан на великом нравственном выборе героем предательства, что не только к русской литературе отношения не имеет, но и к любой иной. Это всего лишь материал для специалиста по патологической психологии, который знает, что подлость не бывает великой, причем даже подлость по отношению к врагам своим, как настаивает христианство.

У Солженицына наблюдаем паранойю не просто несомненную — кристально ясную, если уж дошло даже до патологического искажения нравственных оснований души. Обычно эта патологическая черта чрезвычайно опасна для окружающих: параноик ради утверждения своей нравственности не остановится ни перед чем, нет для него вообще никаких преград. Например, как вы думаете, по какой причине Гитлер считал уничтожение миллионов людей весьма полезным для Германии? Да по той же самой — паранойя. С точки зрения рациональной, человеческой, подобные высоконравственные выверты необъяснимы.

Человек, который посмеет не согласиться с параноиком даже в самой малости, имеет возможность наблюдать преображение весьма милого прежде товарища своего даже в чудовище. Вообще, параноик вполне проявляется для окружающих только после попытки возразить ему, подвергнуть сомнению его бредовые вымыслы. Вот, например, весьма характерная для прозрения подборка характеристик Солженицына из записных книжек Варлама Шаламова:

Солженицын для «Чайковского» слишком мало понимает искусство, для Гамлета слишком глуп, а для Порфирия Петровича бездарен.

Деятельность Солженицына – это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности.

Солженицын – это провокатор, который получает заработанное, свое.

Ни одна сука из «прогрессивного человечества» к моему архиву не должна подходить. Запрещаю писателю Солженицыну и всем, имеющим с ним одни мысли, знакомиться с моим архивом.

Почему я не считаю возможным личное мое сотрудничество с Солженицыным?

Прежде всего потому, что я надеюсь сказать свое личное слово в русской прозе, а не появиться в тени такого, в общем-то, дельца, как Солженицын. Свои собственные работы в прозе я считаю неизмеримо более важными для страны, чем все стихи и романы Солженицына.

Символ «прогрессивного человечества» – внутрипарламентской оппозиции, которую хочет возглавить Солженицын – это трояк, носитель той <миссии> в борьбе с советской властью. Если этот трояк и не приведет к немедленному восстанию на всей территории СССР, то дает ему право спрашивать:

А почему у писателя Н. герой не верит в Бога? Я давал трояк, и вдруг… Деньги назад!

В одно из своих [нрзб] чтений в заключение Солженицын коснулся и моих рассказов.

— Колымские рассказы… Да, читал. Шаламов считает меня лакировщиком. А я думаю, что правда на половине дороги между мной и Шаламовым.

Я считаю Солженицына не лакировщиком, а человеком, который не достоин прикоснуться к такому вопросу, как Колыма.

Тайна Солженицына заключается в том, что это – безнадежный стихотворный графоман с соответствующим психическим складом этой страшной болезни, создавший огромное количество непригодной стихотворной продукции, которую никогда и нигде нельзя предъявить, напечатать. Вся его проза от «Ивана Денисовича» до «Матрениного двора» была только тысячной частью в море стихотворного хлама.

Его друзья, представители «прогрессивного человечества», от имени которого он выступал, когда я сообщал им свое горькое разочарование в его способностях, сказав: «В одном пальце Пастернака больше таланта, чем во всех романах, пьесах, киносценариях, рассказах и повестях, и стихах Солженицына»,– ответили мне так: «Как? Разве у него есть стихи?» <…>

А сам Солженицын, при свойственной графомании амбиции и вере в собственную звезду, наверно, считает совершенно искренне — как всякий графоман, что через пять, десять, тридцать, сто лет наступит время, когда его стихи под каким-то тысячным лучом прочтут справа налево и сверху вниз и откроется их тайна. Ведь они так легко писались, так легко шли с пера, подождем еще тысячу лет.

Это заметила и Анна Ахматова, которой в частной аудиенции было предъявлено новое светило.

Поскольку для поэта честность в этом отношении <выше> всего, неподобающее суждение о поэзии <Солженицына> Ахматова занесла в дневник.

— Ну что же, – спросил я Солженицына в Солотче, – показывали вы все это Твардовскому, вашему шефу?

Твардовский, каким бы архаическим пером ни пользовался,– поэт и согрешить тут не может.

— Показывал.

— Ну, что он сказал?

— Что этого пока показывать не надо <…>

---

Шаламов. В. Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. М.: Эксмо, 2004.

В данных отрывочных записях чувствуется раздражение. Раздражение это есть лишь оборотная сторона ошибки в Солженицыне: сперва Шаламов тоже пел ему дифирамбы…

Параноик обычно отталкивает от себя любого человека, который посмеет ему возразить: малейшее возражение, и ты уже личный его враг, в лучшем случае завистник, в худшем — наймит КГБ. Зачем же ты возражаешь ему, как не для того, чтобы «подпустить черненького»? Это же совершенно ясно:

— Наши воспоминания об Ахматовой написаны строго по дневникам и письмам. О встрече с тобой она рассказывала и другим людям. Так же как и ты о встрече с ней рассказывал, вероятно, не только нам. Мы тогда же записали все, точно так, как слышали, и потом воспроизвели написанное, ничего не меняя. Почему же правду нужно считать «подпусканием черненького»?

— Сообщения твоих московских корреспондентов о том, что я тебя «поношу до неприличия», «исходя ненавистью» были, видимо, сильно преувеличенными (мягко говоря), отражениями таких фактов:

В твоих сочинениях, которые я прочитал уже после твоей высылки («Жить не по лжи». «Архипелаг ГУЛаг II», статьи в сборнике «Из-под глыб». «Письмо вождям», «Бодался теленок с дубом»), иные страницы вызывали у меня боль, горечь, гнев, стыд за тебя и жалость к тебе. В течение десятилетия ты представлял нашу литературу с таким замечательным достоинством, с такой безоговорочной правдивостью, и вот это достоинство, эта правдивость стали колебаться, давать трещины, обваливаться, потому что ты вообразил себя единственным носителем единственной истины.

---

Л. Копелев. Письмо Солженицыну // Синтаксис. № 37, 2001.

Последнее выражение точно передает самую суть параноика — «единственный носитель единственной истины». Типичны также подозрения параноика о злых кознях завистников за его спиной — «подпускании черненького», хорошо сказано. Истина для параноика есть только его собственное мнение, сам он и есть истина, поэтому любое возражение оценивается им как преступление против истины.

Написавший приведенные строки человек считался другом Солженицына, но это, конечно же, не соответствует действительности: у сложившегося параноика нет друзей и быть не может — есть только рабы его «таланта» или солдаты его борьбы. Сложившийся параноик просто не способен иметь друзей, что очень верно подметил в Солженицыне Копелев: «Но я с болью осознал, что наша дружба всегда была односторонней, что ты вообще никому не был другом, ни Мите, ни мне».— В молодости Солженицын еще и мог питать легкие теплые чувства ко Льву Копелеву и Дмитрию Панину (параноик формируется не сразу), но потом это естественным образом уступило место любви к себе и своему мессианскому делу уничтожения лжи.

Смысл жизни параноика обычно состоит в борьбе с несправедливостью — мнимой или действительной, не столь важно, как сам процесс борьбы. На самом низком социальном уровне параноик обычно является брюзгой, который возмущается даже по поводу ошибок и недоразумений, видя в этом неприятное общественное явление:

Обычно считают, что первой публикацией Солженицына была напечатанная «Новым миром» повесть «Один день Ивана Денисовича». Отнюдь нет…

В марте месяце 1959 года за три с половиной года до «Одного дня Ивана Денисовича», в рязанской областной газете «Приокская правда» появилась заметка «Почтовые курьёзы», автором которой был Солженицын. Речь шла в ней о задержке доставкой письма.

Через год Солженицыным написано ещё одно произведение подобного жанра, с жалобой на продажу двух железнодорожных билетов на одно и то же место.

Оно было послано в газету «Гудок». Но газета почему-то от публикации воздержалась…

В ноябре 60-го года Александр Исаевич посылает в «Литгазету» свою статью, озаглавленную «Эпидемия автобиографий». Приведя весьма, как ему казалось, веские аргументы, Солженицын спрашивает: «Писателю, способному творить, зачем писать простую автобиографию. О тех, кто будет достоин,– напишут современники, напишут литературоведы». Так «не пора ли хоть редакциям журналов остановить эту эпидемию писательских автобиографий?»– взывал Александр Исаевич.

[…]

Итак, «Литературной газетой» Солженицын понят не был. Не понял его и Паустовский, которому он послал копию своей статьи «Эпидемия автобиографий».

Ответа вообще не последовало.

Александр Исаевич недоумевал. Ведь он «высоко похвалил его 1-ю часть», которая сделана как бы в виде «цепи непринуждённых новелл»…

---

Н. Решетовская. В споре со временем.

Обращаю ваше внимание на шизофреническую реакцию, амбивалентную: поругивая Паустовского за «автобиографию», Солженицын «высоко похвалил» его же… Некоторые иные примеры шизофренических проявлений психики Солженицына и пояснение их при типичной паранойе будут ниже.

Да, разумеется, параноик обожает отдавать всем и каждому руководящие указания о том, как жить правильно. По сути своей это судья, вершитель правосудия, и весьма жесткий: не дай вам бог попасть на суд к параноику… Даже описанный выше сутяга может капитально отравить людям жизнь, причем сам он от своей деятельности обычно ничего кроме удовлетворения не получает.

По поводу воспоминаний своей первой жены Солженицын просвещал своих поклонников, мол это был лживый удар по нему, нанесенный проклятым КГБ и поганым его филиалом АПН (агентство печати «Новости»). Нет, трудно представить себе лжецов, тем более из КГБ, которые точно бы до мелочей описали поведение параноика, но от слова параноик зачем-то воздержались… Хорошо, не в воспоминаниях жены, но где-то в ином месте, если это ложь, выдумка, должно бы было последовать указание на это место воспоминаний Н. Решетовской: «Посмотрите, товарищи, это же патологический паранойяльный тип. И вы ему верите?»— Ничего подобного не было.

Один только Шолохов, тоже головушка забубенная, см. ст. «Тихий Дон», заявил, что у Солженицына, по его глубокому убеждению, «мания величия». Нет, наука давно уже преодолела т.н. мономании, т.е. от лечащих своих врачей Шолохов эту оценку Солженицына слышать не мог (данное явление при шизофрении называется бред величия), а значит, это заявление делает честь его наблюдательности. Верно, Солженицын очень сильно переоценивал масштаб своей личности — как и всякий параноик. Ну, подумайте, этот маньяк требовал от съезда писателей публикации в СССР своего романа «В круге первом», где государственная измена, преступление, описана как высокий нравственный выбор… Конечно, подобные бредни не могли быть опубликованы, а возмущение это могло вызвать только у параноика. Что еще любопытно, Солженицын тоже верно указал на литературное воровство Шолохова… Рыбак рыбака видит издалека?

Поскольку главным в жизни для параноика иной раз является не он сам, а его борьба, то поступки его в таком случае не могут быть оценены с точки зрения человеческой, из человеческой души они никоим образом не следуют. Например, даже душевно здоровый эгоист может выглядеть в сравнении с параноиком великим альтруистом:

Солженицын не только мучил меня. Он ещё и… наблюдал. Уж не как муж – как писатель попросил меня заносить в дневник всё, что я чувствую.

Тогда, да и много лет спустя, до конца 70-го года, скажи мне кто-нибудь, что я кого-либо постороннего посвящу в это,– не поверила бы.

Помню, осенью 69-го года после исключения Солженицына из Союза писателей я сожгла конверт с этими записями и письмами тех недель – тот самый, на котором рукой мужа было написано: «Наша злополучная история». Сожгла, чтобы никогда не увидели этих строк чужие глаза.

Когда я позже прочла полностью «Август Четырнадцатого», то угадала в нём подступы к описанию «нашей злополучной истории».

Одна мудрая пожилая женщина объяснит мне пять лет спустя то, что я тогда смутно чувствовала, а выразить не могла.– «Для вас это была жизнь, а для него – материал».

---

Указ. соч.

Что ж, женщина действительно была мудрая. Данный случай прекрасно характеризует параноика: поведение его определяется не нравственностью или даже чувствами, а властвующими над ним бредовыми сверхценными идеями, имеющими для него характер сверхреальности (вспомните Гитлера). Солженицын мнил себя «великим писателем», а писать ведь можно только «правду», как он полагал, действительно пережитое…

Некоторые недооценивают паранойю, считая ее чем-то вроде легких забобонов, интеллект ведь обычно не страдает, но данное мнение ошибочно: паранойя является опаснейшим психическим заболеванием, как и любое бредовое состояние — искаженное видение мира. И тем опаснее оно, что больной недомоганий не испытывает и не считает себя больным, а убедить его в этом нет решительно никакой возможности.

Обычные и всем понятные чувства, например чувства женщины, пережившей измену, параноик иной раз и вовсе не может понять:

Из Москвы я написала мужу письмо, что всё хорошо обдумала и поняла, что не могу его делить с другой женщиной. Он должен выбрать. Если сразу решить не может,– я просила его уехать. Мне невыносимо жить с ним в одних и тех же стенах, видя его раздвоенным, чужим… Я связана с работой. Он ничем не связан.

Ответ писался со слезами. Александр не мог понять, как это его «за правду гонят из дому».

Он достаточно наездился… Москва… Ленинград… Ташкент… Теперь-то самое время и пожить у домашнего очага. И – не дают!

Горечь обиды смешалась у меня с сочувствием к моему растерявшемуся мужу. И я предложила ему такой вариант: я в Рязани перестраиваю квартиру. Сделаю ему отдельный кабинет. Будем жить в разных комнатах, пока он не примет решения…

— Ну, делай!– согласился Александр.

---

Указ. соч.

Да, параноик в своем представлении всегда страдает «за правду» — иное просто немыслимо. Он решил бросить жену — и почему же она должна заботиться о нем? Почему он принял ее заботу? Mania grandiosa, как верно диагностировал Михаил Александрович: любую жертву себе любимому Солженицын воспринимал как должное. Когда сотрудники КГБ пытались вскрыть созданную им подпольную организацию, одна пожилая дама вдруг с испуга выдала им детище своего кумира — «Архипелаг ГУЛАГ», отданный ей на сохранение (лжепророк едва ли сообщил ей, что у него имеются иные копии книги, даже и за границей). Придя домой и осознав весь ужас содеянного, измену кумиру и погубленную книгу, пожилая дама повесилась рядом с портретом Солженицына… Я думаю, даже это Солженицын принял как должное: она совершила ошибку, и она искупила ее, «формально» верно. Между тем, мнимое искупление вины перед кумиром есть прямое следствие «культа личности» Солженицына, им созданного и поддерживаемого, а также следствие его потребительского отношения к людям. Как вы думаете, кого дама испугалась больше, КГБ или Солженицына?

Со своей личной точки зрения параноик обычно является нравственным образцом для человечества, например он способен выслать руководящие указания о «жизни не по лжи» даже патриарху Московскому и всея Руси Пимену, см. «Великопостное письмо» патриарху Пимену, однако же с точки зрения окружающих, как отметил тот же Копелев, параноик является банальным лжецом, человеком, извращающим действительность в угоду представлениям о величии своем. Представления о себе и своих способностях настолько искажены у параноика, что он способен просто выдумывать действительность, искренне полагая вымыслы свои нерушимой истиной в последней инстанции. Например, можете ли вы представить себе писателя, который, ни разу в жизни не побывав на стройке, стал бы сочинять подробный рассказ о работе каменщиков? Для здорового человека это немыслимо, но параноик справляется с сим пустячком легко — пишет рассказ «Один день Ивана Денисовича», да еще и врет потом публично о своих пролетарских занятиях:

И в Экибастузе ни единого дня не был я «нормировщиком», как теперь хором лепят заточенные перья,– но больше года – каменщиком (и изрядно научился, и выкладывал фигурную кладку), а после короткого бригадирства – год литейщиком.

---

А. Солженицын. Потемщики света не ищут.

Если бы Солженицын не был болен, данное заявление следовало бы назвать ложью, но с учетом его заболевания это следует назвать бредом. Впрочем, даже если это ложь, в устах параноика она священна…

Каменщиком Солженицын не был никогда, даже близко к каменщикам не подходил, что знающему человеку очень просто установить из глупой его писанины о каменщиках в рассказе «Один день Ивана Денисовича» и из одного места в «опыте художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ»:

Каждая мелочь в камере мне интересна, куда девался сон, и, когда глазок не смотрит, я украдкой изучаю. Вон, вверху одной стены, небольшое углубление в три кирпича, и висит на нём синяя бумажная шторка. Уже мне успели ответить: это окно, да! – в камере есть окно! – а шторка – противовоздушная маскировка.

---

Архипелаг ГУЛАГ. Часть 1. Глава 5. Первая камера – первая любовь.

По принятым на стройке меркам, в курсе коих каждый каменщик и инженер-строитель, «небольшое углубление в три кирпича» составит 78 сантиметров, т.е. это большое для оконной ниши углубление, человек поместится на подоконнике. Ширину стены на стройке измеряют, верно, в том числе кирпичом, но кирпичом в длину его, а не в ширину; длина же кирпича составляет 25 см (в ширину стены добавляются еще и швы между кирпичами). Для обывателя же, далекого от стройки, «небольшое углубление в три кирпича» составляет в два раза меньше, три ширины кирпича (12 см × 3, т.е. полтора кирпича). Увы, даже отсюда ясно, что пролетарий наш на стройке и не бывал никогда.

В рассказе «Один день Ивана Денисовича» Солженицын описывает стройку столь же обывательски, как выше ширину ниши:

На втором этаже стены только начаты кладкой: в три ряда кругом и редко где подняты выше. Самая эта спорая кладка – от колен до груди, без подмостей.

Не может быть такого на стройке: «На втором этаже стены только начаты кладкой: в три ряда кругом и редко где подняты выше».— Кладка никогда и нигде не ведется без технологических разрывов, «кругом». «Кругом» по этажу стены никогда и нигде не поднимают: технически это слишком хлопотно и не нужно, излишне, да и возможности такой обычно не бывает. Дело в том, что мгновенно перекрыть этаж невозможно: перекрывать этаж начинают с краю, и на этом краю каменщики начинают поднимать стену… К завершению перекрытия этажа первая эта стена уже может быть готова, поднята под новое этажное перекрытие.

Человек, который хотя бы наблюдал за стройкой более или менее продолжительное время, не мог не видеть, как на стройке растут кирпичные стены. Как это ни поразительно для здоровых душевно людей, Солженицын поленился даже посмотреть на стройку, не говоря уж о работе, хотя рассказ написал уверенно, ведь параноик, с его точки зрения, не может ошибиться и видеть жизнь неправильно.

Продолжаем рассматривать описание работы каменщиков в названном рассказе:

— Да на твоей стене смотри лёду сколько! Ты лед к вечеру сколешь ли? Мастерка-то бы зря наверх не таскал,– изгаляется над ним и Шухов.

«Мастерок» каменщика называется кельма. На свободе каменщики работают коваными кельмами — массивными мастерками, которые промышленность почти не производит, т.е. увидеть этот инструмент можно исключительно на стройке или на базаре, где мужички торгуют всякими железяками (кузнецы делают эти кельмы и продают). Дело в том, что кирпич довольно тяжел, приблизительно 3,5 — 3,8 кг, и хлипким жестяным мастерком ни поправить только что уложенный в кладку кирпич невозможно, ни тем более отколоть. Постоянно же хватать молоток попросту неудобно. Использование кованой кельмы сильно повышает производительность и, соответственно, заработки, так как стройка работает сдельно.

В нормативных советских документах кованые кельмы, кажется, не описаны (а ведь можно найти даже стандарты лопаты), т.е. кельмой каменщика назывался (и называется) легкий жестяной мастерок. Использование на стройке кованых кельм — это редкий случай применения на производстве нестандартного инструмента.

Учреждение, государственное или нет, может законным образом приобрести кованые кельмы только в том случае, если их штампуют на инструментальном заводе, а мужички с барахолки, как вы понимаете, чеков не дают, вступить с ними в документированные отношения невозможно.

Я не знаю, как в советском лагере решался вопрос с приобретением кельм,— возможно, никак, т.е. выдавали заключенным каменщикам нормативный инструмент, заводской. Но даже этот инструмент назывался и называется кельма, а не мастерок.

Шухов видел только стену свою – от развязки слева, где кладка поднималась ступеньками выше пояса, и направо до угла, где сходилась его стена и Кильдигсова.

«Развязка, где кладка поднимается ступеньками» называется на стройке гораздо короче и понятнее — убежная штраба. Да, это профессиональный жаргон, но такова жизнь: по словарю Даля ее не выучишь, как некоторые. У Даля, впрочем, слово это имеется: «ШТРАБ м. камнщ. выпуск из стены, при кладке, по четверти кирпича, через кирпич, для прикладки, со временем, другой стены».— Это т.н. ныне вертикальная штраба, коей оформляется вертикальный технологический разрыв в кладке (все связанные друг со другом стены одновременно поднимать невозможно, технологические разрывы просто необходимы), а у Солженицына описана, повторю, убежная — убегающая ступеньками, сбегающая. Четвертью же кирпича считается его высота, 6,5 см.

А вот просто анекдот, насмешка корифея псевдонародного языка над собой:

Шухов аж взопрел: шнур-то еще не натянут!

Тот же Солженицын следующим образом описал «язык зэков» в известном «опыте художественного исследования»: «Язык зэков очень любит и упорно проводит эти вставки уничижительных суффиксов: не мать, а мамка; не больница, а больничка; не свидание, а свиданка; не помилование, а помиловка…»— Напрягите воображение: как в данной логике следует назвать шнур? Ну? Верно, шнурка, как и называют. Какой страшный пробел в знаниях у знатока «языкового расширения»…

Там ящик носилочный у печки оттаивай от замерзшего раствору, ну и сами сколько успеете.

«Оттаивать ящик» не нужно: постучал по нему, все и отлетит. Ни к жести, ни к дереву раствор хорошо не пристает.

А вот вообще потеря ориентации в пространстве с точки зрения каменщика:

Мастерком захватывает Шухов дымящийся раствор – и на то место бросает и запоминает, где прошел нижний шов (на тот шов серединой верхнего шлакоблока потом угодить).

Технология, последовательность кладки стены, не предполагает никакого «запоминания, где прошел нижний шов», чтобы «на тот шов серединой верхнего шлакоблока потом угодить»,— это бредовый вымысел человека, который и близко к кладке не подходил. Представьте себе сложенные углом два кирпича. Сверху на шов между ними кладется в угол третий кирпич, и так далее убежным способом поднимается уголок в несколько рядов высотой. Далее кладка стены ведется последовательно: первый кирпич в укладываемом ряду прикладывается к уже положенному в угол кирпичу, второй кирпич — к первому, третий — ко второму, и так далее. Выровнять каждый укладываемый кирпич по нижнему шву попросту невозможно: достаточно следить за тем, чтобы вертикальные швы в укладываемом ряду были одинаковой толщины, как и делают люди, не потерявшие ориентации в пространстве. Мысленно представить это, возможно, трудно, но на деле все обстоит предельно просто: ни запоминать тут ничего не нужно, ни смотреть на нижний ряд.

Теоретик, конечно, из Солженицына никудышный, зря математику изучал:

И еще раствор мастерком разровняв – шлеп туда шлакоблок! И сейчас же, сейчас его подровнять, боком мастерка подбить, если не так: чтоб наружная стена шла по отвесу, и чтобы вдлинь кирпич плашмя лежал, и чтобы поперек тоже плашмя.

Как я сообщил выше, «боком мастерка подбить» кирпич или шлакоблок очень трудно, так как жестяной матерок слишком легок против кирпича или шлакоблока. Приноровиться, конечно, можно ко всему, но гораздо проще это делается кованой кельмой.

Стену, как я только что объяснил, кладут от угла: если угол заведен ровно, «по отвесу», то и стена пойдет ровно, по шнурке к другому углу. Отвесом проверяют только угол, не стену и тем более не каждый кирпич. Положение же кирпича проще всего проверяется по шнурке — как «вдлинь», так и «поперек».

Неясно также, что за «наружная стена»,— значит ли это, что была и «внутренняя»? Немного ниже также поминается какой-то загадочный «наружный ряд», но ряды каменной кладки не бывают наружными или внутренними — только версты. Ряд же — это весь уложенный в одной плоскости кирпич.

Здесь возникает впечатление, что Солженицын и вовсе не понимал написанного и не выдумывал. Возможно, он пользовался чьими-то полуграмотными записками, которые не смог хорошо отредактировать по незнанию обстановки на стройке. Дело в том, что «наружная стена» со «внутренней» возможны в т.н. облегченной кладке, которая широко применялась в СССР до семидесятых годов (сейчас тоже применяется, примерно с середины девяностых годов). Суть облегчения в том, что в стену помещается вертикальный слой утеплителя, т.е. возникает как бы две стены, разделенные утеплителем, которые, впрочем, должны быть перевязаны между собой, например гибкими связями. Но увы, «каменщик» наш не поминает ни утеплитель, ни гибкие связи между стенами, ни иную перевязку. К тому же, если это возможно, обычно делают сначала наружную часть облегченной стены под леса, потом внутреннюю, потом с лесов снова наружную и так далее,— по очереди, а не синхронно.

Теперь, если по бокам из-под него выдавилось раствору, раствор этот ребром же мастерка отбить поскорей, со стены сошвырнуть (летом он под следующий кирпич идет, сейчас и не думай) и опять нижние швы посмотреть – бывает, там не целый блок, а накрошено их,– и раствору опять бросить, да чтобы под левый бок толще, и шлакоблок не просто класть, а справа налево полозом, он и выдавит этот лишек раствора меж собой и слева соседом.

«Справа налево полозом» правильно называется вприсык. Зимой эту операцию проводить затруднительно, так как раствор не пластичен, мерзнет, как верно отмечено в данном отрывке.

Ну, заваруха! Пятый ряд погнали. То, скрючимшись, первый гнали, а сейчас уж под грудь, гляди! Да еще б их не гнать, как ни окон, ни дверей, глухих две стены на смычку и шлакоблоков вдоволь. И надо б шнур перетянуть, да поздно.

— Восемьдесят вторая инструменты сдавать понесла,– Гопчик докладает.

Значит, четыре каменщика работали полдня, как сумасшедшие, и сделали всего-то четыре ряда и перешли на пятый? Выходит на человека один ряд за полдня. С такой выработкой не то что не пропотеешь — за пивом успеешь прогуляться «раскрючимшись», посудачить часок-другой… Ей-богу, даже полдня не наблюдал Солженицын работу каменщиков.

Стоит добавить еще пару слов о «фигурной кладке» Солженицына. «Фигурная кладка» на советской стройке, тем более вскоре после войны,— это анекдот, обхохотаться можно. Задача строителей состояла вовсе не в том, чтобы «фигуры» выписывать, а в том, чтобы давать народному хозяйству кубы кладки, кубы, кубы… Выйдите из дома, подойдите к любому кирпичному дому советского времени и внимательно посмотрите на кладку. Если использован не облицовочный кирпич (это нечасто применялось — так дороже), то вы без труда увидите, что накидан кирпич в стену с минимальной аккуратностью, но с максимальной скоростью. «Фигурной» же кладки вы днем с огнем не найдете, тем более в промышленных городках вроде Экибастуза. Стране, повторю, кубы нужны были, а не «фигурная кладка». Неужто же Солженицын ни разу в жизни не слыхал, например, словосочетания «перевыполнение плана»? План же мог быть по кубам, по сданным квадратам жилья, но уж никак не по «фигурной кладке», уверяю вас, которая лишь тормозила бы выдачу кубов. Самая сложная «фигурная кладка» на обычной советской стройке — это карниз (напустят пару рядов на четверть кирпича, потом еще пару снова на четверть, вот и вся «фигура»). Лепные украшения фасадов бывали, да, но это же не кладка.

Рассказ Солженицына «Один день Ивана Денисовича» — это, как видите, отличный пример построения параноиком своей действительности, своего мира, который нашему миру не соответствует. Хотя Солженицын никогда не бывал на стройке, он откуда-то прекрасно знал, как работают каменщики, даже и сам по «фигурной кладке»… Нормальному человеку понять это, разумеется, невозможно, но для Солженицына это было нормально и естественно. Патологическая самоуверенность, «я есть истина», сопровождала Солженицына на значительной части жизненного пути — известной нам части.

Личность параноика обычно малоразвита, серый это человек, скучный и неинтересный, но умение его подать себя может быть настолько сильно и искусно, вспомните, например, великое явление Солженицына России после изгнания, что психопаты, легкие душевнобольные и индуцированные бредовыми идеями здоровые люди принимают его за гения, причем число индуцированных может быть сколь угодно велико, вспомните Гитлера. Всем нам, народу нашему, очень крупно повезло, что Солженицын возомнил себя всего-то навсего «великим писателем» и «гуманистом»: если бы он возомнил себя великим политическим реформатором, к чему был одно время близок… Уверяю вас, при его способностях к борьбе, целеустремленности и безжалостности, свойственных каждому параноику, он бы непременно занял высший политический пост в нашей стране — стоило ему только захотеть, тем более что либеральных ослов у нас всегда было довольно, в СССР даже с избытком, причем даже в ЦК КПСС. А окружали бы президента Солженицына либо рабы его «таланта», либо солдаты его борьбы: иного окружения у параноика быть не может. Что же он мог натворить, известно одному только господу Богу… Вспомните для сравнения Гитлера, который тоже был внешне интеллигентным человеком, даже болел за Германию и пытался преодолеть унижение ее после Первой мировой войны и «Версальского диктата».

В качестве политического деятеля параноик обычно категоричен: мир для него лишь поле борьбы, его борьбы с ложью, и никакие возможные жертвы смутить его не могут, даже в расчет не принимаются при определении текущих задач борьбы. Солженицын к концу восьмидесятых уже дошел до того, что лично, как и Гитлер, начал определять народам границы их существования, пока, впрочем, только теоретически:

О Казахстане. Сегодняшняя огромная его территория нарезана была коммунистами без разума, как попадя: если где кочевые стада раз в год проходят – то и Казахстан. Да ведь в те годы считалось: это совсем неважно, где границы проводить,– еще немножко, вот-вот, и все нации сольются в одну. Проницательный Ильич-первый называл вопрос границ «даже десятистепенным». (Так – и Карабах отрезали к Азербайджану, какая разница – куда, в тот момент надо было угодить сердечному другу Советов – Турции.) Да до 1936 года Казахстан еще считался автономной республикой в РСФСР, потом возвели его в союзную. А составлен-то он – из южной Сибири, южного Приуралья, да пустынных центральных просторов, с тех пор преображенных и восстроенных – русскими, зэками да ссыльными народами. И сегодня во всем раздутом Казахстане казахов – заметно меньше половины. Их сплотка, их устойчивая отечественная часть – это большая южная дуга областей, охватывающая с крайнего востока на запад почти до Каспия, действительно населенная преимущественно казахами. И коли в этом охвате они захотят отделиться – то и с Богом.

---

А. Солженицын. Как нам обустроить Россию.

Вопрос же, что будет, если казахи захотят отделиться не «в этом охвате», а в законном, официальном, не может даже рассматриваться параноиком, ибо же сама постановка вопроса противоестественна, противоречит действительности — его мнению.

Да не обманут читателя заверения Солженицына в той же работе, что он горой стоит за мир и что России не нужна империя. Гитлер даже перед смертью, когда даже слепой в его положении мог бы прозреть под давлением обстоятельств, твердил буквально то же самое: я всегда был за мир, войны не хотел — виноваты евреи. Да, параноик не способен обвинить себя или даже допустить свою безнравственность: это противоестественно.

Большинство поклонников Солженицына связывает пик его борьбы с «опытом художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ». В основание этой книги заложена центральная, кажется, бредовая идея Солженицына — об уничтожении советской властью десятков миллионов людей при помощи фабрик смерти, созданных Лениным и развитых Сталиным. Мотивом же, по которому советская власть уничтожила в лагерях смерти, по сообщениям дегенератов, шестьдесят шесть миллионов человек, является ее демонический характер, сиречь бесовская сущность, каковую новую бредовую идею Солженицын и развивал в «опыте художественного исследования», разве что другими словами. Ну, неужели здоровый человек способен нести подобную средневековую дичь?

Поскольку девическая застенчивость советской власти в исторических вопросах была общеизвестна, то можно было говорить все, что в голову взбредет, ничуть не опасаясь документального опровержения со стороны власти. Да и каким же образом можно было документально опровергнуть рассказы «очевидцев», известных одному только Солженицыну?

После падения советской идеологии всякий человек способен понять, что примерно до 1934 года страна у нас была одна — большевицкая, капиталистическая и интернациональная, а после — уже социалистическая и национальная, причем социализм сталинский, верно, начал свое победоносное шествие с жестокого уничтожения большевиков, которое сопровождалось восстановлением русской культуры, поруганной большевиками. Да, был уничтожен правящий класс, в сущности вся партия большевиков, все дегенераты, разворовывавшие страну и сладострастно губившие культуру. Уничтожение дегенеративного большевицкого кубла следует признать не только необходимым для выживания страны и народа, особенно в преддверии войны с гитлеровской Германией, но и справедливым, хотя справедливые обвинения во многих случаях предъявлены не были, так как это было «самоочищение» партии большевиков и зачинщики не могли обвинять себя вместе с казнимыми. Невозможно приравнивать «революционные» зверства большевиков к пресловутым «сталинским репрессиям» против них, объединяя их в обвинениях советской власти: в тридцатых годах сменилась не только власть, исключая лишь немногих людей в верхушке партии, но и общественный строй, и экономический (например, во второй половине тридцатых годов была упразднена частная собственность). Переход к новому строю, начавшийся, повторю, приблизительно в 1934 году, сопровождался теми же явлениями, что и в конце восьмидесятых, в частности воровством и саботажем, борьба с которыми началась принятием известного закона «7-8», т.е. от 7 августа 1932 г., ограждавшего плохо лежащую государственную собственность — на железнодорожном и водном транспорте, в кооперативах и в колхозах; разница же с событиями восьмидесятых только в том, что саботажников и жуликов партия старалась судить, а не поощрять. Собственно, та самая советская власть, которую мы знаем и любим или ненавидим, родилась лишь после кровавой расправы над большевиками, а до того страна представляла собой дегенеративный хаос, взвешенное состояние, неопределенное, которое могло бы завершиться распадом, особенно с дегенератами во главе. Тогда же родился и сталинский социализм, и «Великая Октябрьская социалистическая революция», и прочая цементирующая общество советская идеология вплоть до обожествления Ленина.

Людям недалеким, вроде Солженицына, в нашей истории двадцатых и тридцатых годов двадцатого века все было предельно ясно — «замуровали демоны», но человеку здравомыслящему, по меньшей мере не охваченному бредовыми идеями о кознях демонов, отделить большевицкую репрессивную политику от сталинской, наверно, будет непросто — тем более что достоверных данных о причинах преследования того или иного человека у нас либо нет (найти, конечно, можно — следственные дела нужно публиковать), либо они сильно искажены, как в случае Солженицына. Например, недавно я с большим удивлением узнал, что известный физик Л.Д. Ландау распространял просто сумасшедшие призывы к кровавому свержению власти [1], обвиняя ее, как и Троцкий, в предательстве революции (вероятно, мировой революции, гроб которой заколотил Сталин), причем от имени какой-то «антифашистской» организации. В распространявшихся Ландау прокламациях есть уже заклинание о брошенных в тюрьмы «миллионах невинных людей», которое действительности не соответствует: троцкистов и ленинцев арестовывали отнюдь не миллионами, да и невинными их не назовешь, особенно троцкистов, включая Ландау, желавших новой крови. Арестовали Ландау совершенно законно и даже справедливо (да и вообще, троцкизм по тем временам — это гроб), а выпустили незаконно, благодаря лишь П.Л. Капице, который упорно убеждал высокопоставленных руководителей партии в письмах, что у Ландау просто скверный характер (склочный и мстительный, т.е. психопатический), а преступником он быть не может. Равный эффект в начале тридцатых годов имели и письма И.П. Павлова Молотову: по ним немедленно снимали уже примененные к тому или иному человеку «меры социальной защиты» (высылку из Ленинграда). Но разве же демоны могут верить на слово всего лишь ученым? Случай с Ландау — и вовсе фантастика: человек совершил преступление, которое в любом государстве считается опасным, но его выпустили всего лишь на поруки Капицы и даже позволили потом сделать карьеру. Похоже это на демонов? Вместе с тем незаконное прекращение уголовных дел ясно указывает на политический характер преследований (идеологический).

Есть, конечно, соблазн увидеть в Ландау невинную жертву — особенно тому, кто не понимает смысла употребленных Ландау слов революция и фашизм. Слова эти известный нам смысл приобрели позже, в значительной мере под влиянием Сталина (он создал как антифашистскую мировую коалицию после нападения Гитлера на СССР, прообраз ООН, так и известный нам социализм, «завоевания революции»). Слово революция в тридцатые годы некоторые люди еще понимали в смысле Ленина и Троцкого — мировая революция, «перманентная». Сталин же вложил в данное слово смысл национальный, отчасти даже националистический, противостоящий «перманентному» интернациональному распаду, чего до преступлений Гитлера и ждали от фашизма, причем не только немцы. Иначе говоря, Ландау не понравилось национальное возрождение России и «преданная революция», как выражался его кровавый кумир Троцкий. Теперь это выглядит чудовищно, но для троцкистов и ленинцев это было нормально.

Стоит отметить еще одну весьма любопытную черту тридцатых годов, которую гонители демонов осознать не способны. Тот же Ландау в листовке, ссылка выше, например, обвинил Сталина в репрессиях, проводимых «ради сохранения своей власти». Во-первых, легитимность власти Сталина сомнению вроде бы не подвергалась даже самыми оголтелыми троцкистами, а во-вторых, ради сохранения своей власти народ преследовать невозможно, тот самый демос, от имени которого происходит магическое заклинание «демократия». Ради сохранения власти есть смысл преследовать конкурентов из высшего класса, не так ли?

У благословенных ученых эллинов было три слова, которые теперь можно перевести словом народ,— этнос, демос и леос, два из которых общеизвестны. Слово демос значило чернь, народ подвластный, «пролетариат», откуда происходит, например, отрицательно окрашенное словцо высших классов демагогия (буквально это значит выступление перед демосом). Сталин и его окружение, например Хрущев, уничтожали во второй половине тридцатых годов отнюдь не чернь, демос, а власть его, правящий большевицкий класс, высшее большевицкое сословие, причем уничтожали в интересах демоса, т.е. их действия в буквальном смысле слова являются демократическими, «классовой борьбой». Насмешкой над «демократией» является также то обстоятельство, что советская власть была вполне демократична в эллинском духе: в ее органах управления, даже в самых высших, были представители демоса, черни, «пролетариата».

Безусловно, число государственных преступлений в первые три десятилетия существования СССР было очень велико: на пике своем в конце сороковых и в начале пятидесятых годов число отбывающих наказания за указанные преступления достигло, по данным В.Н. Земскова, приблизительно полумиллиона человек, тогда как население СССР составляло приблизительно 180 миллионов. Пик этот может быть пояснен в том числе объективно — в связи с разрухой и тяжестью послевоенной жизни. Поскольку эти люди были осуждены по закону (жертвы «революционных» бессудных расправ в число осужденных не входят), даже Особое совещание было определено в законодательстве, то считать всех их без разбора незаконно осужденными можно только после установления в судебном порядке преступного характера советской власти, т.е. признания ВКП(б) преступной организацией. Пока же это не сделано, любая «реабилитация жертв политических репрессий» есть полная чушь с либеральной юридической точки зрения, а именно — идеология. Мечты же некоторых об осуждении коммунистов попросту глупы: это не будет сделано никогда. Подумайте, например, являются ли легитимными правопреемники преступной организации? Если признать советскую власть преступной, то отчего же нынешняя власть, правопреемница советской, должна быть законной? Законным бы по такому раскладу был созыв Учредительного собрания, разогнанного в свое время большевиками, которое определило бы порядок управления страной и права собственности на хозяйственные объекты, принадлежавшие советскому народу, созданные его трудом. Этого не будет, да и быть не могло; жалеть же о несбыточном или радоваться естественному исходу попросту глупо. Наиболее удобными для нынешнего правящего класса являются дикие измышления Хрущева: советская власть была прекрасна, «ленинские нормы и принципы» вообще ослепительны в своем величии, а Сталин был или демон, или охмуренный коварным Берией маразматик, устроивший репрессии ради сохранения личной власти, т.е. репрессии — это дело личное, уголовное преступление. Что же касается высшей справедливости, то это величина столь неопределенная и, главное, разная в представлении разных людей, что при рассмотрении существующего положения вещей ее можно и вовсе в расчет не принимать. Общественное согласие есть высшая справедливость, нам более или менее доступная. Добиться же общественного согласия в нынешнем положении можно только полным отказом от бредовых идей и вообще всяческой идеологии, но возможно ли это? Это ли не утопия?

Нельзя рассматривать «революции» и прочие дегенеративные потрясения с точки зрения ценности человеческой жизни, потому что это неверная мерка с точки зрения логики: в подобные мгновения истории народной человеческая жизнь не стоит вообще ничего, это недействительная величина, слишком уж малозначимая против бредовых вымыслов, и жизнь даже сотен тысяч человек может быть принесена в жертву обычному выживанию, которое в нормальных условиях существования народа не требует столь чудовищных затрат. Да, подобный подход к истории может показаться даже циничным, но если рассматривать дегенеративные процессы с точки зрения посторонних им ценностей и даже совсем отвлеченных вроде современной «демократии», то погружение в бред или ложь неизбежно, что и случилось с Солженицыным да ему подобными дегенеративными либеральными болтушками. Следовало бы им понять, что наука, в частности история, несколько отличается от идеологии, разные это вещи. Вообще, историки часто рассматривают прошлое с точки зрения взглядов и ценностей настоящего времени, и ошибочность такого подхода, кажется, очевидна: так можно показать лишь свое человеколюбие и высоту души, но ни понять прошлое, ни объяснить его не удастся без привлечения демонов, демонизации прошлого. Демонов же гонять скучно, господа хорошие. Как это ни странно, прагматическое и «бездушное» рассмотрение дегенеративных исторических процессов в конечном итоге и оказывается наиболее беспристрастным, независимым и логичным.

Истинный либерал, пожалуй, мог бы возразить мне, что среди убиенных сталинцами были некоторые невинные люди, «лес рубят — щепки летят», а я своими измышлениями оправдываю убийц. Нет, я не оправдываю их — просто объясняю, что случилось после революции, уходя от глупой идеологической демонизации прошлого, не достойной ни науки, ни попросту человека. Солженицын же с его замшелыми методами познания тысячелетней давности и бредовыми вымыслами востребован может быть только идеологией или политическим митингом протеста, камланием на ненависть. Ненависть, впрочем, это опасная штука и весьма загадочная. Например, сегодня наверняка больше тех людей, которые ненавидят или презирают Солженицына, чем тех, которые ненавидят или презирают советскую власть. Несмотря на всю излитую грязь, великий учитель в нашей стране сегодня гораздо более популярен и уважаем, чем Солженицын. Не находите ли вы, что исторически это закономерно?

В чем заключалась идея Солженицына? Советскую власть нужно уничтожить, потому что она плоха.— Почему же она плоха?— Потому что погубила десятки миллионов человек.— Почему же она это сделала?— Потому что она плоха.

Увы дегенеративному либерализму, это замкнутый круг бредовый, выхода из которого у Солженицына вы не найдете. Это типичное резонерство человека, находящегося в бредовом состоянии, просто даже классика.

После вскрытия лживости книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» — противоречия ее действительности (десятков миллионов убитых не было), автор не только не попытался извиниться за лживость свою, но напротив, укреплял ложь. Так, в 2005 году книга наконец-то вышла с перечислением фамилий людей, якобы сообщавших Солженицыну данные о сталинских палачах. Увы, читатель получил подтверждение честности и добросовестности автора слишком поздно для проверки: никого из свидетелей уже наверняка не было в живых, да и каким же образом можно найти человека только по фамилии? Почему автор не указал, какие именно данные сообщил тот или иной свидетель, где он жил, где и за что отбывал наказание? И этот человек посмел заявить, что советским историкам нечего возразить на его измышления? С научной точки зрения историческое сочинение, подающее сведения, полученные из неизвестных источников, вообще обсуждаться не может: в серьезных исторических сочинениях, использующих многочисленные источники информации, все эти источники добросовестно перечислены, и дело здесь даже не в недоверии автору, даже здоровому душевно,— таковы правила.

Параноик, разумеется, общих правил не приемлет: его сочинение достойно уважения, по его мнению, без всяких проверок, ведь он всегда прав, даже в «опыте художественного исследования». Что ж, «художественный» метод Солженицына я представил в подробностях выше, при рассмотрении работы каменщиков в рассказе «Один день Ивана Денисовича». Что? Понравился метод? Достоин он доверия?

Паранойя чаще доходит до суда, чем до клиники. К психиатрам параноики не обращаются никогда, палкой не загонишь, ведь «психи» сидят в сумасшедшем доме, это известно, да ничто и не гонит их к врачу, они считают себя совершенно здоровыми людьми: болезнь протекает вяло, без приступов и осложнений; формируется параноик годами, даже десятилетиями, причем далеко не всегда доходит до образования бредовых идей. В конфликт же с обществом параноики вступают неизбежно, что в иных случаях и приводит их к уголовной ответственности. Судебная наша психиатрия в лице одного из ее основателей, В.П. Сербского, оценила паранойю как тяжкое поражение психики, практически приравняв ее по тяжести к шизофрении (в общем случае это очень тяжелый психоз, страшный) и утвердив обязательную невменяемость при паранойе, см. ст. Карательная психиатрия. Безусловно, Сербский был совершенно прав: представьте, если бы в свое время Гитлера вместо тюрьмы отправили на психиатрическую экспертизу и далее на принудительное лечение… Вероятнее всего, одним простым и законным действием судебных властей были бы спасены от смерти десятки миллионов людей в Европе.

Любопытно также мнение о паранойе П.Б. Ганнушкина, см. указ. ст., который полагал, что действительно нелепый бред при паранойе нельзя объяснить одним патологическим развитием личности: по его мнению, либо в основе сего лежат органические причины, склероз например, либо это мягко текущая форма параноидной шизофрении (парафрения). Как же назвать примстившиеся человеку десятки миллионов убиенных на фабриках смерти? Действительно ли это нелепый бред или еще не очень нелепый? Тянет на шизофрению?

В своем «исследовательском» камлании на ненависть к сталинским палачам Солженицын весьма заметное место уделил собственному опыту пребывания в заключении, а также весьма красочно и, разумеется, лживо расписал, как палачи арестовали его чуть ли не за правое дело. Для любителей демонологии замечу попутно, что изрядное количество демонов попадается среди провозглашающих себя страдальцами безвинными, а особое внимание следует обращать на тех, кто метят в ангелы. О главном узнике двадцатого века мы знаем, что посадили его, по его словам, за фронтовую переписку с другом детства, в которой давались нелицеприятные оценки даже самому Ленину, не говоря уж о Сталине. Но это откровенная ложь, наглая: если Солженицын проходил со своим другом детства Николаем Виткевичем по одному делу, то почему же судили их разные суды и в разное время, причем даже без очной ставки? Почему за одно и то же якобы противоправное деяние Виткевич получил срок от военного трибунала на фронте, а Солженицын от Особого совещания в Москве? Вообще, с какой стати офицера Солженицына судил не военный суд? Разве такое бывает на свете? Истории этой не могло быть просто в принципе, чушь это полная, наглая и глупая ложь, «художество» как про каменщиков. Зачем же лжепророку врать было? Или, может быть, это у него бредовые вымыслы?

Я знаю о документе, подтверждающем версию Солженицына, из которого, кстати, усматривается, что Солженицын критиковал Сталина за недостаточную революционность и плохое знакомство с ленинизмом, но из данного обвинения вовсе не следует, что не могло быть иного — с учетом, повторю, того, что дело Солженицына расследовалось отдельно от дела якобы его соучастника Виткевича, а судили их разные суды.

Для разрешения указанных юридических противоречий можно предположить только маневры Солженицына самостоятельные и, значит, сфабрикованное им в маневрах ради безопасности своей групповое дело на себя и Виткевича — с целью уйти от ответственности по воинскому преступлению, которое грозило трибуналом и штрафбатом, а то и расстрелом… Сфабрикованное дело, конечно, должно было выходить за пределы компетенции военных властей, почему юного лжепророка и отправили в Москву на руки госбезопасности. Вероятно, он рассчитывал затянуть следствие по сфабрикованному делу до победы, а там наверняка будет амнистия по воинским преступлениям, да и станут ли военные власти после победы искать какого-то капитана, переданного госбезопасности? Да и после победы штрафбат уже не страшен, не так ли?

Какое же мог совершить преступление наш лжепророк? Например, превышение служебных полномочий или неисполнение приказа, повлекшее тяжкие последствия, а то и попросту халатность. Незадолго до ареста, по собственному признанию Солженицына, он выходил из окружения с подчиненной ему батареей звуковой разведки — наверняка погибли люди, наверняка была утрачена материальная часть… Вот вам и воинское преступление в иных глазах. А ведь глаз бывает очень меткий, особенно прокурорский, и Солженицын, несомненно, это знал.

Вероятно, Солженицын допустил преступную халатность, повлекшую потери. Судя по воспоминаниям первой его жены, Натальи Решетовской, на фронте он проводил время весьма беспечно, она даже приезжала к нему на некоторое время развлекаться (даже здесь целая куча воинских преступлений, включая подделку документов: без поддельных документов жена его не могла попасть на фронт, но это на совести командиров лжепророка). Занимался он главным образом оттачиванием своих рассказов, которые набело переписывал один из его подчиненных. К сожалению, офицер, думающий на фронте о будущей карьере своей литературной да о бабьей юбке, вполне способен на беспечность и, как следствие, на воинское преступление по халатности своей.

Несмотря на заверения Солженицына, что в советскую тюрьму можно было угодить запросто, ему лично, я уверен, пришлось просто наизнанку вывернуться, чтобы его отправили в Москву, подальше от полевых судов. Сам он описывал свой арест как рядовое явление, чуть ли не поточное и типичное, но это тоже наглая и глупая ложь: это явление исключительное, из ряда вон выходящее. Даже пионер того времени, наш стойкий юный ленинец, сообразил бы, что если уж преступника отправили на следствие с фронта в Москву, подальше от штрафбата, то это очень опасный преступник, возможно даже главарь иностранной разведки… Даже ребенок, наверно, знал, что Особое совещание занималось «общественно опасными» вообще, а также «лицами, подозреваемыми в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности». Институт этот был учрежден императором Александром III в 1881 г. Например, по решению ОСО ссылали в Сибирь Ленина как общественно опасного.

Психологически предложенная версия, предательство Солженицыным Виткевича, я думаю, очень хорошо ложится на известный нам характер Солженицына, а именно на его лютую патологическую ненависть к советской власти, сопровожденную бредовыми вымыслами. Ну, не себя же ему было обвинять в случившемся? Как ни крути, а советская власть тут кругом виновата, не правда ли? Для себя же Солженицын наверняка считал, что его грубо вынудили пойти на это, сломали ему жизнь, которую он отныне посвящает борьбе с палачами, что это сделал не он, а проклятые сталинские палачи… Что ж, по-своему логично: человек склонен оправдывать себя в любых условиях.

Весьма, конечно, вероятно, что за отношением Солженицына к советской власти скрывается его предательство, виновата в котором, разумеется, советская власть, ведь его грубо вынудили предать товарища. Общая его снисходительность и даже любовь к предателям ложится сюда хорошо. Немаловажно также «инстинктивное» оправдание им предательства в романе «В круге первом», где в основе сюжета лежит благородное предательство, высшее с его точки зрения. Неплохо с предполагаемым поступком Солженицына согласуются и его просто маниакальные призывы всем и каждому «жить не по лжи»: вполне вероятно, что клевета его на Виткевича произвела на него впечатление и вызвала данную патологическую попытку компенсации воздействия. Любопытным образом ложится на предполагаемый поступок Солженицына и бредовая его идея об уничтожении миллионов: кто же виноват в аресте Виткевича, если подобных арестов были миллионы? Конечно, это советская власть, кто же еще? Это можно назвать «кривой логикой», по выражению П.Б. Ганнушкина.

Следует добавить еще об обвинениях Солженицыну в доносительстве на заключенных, в поддержку чего распространялся даже письменный его донос, якобы сделанный в Экибастузе. С первого взгляда может показаться, что доносительство Солженицына немыслимо психологически, так как противоречит бредовой его системе — ненависти к советской власти и установкам на уничтожение ее. Однако же выше описаны сутяжнические выпады Солженицына, которые говорят о том, что до публикации его первого сочинения он считал себя вполне советским человеком и о борьбе с властью, вероятно, даже не помышлял (ведь он хотел сделать советскую жизнь и литературу столь же справедливой и прекрасной, как он сам,— выступал он, в сущности, за советскую власть). Великим и прекрасным борцом за правду он почувствовал себя, как можно думать, только после публикации рассказа «Один день Ивана Денисовича», которая в конце концов и сломала его на борьбу, показав ему, как он велик на самом деле,— тем более что советская власть в лице высших руководителей партии и Союза писателей вскоре изменила мнение о нем на отрицательное. Соответственно, и доносы на заключенных неправильными в его глазах выглядеть стали только после окончательного построения им бредовой системы (параноик складывается не сразу), а до того он наверняка искренне считал, что беспорядок среди заключенных следует пресекать, тем более честному советскому человеку. Он мог на это пойти даже добровольно: сам мог предложить оперативной части свои услуги в борьбе за справедливость (в стороне параноику оставаться трудно). Осуждать его за это глупо, так как делать он это мог с такой же пламенной искренностью, с какой впоследствии громил советскую власть. Я не осуждаю его и не утверждаю его доносительство, а говорю лишь, что психологически доносы на заключенных, ему лично не угодивших, были для него вполне приемлемы. Ну, доносил же он советской власти даже публично на нерадивых почтальонов и железнодорожников. По сути подобные заметки в газеты или прямо в «соответствующие органы», свойственные параноикам-сутягам, и есть доносы, не так ли?

Вот любопытное сообщение Льва Копелева по поводу Солженицына-доносчика, укрывшегося под псевдонимом Ветров:

Особую, личную боль причинило мне признание о «Ветрове». В лагерях и на шарашке я привык, что друзья, которых вербовал кум, немедленно рассказывали мне об этом. Мой такой рассказ ты даже использовал в «Круге». А ты скрывал от Мити и от меня, скрывал еще годы спустя. Разумеется, я возражал тем, кто вслед за Якубовичем утверждал, что значит ты и впрямь выполнял «ветровские» функции, иначе не попал бы из лагеря на шарашку. Но я с болью осознал, что наша дружба всегда была односторонней, что ты вообще никому не был другом, ни Мите, ни мне.

---

Л. Копелев. Указ. соч.

Скрывать это Солженицын мог по самым разным причинам, мог даже выдумать этот случай при написании своего «опыта художественного исследования» — метод его «художественный» выше представлен (человеку с психическими отклонениями верить вообще нельзя — даже если очень хочется). В прозрении Копелева и иных людей относительно Солженицына следует отметить не подлую двуличность Солженицына, а процесс формирования его паранойяльной личности. Да, в молодости он был одним человеком, а годам к пятидесяти стал иным. Нормальный человек формируется гораздо скорее, чем параноик, и с точки зрения нормального параноик на протяженном отрезке времени может выглядеть двуличным, что действительности соответствует, но подлостью не является (это болезнь).

Вероятно, личность Солженицына окончательно сложилась в течение нескольких лет после первой его публикации: именно тогда он переосмыслил прошлое и принял на вооружение бредовые идеи, частью, возможно, индуцированные ему либеральными ослами. Вступление Солженицына в борьбу уже с советской властью указывает на окончание формирования его личности:

Как происходит параноическое развитие? В основном так же, как и при других формах развития – путем суммирования реакций на жизненные раздражения, образования на них определенных патологических установок и закрепления последних благодаря повторению привычек. Конечно, чтобы понять во всей полноте строение и динамику формирования паранойяльного бреда в каждом отдельном случае, надо бы установить все фазы жизненного развития соответственной личности начиная с раннего детства. Детские впечатления, во всяком случае у многих параноиков, по-видимому, в значительной степени определяют не только преобладающие у них впоследствии интересы, но и некоторые основные направления, по которым в более поздние годы будет развиваться их бред. Решающими, однако, большею частью, оказываются столкновения с жизнью, приходящиеся уже на годы самостоятельного существования, причем нередко получается впечатление, что эти столкновения послужили только кристаллизационными пунктами, выявившими уже давно назревшее бредовое отношение к действительности. В самом деле, нередко кажется чрезвычайно поразительным, насколько незначительные происшествия могут приобретать значение вех, определяющих весь дальнейший жизненный путь параноика: какая-нибудь встреча, шутливый разговор, случайное чтение, пустяковое столкновение, небольшая служебная неприятность как будто бы сразу, в короткое время преобразовывают личность и ставят перед ней сразу задачу всей ее дальнейшей жизни, объединяя в единое осмысленное целое разорванные до того элементы окружающей действительности. С этого момента изобретатель целиком погружается в мысли о своем изобретении и его реализации, пророк живет только заботами о все большем самовозвеличении и привлечении к себе адептов и поклонников, а сутяжник – все силы своего ума и все свои средства отдает на борьбу за якобы попранную справедливость. С самого своего возникновения бредовая система как бы окружается полем большого аффективного напряжения, и всякое новое впечатление, в него попадающее, выстраивается в порядке, этой системой определяемом. В дальнейшем будет происходить обрастание бреда различными добавочными построениями, накопление новых аргументов и все большее закрепление создавшихся бредовых установок. Годам к 40–45 формирование бреда, обыкновенно, заканчивается, и дальше начинается уже период его застывания и стереотипизирования, у некоторых же больных в связи с развитием артериосклероза бред иногда начинает приобретать органические черты: теряет свою внутреннюю стройность, делается нелепым и менее связным.

---

П.Б. Ганнушкин. Клиника психопатий: их статика, динамика, систематика. Нижний Новгород, 2000.

У Солженицына помянутое кратковременное преобразование личности с осознанием задачи всей жизни случилось несколько позже (жизненный его путь в социуме нетипичен в силу заключения): в 44 года он только опубликовал первый рассказ, что, вероятно, и стало главной вехой его жизни…

Бредовая система сложилась у Солженицына не сразу, даже в шестидесятых годах он еще не вполне окрепла, во время «опыта художественного исследования»:

Да над будущей карательной системой не мог не задумываться Ильич, еще мирно сидя среди пахучих разливских сенокосов, под жужжание шмелей. Еще тогда он подсчитал и успокоил нас, что: «подавление меньшинства эксплоататоров большинством вчерашних наёмных рабов дело настолько, сравнительно, лёгкое, простое и естественное, что оно будет стоить гораздо меньше крови… обойдётся человечеству гораздо дешевле», чем предыдущее подавление большинства меньшинством. [ссылка]

По подсчётам эмигрировавшего профессора статистики Курганова это «сравнительно лёгкое» внутреннее подавление обошлось нам с начала Октябрьской революции и до 1959 года в … 66 (шестьдесят шесть) миллионов человек. Мы, конечно, не ручаемся за его цифру, но не имеем никакой другой официальной. Как только появится официальная, так специалисты смогут их критически сопоставить.

---

А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 3. Гл. 1. Персты Авроры.

Здесь видим оформленную бредовую идею, коей подчинена вся книга, назван даже индуцировавший Солженицына источник, но все еще сохраняется хотя бы показная критичность, мол если «специалисты» поймут, что этот Курганов явный псих (тоже, вероятно, параноик), то и я соглашусь. Это значит, я полагаю, что во время написания приведенных строк Солженицын все еще продолжал считать себя советским человеком и даже мыслил свое будущее именно в СССР, причем не в тюрьме. Эта легкая критичность, пусть даже показная, и предполагаемые мысли его о своем будущем не позволяют считать его невменяемым — конечно, лишь во время написания приведенных строк. Дальше дело исправляется, как и следовало ожидать:

Кто из нас теперь не знает наших бед, хотя и покрытых лживой статистикой? Семьдесят лет влачась за слепородной и злокачественной марксо-ленинской утопией, мы положили на плахи или спустили под откос бездарно проведенной, даже самоистребительной, «Отечественной» войны – треть своего населения.

---

А. Солженицын. Как нам обустроить Россию.

Значит, во всем виноваты «мы», а что же Гитлер? Да что же? Интеллигентный человек, не какая-нибудь там «образованщина»… Кто убил миллионы мирных людей на оккупированных землях? Мы?

Заметьте, уже совершенно окрепла прежняя бредовая идея о погибшей «трети населения» со ссылкой лишь на «лживую статистику», мол я лучше знаю. Да кто бы и сомневался, папа? В любом мало-мальски приличном сумасшедшем доме подобных знатоков полно — еще и не такое расскажут…

Я думаю, вторым жизненным событием, погрузившим Солженицына в бред уже окончательно, стало присуждение ему Нобелевской премии. Формирование личности Солженицына даже показательно с точки зрения психологии: формирование параноиков часто заканчивает неудача при вступлении в борьбу, например П.Г. Григоренко, см. указ. ст. о советской психиатрии, но равным образом, как мы видим, параноика может окончательно сформировать и удача, даже две последовательно в случае Солженицына — некритично принятая обществом его первая публикация и столь же некритично присужденная ему Нобелевская премия. На примере Солженицына мы видим, что паранойя построена, в сущности, лишь на переоценке размера собственной личности, на воображаемом своем величии, на некритичном отношении к себе, т.е. в принципе может быть сведена к мономании, имеющей, впрочем, «общий» характер, по Сербскому, т.е. подчиняющей себе психику. С точки зрения психологии, мне кажется, глубоко прав был Михаил наш Александрович, поставивший Солженицыну диагноз mania grandiosa.

Восторженные оценки Солженицына как писателя даны либо людьми, которые не способны адекватно воспринимать действительность, в том числе литературную, либо вполне здоровыми, но весьма жестко индуцированными бредом, как, например, помянутый выше Л. Копелев. Как писатель Солженицын представлял из себя, видимо, распространенный в СССР тип социалистического реалиста (с той только разницей, что он был антисоциалистический), который вершиной литературного творчества считал копирование людских характеров и жизненных отношений, или, на его языке, «правдивое изображение действительности». Особенно смешон подобный тип среди живописцев: обычно он тщательно переносит на картину каждую черточку любезной ему «действительности», упрямо добиваясь буквального сходства, пытаясь заменить собой фотоаппарат (не фотографа, а именно его аппарат). Никаких художественных в полном смысле образов, драматических, он породить не способен — зато способен делать копии натуры или картин старых мастеров. Главной художественной задачей такого рода живописца является выбор места, куда бы поставить мольберт на пленэре… Тягчайшая эта творческая задача, впрочем, доставляет ему удовольствие.

Если вы внимательно оцените прозу Солженицына с учетом поясняющих россказней о ней (о стихах же его выше сказано исчерпывающе), то не сможете не заметить, что написанное им представляет собой всегда копию некоего прототипа — прототипы есть у всех его художественных образов. Копия его может быть дурной или хорошей, но это всегда копия: писать он мог только о событиях и людях, виденных им воочию. Как и советские халтурщики от «реализма», Солженицын тоже ездил в «творческие командировки» «собирать материал». Некоторое исключение составляет его роман о революции, ведь революцию он не видел своими глазами, но даже этот роман создан на основании сидения автора в библиотеках, в частности изучения газет, т.е. это упрямая попытка создать все ту же буквальную копию действительности, художественный идеал Солженицына. Это и есть в понимании Солженицына единственно возможная правда. Впрочем, и эта правда могла подвергнуться «художественному исследованию»: во второй половине семидесятых годов французский историк и бывший троцкист Борис Суварин указал на исторические ошибки книги «Ленин в Цюрихе».

Мне могут возразить, мол сам же я намекал выше, что книга «Архипелаг ГУЛАГ» содержит вымыслы, а значит, копией не является. Да, это верно с точки зрения здорового человека, но для больного бредовые его вымыслы являются даже не самой действительностью, а первопричиной, из которой выводится действительность. Это даже выше идеала — наверняка любимая его вещь.

Вот как Солженицын сам пояснил свою меру истины в Нобелевской лекции (найдется в интернете):

Произведение же художественное свою проверку несет само в себе: концепции придуманные, натянутые не выдерживают испытания на образах: разваливаются и те и другие, оказываются хилы, бледны, никого не убеждают. Произведения же, зачерпнувшие истины и представившие нам ее сгущенно-живой, захватывают нас, приобщают к себе властно,– и никто, никогда, даже через века, не явится их опровергать.

Художественные произведения, стало быть, делятся на «зачерпнувшие истины» и «придуманные» — мило, ничего не скажешь. Что ж, верно, художественное произведение не должно быть вымыслом, ведь вымысел — это ложь, а по лжи жить нельзя. Вот этот «формализм» с отрицанием души, евангельского духа истины, очень характерен.

Как ни странно, у Солженицына можно найти «формальные» шизофренические выверты, вот например:

Твардовский хвалил роман с разных сторон и в усиленных выражениях. Там были суждения художника, очень лестные мне («Энергия изложения от Достоевского… Крепкая композиция, настоящий роман… Великий роман… Нет лишних страниц и даже строк… Хорошая ирония в автопортрете, при самолюбовании себя написать нельзя… Вы опираетесь только на самых главных (т.е. классиков) да и то за них не цепляетесь, а своим путем… такой роман – целый мир, 40-70 человек, целиком уходишь в их жизнь, и что за люди!..», хвалил краткие, без размазанности, описания природы и погоды.)

---

А. Солженицын. Бодался теленок с дубом.

Образ Твардовского амбивалентен: высокую похвалу роману «В круге первом» выдает сумасшедший, по описанию Солженицына, человек — находящийся в стадии алкогольного распада личности. Амбивалентный же образ, противоречивый,— это чистая черта шизофреническая, шизофренический образ «художественный». В том же амбивалентном духе можно расценить выражение опираетесь на классиков, но не цепляетесь за них, а своим путем… Смысла здесь нет: если человек идет своим путем, то каким же образом он может опираться на классиков? Опирающийся на классиков идет путем классиков, не так ли? Или, может быть, опирается там, а идет здесь? Нет уж, в народе это метко прозвали «раздвоением личности». Также свойственно шизофреникам употребление бессмысленных выражений (смысл туда они вкладывают свой, к словам отношения не имеющий и здоровым людям не понятный), например «энергия изложения». Кто знает, что энергия есть масса? Даже если применить шизофренический подход, то нетрудно будет заметить, что проза Достоевского гораздо более «массивна», пространна, чем писанина Солженицына. Писанина лжепророка совсем ничего общего не имеет с прозой Достоевского. Я бы легко поверил, что Солженицын не читал Достоевского, но мог ли не читать его Твардовский?

Сравнение полуграмотного и глупого Солженицына с Достоевским — это анекдот похлеще «фигурной кладки» на советской стройке. Вот уровень понимания лжепророком Достоевского, высокие выражения из его Нобелевской лекции:

Достоевский загадочно обронил однажды: «Мир спасет красота». Что это? Мне долго казалось – просто фраза. Как бы это возможно? Когда в кровожадной истории, кого и от чего спасала красота? Облагораживала, возвышала – да, но кого спасла?

Однако есть такая особенность в сути красоты, особенность в положении искусства: убедительность истинно художественного произведения совершенно неопровержима и подчиняет себе даже противящееся сердце.

Нет, выражение «красота спасет мир» обронил не Достоевский, а идиот в одноименном романе Достоевского. Красота, которую имел он в виду, Настасья Филипповна, не только никого не спасла, но напротив — погубила всех вокруг себя, и себя в первую очередь. Да, представьте себе, это всего лишь драма, художественное сочинение, а не «формальный» шизофренический трактат с «философским» подтекстом. Ну, скажите мне, что этакий «формальный» тип способен понять в жизни, если не понимает даже Достоевского? Каменную кладку на свежем воздухе? Да ведь и этой малости он понять не смог…

Апологеты лжепророка могли бы гневно возразить, что сумасшедшим был не Солженицын, а Твардовский; лжепророк же лишь записал шизофреническую чушь, как попугай повторяет любимые слова. Хотя я не верю в безумие Твардовского, спорить не буду. Действительно, вызывает удивление, почему поэт Твардовский не дал соответствующую оценку роману о нравственной высоте предательства? Что будет, если ради счастья людей пойти на подлость? Будет подлость, а не счастье людей. Почему искренний коммунист и кандидат в члены ЦК КПСС Твардовский не назвал мерзостью роман, зовущий советских людей на предательство своих идеалов ради каких-то туманных шизофренических бредней или торжества политики США? Да, он был индуцирован бредом «свободы»: слепым щенком тыкался в сочинения этого Солженицына, ничего не заметив. К сожалению, далеко не всякий человек, борющийся с ложью, утверждает своей борьбой правду: иные несут лишь новую ложь, еще более страшную.

Вот еще одно чистое амбивалентное отклонение (шизофреническое) из повести лжепророка «Раковый корпус»:

— Да-а,– вздохнула Зоя.– Сколько погибло в блокаду! Проклятый Гитлер!

Костоглотов усмехнулся:

— Что Гитлер – проклятый, это не требует повторных доказательств. Но все же ленинградскую блокаду я на него одного не списываю.

— Как?! Почему?

— Ну, как! Гитлер и шел нас уничтожать. Неужели ждали, что он приотворит калиточку и предложит блокадным: выходите по одному, не толпитесь? Он воевал, он враг. А в блокаде виноват некто другой.

— Кто же??– прошептала пораженная Зоя. Ничего подобного она не слышала и не предполагала. Костоглотов собрал черные брови.

— Ну, скажем, тот или те, кто были готовы к войне, даже если бы с Гитлером объединились Англия, Франция и Америка. Кто получал зарплату десятки лет и предусмотрел угловое положение Ленинграда и его оборону. Кто оценил степень будущих бомбардировок и догадался спрятать продовольственные склады под землю. Они-то и задушили мою мать – вместе с Гитлером.

---

А. Солженицын. Раковый корпус. Гл. 3.

В обвинении отсутствуют необходимые по смыслу отрицания — «не предусмотрел», «не оценил» и «не догадался» (подземных складов, сообщу на всякий случай, в Ленинграде не было, а за предусмотрительность не корят). Это чистые шизофренические отклонения: противоположные значения приняты за равные (точнее — за единое). Кроме того, всякий человек в своем уме должен бы был знать, что на разбомбленных фашистами Бадаевских складах продовольствия для Ленинграда было на три дня по существовавшим тогда нормам; эффект эта бомбежка имела почти исключительно психологический. Да и вообще, ни единый в мире мегаполис не имеет и не может иметь значительных запасов продовольствия — значимых для блокады продолжительностью приблизительно девятьсот дней. С точки зрения психопатологии занятна также в приведенном отрывке оценка действий Гитлера: жесточайшее в человеческой истории уничтожение мирного населения, геноцид, преподано как действия нормальные и ожидаемые, хотя всякий человек в своем уме знает, что до осени 1941 года никто даже предположить не мог, на что способен Гитлер. Может ли человек в своем уме считать действия Гитлера нормальными и ожидаемыми?

Указанные шизофренические отклонения апологеты лжепророка могли бы оценить как случайные, «описки» или «опечатки», и я не буду спорить: систематических и ярко выраженных «формальных» шизофренических отклонений у Солженицына, на мой взгляд, не было — так, шизоидные черты характера, довольно слабые против параноидных. Найдутся, конечно, у лжепророка и прочие шизоидные выверты, даже наверняка в той же повести (я дочитал только до первого выверта, который приведен выше,— это в самом начале), но шизоидные его черты выглядят бледно против глубочайших паранойяльных отклонений. Да и встречаться шизоидные отклонения должны бы только в изложении паранойяльной бредовой системы Солженицына, в которую входят как образы патологической ненависти к советской власти вроде приведенных выше, так и образы патологического «величия» лжепророка.

По поводу Солженицына правы были «реакционеры» вроде Федина: если люди слепы до такой уже степени, что не способны отличить дегенерата от писателя, даже Твардовский, то можно ли сказать, что им не нужна цензура? Она им необходима: зов дегенератов может обернуться большой кровью. Да, цензуру могла бы заменить профессиональная критика, но где она профессиональная? Попробуйте найти в советской печати хоть одно мотивированное утверждение, что Солженицын не писатель, а мстительный и лживый негодяй, воспевающий дегенеративные ценности. Немотивированных найдете сколько угодно, а вот пояснений…

Выбор темы у Солженицына предельно узок: воплотить на бумагу он мог только ненависть свою к советской власти в той или иной форме; так или иначе все его «творчество» направлено против ненавистной ему власти. Это обычная для параноика сосредоточенность на его борьбе.

Художественный метод Солженицына примитивен предельно, просто даже и художественным назван быть не может: в лучшем случае поклонника такого метода можно назвать очеркистом. Разумеется, он также хороший публицист, вернее настоящий боец, как и всякий параноик. Да, он не очень умен, как отметил Шаламов, но полемизировать тем не менее мог прекрасно и, главное, ядовито, оскорбительно для посмевшего выступить против Истины. Здесь он напоминает Ленина.

До анекдота доходит страстное любование Солженицына «собой в искусстве», что К.С. Станиславский противопоставил «искусству в себе». Себе в искусстве Солженицын посвятил целых две книги — с подобающе скромными названиями «Бодался теленок с дубом» и «Угодило зернышко промеж двух жерновов», хотя дубом или жерновами следовало бы назвать его самого — по несокрушимости его ленинской и беспощадности. Более правильным названием этих книг стало бы классическое — «Моя борьба». Это очень важная тема для параноика.

Борьба Солженицына, которую он описал в классическом своем двухтомном житии, тоже вызывает некоторые вопросы по поводу жизни не по лжи. Лжепророк сумел основать целую подпольную организацию, члены которой находились не только в СССР (переправляли ведь материалы за границу). И этот человек посмел обижаться на то, что им заинтересовался КГБ? Да это ведь профильная и совершенно законная деятельность КГБ — выявление подпольных организаций, находящихся на связи с некими неизвестными личностями за границей. Лжепророку не нравились обыски? А что же должны были делать сотрудники КГБ для установления характера деятельности подпольной организации Солженицына? Американский конгресс по-братски запросить? Танец маленьких лебедей папе исполнить в надежде умилить его?

Лжепророк основал готовую шпионскую сеть, подпольные каналы передачи информации за границу, но кто же сможет поручиться, что освященные его именем каналы и завербованные им люди использовались всегда лишь для утверждения священного жития не по лжи, а не для банального шпионажа попутно? Разумеется, в КГБ должны были очень сильно заинтересоваться Солженицыным… Вас это удивляет?

В первом томе своего жития Солженицын поминает какие-то загадочные «микрофильмы» для фотосъемки своей макулатуры, т.е., вероятно, 8 × 11 мм к фотоаппарату «Минокс». Кто же поставлял ему пленку и реактивы и где он взял не поступавший в продажу в СССР «шпионский» фотоаппарат? Из американского конгресса с дарственным адресом прислали?

Обиды Солженицына на КГБ могут быть рассмотрены как типичное шизофреническое состояние — бред преследования. У КГБ, повторю, были все законные основания интересоваться подпольной деятельностью Солженицына, нарушения закона не было. Поражает не воспетый гением борьбы демонизм КГБ, а наоборот — либерализм. Например, глава КГБ Андропов чуть ли не единственный в Политбюро ЦК КПСС голосовал за высылку Солженицына, а не за ссылку, как предлагали иные. Ну, неужели Андропов не понимал, что за границей Солженицын продолжит свою провокационную деятельность? А ведь с точки зрения демона, следовало бы этого Солженицына вообще в Шлиссельбургскую крепость навеки заточить с замком на рту, не так ли?

К Андропову и прочим «выдающимся деятелям» возникает тяжелый вопрос: почему человека, ведшего определенную советским законодательством преступную деятельность, выслали за границу, а не судили? С точки зрения закона, Солженицына следовало бы подвергнуть преследованию по ст. 190-1 УК РСФСР, распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй. Далее последовало бы обычное для этой статьи, определяющей бредовые идеи (заведомо ложные), направление на психиатрическую экспертизу и, разумеется, закономерное принудительное лечение. Почему этого не сделали? Почему нарушили закон во благо Солженицына и его провокационной деятельности?

Солженицын — это, кажется, первый в нашей истории проповедник дегенеративных ценностей, который назван был русским писателем. Очень многим это было неприятно, возникло даже народное предположение, что настоящая его фамилия Солженицкер, а сам он безродный космополит. Я думаю, дело заключалось не столько в причислении его к евреям или иным германцам, сколько в подчеркивании того очевидного обстоятельства, что на русского писателя он не похож: лживая его писанина, зовущая на подлость, прямо противоречит гуманистическим и нравственным традициям русской литературы. Да, я знаю, что в приписывании Солженицыну фамилии Солженицкер обвиняют ЦК КПСС, но это очередная ложь, в ЦК этого сделать не могли (КГБ же являлся лишь «передовым отрядом партии»): в 1970 г. последовали в печати официальные разъяснения насчет сионизма, который партия настоятельно рекомендовала не путать с еврейским народом, см. Ю. Иванов. Осторожно: сионизм! Очерки по идеологии, организации и практике сионизма. М.: Издательство политической литературы, 1970. Так что «Солженицкер» — это именно народное творчество, отклик читателей на произведения «русского» писателя. И подобное отношение народа к выскочке не уникально, например про Петра Первого тоже ходили слухи, что он на самом деле Лефортов сын, подкидыш швейцарский, так как русский человек на творимые им гадости не способен. Про Сахарова подобный анекдот тоже был: «Ваша фамилия?»— «Сахаров».— «А точнее?»— «Сахаровский».— «Еще точнее».— «Сахарович».— «Ну, и если совсем уж точно?»— «Цукерман».— Про Ленина я уж и не напоминаю… Едва ли подобные вещи следует понимать как народный «антисемитизм» — они лишь подчеркивают, я думаю, что мрачные типы вроде Солженицына и Сахарова не имеют права называться русскими.

Лжепророк, конечно, видел, что народ его не поддерживает, причем даже образованная его часть. Это ли не оскорбление? Нет, он понял, с кем имеет дело: оказывается, в СССР образованный класс общества представлял собой серенькую прослойку, тупую «образованщину», лживое быдло, ведь умные-то и честные люди давно бы уже его на руках носили… Критике «образованщины» он посвятил отдельную священнописанину с одноименным названием. Именно сему заблудшему серому быдлу, вероятно, и было направлено великое откровение «Жить не по лжи!» Отношение к действительности в данной работе, кстати, тоже наводит на мысль о наличии у Солженицына параноидной шизофрении: всё в общественной жизни есть ложь, и все погрязли во лжи — кроме нескольких человек в стране. Похожая объективизация лжи свойственна шизофреникам (да, действительность может быть ложной, неправильной); поле же деятельности параноиков обычно является более узким, иной раз даже специальным (великие изобретатели велосипедов). При дегенеративных социальных процессах данная патологическая точка зрения может даже победить в обществе, например после революции ленинцы готовы были уничтожить все вокруг себя, ибо же все это в их представлении тоже было ложным и, значит, требующим исправления. Отсюда проистекало, в частности, разрушение культуры.

Подведу итог анализу психического состояния Солженицына. Безусловно, Солженицын являет собой все основополагающие черты паранойяльной личности, патологическое развитие которой было завершено построением бредовой системы, затрагивающей даже нравственность. Солженицын, конечно, это сложившийся параноик. Любопытство же вызывают легкие шизофренические проявления его психики, примеры которых приведены выше. Отчасти даже мировоззрение его, ложная действительность, параноику, на мой взгляд, менее свойственно, чем шизофренику. Что ж, паранойя традиционно уже, если принять во внимание давнишнюю работу о психопатиях П.Б. Ганнушкина, относится к психопатиям, т.е. конституциональным отклонениям психики, статическим обычно, но иной раз имеющим некоторое динамическое развитие, поступательное, нарастающее, что возможно у любого психопата, в том числе параноидного. «Чистые» типы психопатов выделены и описаны, но наблюдаются они в «чистом» виде далеко не всегда: бывает некоторое смешение типов. С этой точки зрения шизоидные реакции у параноидного психопата удивления вызывать не должны — тем более, что П.Б. Ганнушкин отметил общность параноиков и шизоидов. При погружении же параноидного психопата в бредовое состояние он, соответственно, должен иметь много общего с шизофреником, болезнь которого развивается по бредовому типу, параноидному. Я бы остановился на данном выводе, отбросив возможность у Солженицына параноидной шизофрении в любой ее форме, даже самой мягкой. Шизоидные реакции Солженицына подтверждают, что перед нами не нормальный человек, например просто одержимый любимым делом, а патологический тип.

Некоторые апологеты лжепророка рассматривают его явление литературе как событие литературное, чуть ли не главное событие в общественной нашей жизни двадцатого века. Нет, первое выступление Солженицына было исключительно политическим — как с его точки зрения, так и с точки зрения ЦК КПСС. Рассказ его «Один день Ивана Денисовича» был опубликован с ведома ЦК КПСС именно в политических целях Хрущева — в целях идеологического оболванивания общества. Или, может быть, у Хрущева цели были благородные? Нет, Никита валил Сталина, возвышаясь над собой в великих своих теоретических идеях, и любая гадость о Сталине или его времени была ему на руку. Но если Хрущев, даже при всей его необразованности и глупости, увидел в творении Солженицына лишь очередной кусок дерьма, который можно швырнуть в Сталина, то можем ли мы не принять во внимание мнение члена КПСС с 1918 г., выдающегося деятеля международного коммунистического движения и первого секретаря ЦК КПСС?

Лжепророк несколько забылся в дальнейшем, а не надо бы было ему забывать, кто и с какой целью опубликовал первые его лживые измышления о лагерях. Сначала о лживой мазне Солженицына хвалебно раструбили на СССР многие газеты, в том числе ведущие — «Известия», «Литературная газета», «Правда», «Советская Россия», а уж после этой всесоюзной рекламы, которая не снилась ни единому писателю в мире, и вышел номер журнала «Новый мир» с мазней. Человек, произведения которого используются в качестве тухлых яиц для забрасывания политического противника, не имеет права голоса в литературе: это не писатель, а идеолог.

Выделился Солженицын исключительно на борьбе с тем, что ему и отдельным маргиналам представлялось ложью. Да, положим, советская власть не была самой великой и прекрасной для людей властью в мире. Можно даже допустить, что она была ложной в математическом смысле, логическом. Ложное значение в логике противопоставляется истинному — полученному по правилу (действительному правилу, не вымученному в вымыслах своего воображения), а советская власть родилась вне действительных правил, ложно в данном смысле. Но является ли отрицание лжи истиной? Разве же истиной и вообще может быть отрицание, а не утверждение? А что же утверждал Солженицын? Даже предательство во имя свержения лжи, всего-то лишь борьбу? Да понимал ли Солженицын, что подлинные праведники возможны в любой системе ценностей, даже ложной? Вот любопытный богословский вопрос: возможно ли было спасение души до Христа? Знать того мы не можем, но не разумно ли предположить, что подлинные праведники спасались и до Христа, при ложной системе ценностей, языческой? Так почему же невозможны были праведники при советской власти, пусть тоже ложной? Зачем же было оскорблять этих праведников и отнимать у них даже подлинные их праведные поступки? Ведь это даже не борьба с ложью, а просто подлость.

Солженицын — очень редкий в мире «писатель», произведения которого оценивались всегда и всеми исключительно с политической точки зрения. Если убрать из оценок его писанины глубокое удовлетворение от разгрома демонов, то что же там останется? Ничего? Положим, советская власть была безнравственна, но следует ли отсюда, что любой хулитель ее есть высшее нравственное создание? Пророком считается обычно вовсе не тот человек, который успешно гоняет демонов по углам да лавкам, а наоборот — одержавший победу над собой, не над демонами. Как ни странно, если человек одержит хотя бы маленькую победу над собой, демоны начинают беспокоить его меньше… Иначе говоря, победа над демонами достигается только через победу над собой, и иного пути не существует: невозможно осенить общество взмахом руки и тем самым сделать его высоконравственным; бессмысленны в устах гонителя демонов и записочки на укрепление нравственности — даже направленные патриарху Пимену. Любая духовная борьба начинается с себя: прежде чем других учить нравственности, «жить не по лжи», следует хотя бы от своей личной лжи откреститься. Если же не получается, что вполне понятно, то не стоит выступать с проповедями и указывать миллионам людей на «правду», которая должна перевернуть всю их жизнь.

Апостол Павел не вполне ясно, но очень четко определил отношение к власти: «всякая власть от Бога». Да, верно, миром правят отнюдь не демоны, как почему-то думал Солженицын, и в этом смысле всякая власть идет от Бога — через людей. Да, среди людей бывают разрушения неких божественных связей, возникает анархия, но вслед за тем обычно приходит диктатура, удерживающая развал за неспособностью большинства людей самостоятельно сохранить социальные связи. И возможна диктатура опять же только при опоре на некоторое значительное количество людей. Власть же демонов, даже если возможна вполне, весьма недолговечна: под такой властью общество либо приходит к смерти, либо исправляется через диктатуру. Да, среди диктаторов часто бывают гонители демонов, даже и оголтелые, но это весьма сомнительный идеал для писателя… Солженицын так и не сумел преодолеть свои идеалы — Ленина и Сталина, хотя дерьма на них вылил изрядно.

Солженицын совершенно откровенно пытался прервать постепенный процесс демократизации, идущий в СССР, настроить советский народ против власти, а империю добра против советского народа и в конечном итоге, вероятно, развязать гражданскую войну, а если повезет, то и мировую. Зачем же ему это понадобилось? Крови хотел народной? Чтобы взять власть и разрушить ложь, нужно разрушить сперва прежнюю власть, прежнее государство, а что же для разрушения государства может быть лучше мировой войны? Не так ли Ленин учил? Если же добивался Солженицын не социального взрыва или противостояния, то чего же именно? Неужели только публикации жалких своих произведений и личной популярности? Но подумал ли лжепророк о том, что цена его популярности могла бы стать слишком дорогой для народа? Нет, ему это даже в голову не приходило: параноика подобные пустяки не беспокоят, ведь надо спешно гонять демонов, «жить не по лжи».

Советской власти уже нет и, вероятно, никогда не будет, но победившая идеология дегенератов и гонителей демонов опасна для нынешнего существования народа, для души народной. Нельзя лживо убеждать людей, тем более молодых, что их предки жили во лжи и предательстве, как это делал Солженицын, тем самым разрушая людям душу. Нет, все было наоборот — во лжи и предательстве погрязли дегенераты вроде Солженицына и поклонников его «таланта».

Лживыми своими сочинениями Солженицын нанес страшный удар по психике нашего народа, обвинив его в создании фабрики смерти, самоуничтожении, причем фактические основания для обвинения благоразумно скрыл (имена свидетелей, напомню, были опубликованы слишком поздно для проверки). Благоразумие подобное, с точки зрения психологии, является свидетельством его вменяемости перед любым судом, т.е. способности отвечать за свои поступки. Коли же Солженицын имел возможность отдать себе отчет в своих действиях, несмотря на психические свои отклонения, то можно утверждать, что он при поддержке ему подобных оклеветал наш народ, чем нанес ему тягчайшую психическую травму, так как клевета многими была принята за истину. Может быть, возникшая в народе после разрушения СССР некоторая психическая подавленность есть следствие деяний в том числе Солженицына. Да, больше бояться следует, как учил Христос, разрушающих не тело, а душу. Солженицын же и есть разрушитель души народной, духа его, нравственной его опоры. Это подлинный враг народа, без прикрас, волк в овечьей шкуре, страшные разрушительные деяния которого нам еще предстоит преодолеть.

Пройдет время, заблудших будет становиться все меньше и меньше, так как сочинения Солженицына едва ли способны очаровать читателя (исключая, разумеется, специалиста по патологической психологии). Дегенератов меньше не будет, но новых сочинения Солженицына тоже не очаруют, так как возникнут же новые очаровательные бредовые идеи и новые заскоки… И Солженицын со своими идеями собственного величия да лживыми россказнями постепенно отступит в забвение. Ныне же главное для многих людей состоит в том, чтобы преодолеть в себе Солженицына — во взглядах на прошлое и настоящее, на людей и события, на самую жизнь. Впрочем, это не так уж и сложно: следует лишь помнить, что вокруг не демоны, а люди.

Иосиф Бродский

Дм. Добров • 9 марта 2012 г.

Злоба дня   История СССР

Смерть Есенина • Самоубийство Маяковского • В. Высоцкий • Солженицын

Западные беснования в ходе «холодной войны» шестидесятых и семидесятых годов были столь сильны, что зачумленная западная общественность, обливаемая потоками тупой и грязной лжи, чуть ли не всякое деяние советской власти воспринимала как выпад против гипотетической свободы, объективно, впрочем, едва ли определимой вне постижения сути бредовых страхов зачинщиков «холодной войны». Человек посажен советской властью в тюрьму? Если, положим, он не успел никого убить, да еще и писал «стихи», то законное преследование его, разумеется, есть следствие борьбы советской власти с гипотетической свободой. Ну, за что же еще и посадят сволочи? Не за дело же, правда? Правда, у душевнобольных и психопатов в этом не было ни малейших сомнений. Таким образом и попал в великие поэты Иосиф Бродский — психически больной графоман, который не сумел закончить даже восемь классов средней школы, наверняка по болезни (шизофрения), но при этом сумел стать профессором в нескольких американских университетах. Можно ли было даже в бреду выдумать более злобную насмешку над разумом и поэзией?

Безусловно, главной и единственной чертой жизни Бродского, вызывавшей в укрепрайонах демократии интерес к нему, было его преследование советской властью по закону, за тунеядство. Тунеядство его, впрочем, было вызвано не злостным нежеланием строить коммунизм вместе с советской властью, а обычной для шизофреников социальной неадаптированностью. Вопрос этот на суде, конечно, возник, причем по требованию защиты Бродского, а не КГБ, как провозгласили дегенераты:

Защитник: Вы находитесь на учете в психиатрическом диспансере?

Бродский: Да.

Защитник: Проходили ли вы стационарное лечение?

Бродский: Да, с конца декабря 63-го года по 5 января этого года в больнице имени Кащенко в Москве.

Защитник: Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешает вам подолгу работать на одном месте?

Бродский: Может быть. Наверно. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.

[…]

Защитник: Прошу суд приобщить к делу характеристику бюро секции переводчиков… Список опубликованных стихотворений… Копии договоров, телеграмму: «Просим ускорить подписание договора». (Перечисляет). И я прошу направить гражданина Бродского на медицинское освидетельствование для заключения о состоянии здоровья и о том, препятствовало ли оно регулярной работе. Кроме того, прошу немедленно освободить Бродского из-под стражи. Считаю, что он не совершил никаких преступлений и что его содержание под стражей – незаконно. Он имеет постоянное место жительства и в любое время может явиться по вызову суда.

Суд удаляется на совещание. А потом возвращается, и судья зачитывает постановление: «Направить на судебно-психиатрическую экспертизу, перед которой поставить вопрос, страдает ли Бродский каким-нибудь психическим заболеванием и препятствует ли это заболевание направлению Бродского в отдаленные местности для принудительного труда. Учитывая, что из истории болезни видно, что Бродский уклонялся от госпитализации, предложить отделению милиции № 18 доставить его для прохождения судебно-психиатрической экспертизы».

[…]

Сорокин: Вы говорите, что у вас сильно развита любознательность. Почему же вы не захотели служить в Советской армии?

Бродский: Я не буду отвечать на такие вопросы.

Судья: Отвечайте.

Бродский: Я был освобожден от военной службы. Не «не захотел», а был освобожден. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз потому, что болел отец, во второй раз из-за моей болезни.

---

Я. Гордин. Дело Бродского // Нева, N 2, 1989.

Закономерно, конечно, что судебно-психиатрическая экспертиза признала Бродского вменяемым, ответственным перед судом, так как, несмотря на психическое заболевание, не совместимое со службой в армии, он осознавал свои поступки и мог их контролировать, как мы увидим ниже. Психическое заболевание еще не гарантирует снятия уголовной ответственности, хотя по поводу шизофрении тогда были мнения, что с данным заболеванием следует признавать невменяемость абсолютно. Скажем, в случае Бродского логично бы было рекомендовать суду направить его на попечение родителей с принудительным амбулаторным лечением, в том же диспансере (поликлинике), где он стоял на учете, поскольку неадаптированность его вызвана была именно болезнью. Ну, является ли симптом болезни преступлением? Социальная же неадаптированность шизофреников — это общее место в любого уровня литературе, даже в учебниках.

Надо заметить, что советская власть с ее судом за тунеядство сыграла чрезвычайно положительную роль в судьбе Бродского, наставив его на путь истинный. Образ его жизни, вытекающий из заболевания, рано или поздно привел бы его к значительно более серьезному преступлению, чем тунеядство:

Иосиф Бродский. […] Зима была довольно жуткая, холодная, мы сильно мыкались, и в конце концов нам пришло в голову – а почему бы нам просто не перелететь через границу, угнав самолет в Афганистан?

Михаил Мейлах. […] А вы – далеко ли улетели?

И.Б. Начали мы с того, что я вырвал из Большой советской энциклопедии карту пограничного района. Составили план: садимся в четырехместный «Як-12», Алик рядом с летчиком, я сзади, поднимаемся на определенную высоту, и тут я трахаю этого летчика по голове заранее припасенным кирпичом, и Алик берет управление самолетом в свои руки… Мы даже довольно близко подошли к осуществлению этого плана, тем более что Алик говорил, что ему, как летчику, каждую весну хотелось «подлетнуть», то есть полетать. Мы приехали в Самаркандский аэропорт, купили два билета, на третий не хватило денег, но на борт самолета так и не взошли…

М.М. А для кого третий билет?

И.Б. Ни для кого, просто самолет был четырехместный, а нам не нужны были свидетели. И вот, сидел я в скверике около аэропорта и вдруг увидел того летчика, с которым мы должны лететь. Как сейчас помню – приземистый блондин в кожаной куртке… И мое ретивое взыграло вспять! А было еще одно обстоятельство – денег совершенно никаких не оставалось, мосты как бы сожжены, а на мелкую сдачу с билетов я купил кулек грецких орехов. И, сидя на скамеечке, колол их тем самым заготовленным кирпичом. Вы знаете, как выглядит ядрышко ореха – очень похоже на мозг человека… И уже от одного этого мне стало немного не по себе, плюс я увидел летчика и подумал: он ведь мне ничего дурного не сделал, что же я его буду кирпичом по голове бить? Тут я еще вспомнил, что у меня есть девушка, или так мне казалось,– на самом деле она уже тогда вышла замуж. И я сказал Алику – завал, я не согласен. В общем, мы вернули билеты в кассу…

Я забыл сказать, что эта история началась значительно раньше. Ведь еще в Ленинграде Алик мне говорил, что знает расположение ракетных установок и не понимает, почему он это свое знание должен держать при себе, почему бы его не продать?! Я хотел бы, говорит, чтобы ты поехал в Москву, установил там контакт с иностранцами, мы бы им изложили, где что находится, а они бы отправили нас на Запад. Уж не знаю, как это ему представлялось – через посольство или, того лучше, почтой, только я ему сказал, что идея бредовая, но, как он есть мой друг, я не в состоянии ему отказать… Тогда мы на этом и остановились, а в Самарканде негде было ночевать, нечего было есть, до Москвы далеко… Почему и вправду не сесть в самолет с кирпичом за пазухой?

---

М. Мейлах. Поэт сам узнает по темпераменту своего предшественника… (Из разговоров с Иосифом Бродским) // НЛО, № 79, 2006.

По данному рассказу видим, что Бродский, несмотря на психическое заболевание, понимал смысл своих действий и мог их контролировать, что и является вменяемостью с точки зрения судебного эксперта, способностью отвечать за свои действия перед судом. В остальном же это сумасшедший дом: надо же было додуматься приготовить кирпич, чтобы ударить человека по голове, а потом этим кирпичом колоть грецкие орехи… Это шизофреническая бесчувственность. Особенно мне нравится следующее прозрение: «Он ведь мне ничего дурного не сделал, что же я его буду кирпичом по голове бить?»— Это показательно в том смысле, что к естественному для психически нормальных людей нравственному состоянию шизофреник может прийти только путем логических рассуждений, ибо же для него это состояние не является естественным.

Мышление шизофреника «формально» в том смысле, что смысл действий и объектов, в том числе объектов мысли, не имеет для него никакого значения, логические его связи не опираются на здравый смысл, они случайны с точки зрения логики. Ну, например, как вы думаете, на что похож русский язык? Бродский полагал, что он похож на деньги:

Однако великим писателем Достоевский стал не из-за неизбежных сюжетных хитросплетений и даже не из-за уникального дара к психологическому анализу и состраданию, но благодаря инструменту или, точнее говоря, физическому составу материала, которым он пользовался, т.е. благодаря русскому языку. Каковой сам по себе – как, впрочем, и всякий иной язык – чрезвычайно сильно напоминает деньги.

---

И. Бродский. О Достоевском

Любопытно, что этот текст дан в каком-то загадочном «авторизованном переводе», т.е. подлинник на английском языке содержал или грамматические ошибки, или совсем уж патологические выверты, которые невозможно изложить логично.

Полагать, что есть некая весьма значимая «формальная» причина того, что Достоевский стал очень известным писателем, мог только шизофреник, все время пытающийся объяснить мир на «формальных» основаниях. Ну, разве человеку в своем уме не понятно, чем привлекательно творчество Достоевского? Неужели упоминаемыми в паре романов деньгами, как полагал Бродский? Действительно, несколько отрицательных героев Достоевского движимы страстью к деньгам, но неужели именно это и есть настоящая литература? Нет, данное мнение абсурдно.

Вопреки естественному мнению обывателя о шизофрениках как дураках, в обществе их часто воспринимают как людей, чрезвычайно умных, поскольку запутанные их мысли не понятны никому, а сложные мысли, по мнению некоторых, есть признак большого ума. Увы, это заблуждение: шизофреническая мысль лежит за пределами разума. В некоторых случаях шизофреник, конечно, отличается от дурака своей способностью строить очень сложные умственные схемы, но схемы эти с объективной точки зрения совершенно бессмысленны… Если высказывания дурака не опираются на факты в силу незнания им фактов, то высказывания шизофреника есть следствие функциональных нарушений высшей нервной деятельности — лабильности торможения, если использовать выражение И.П. Павлова и его терминологию. Таким образом, человека в легком шизофреническом состоянии можно воспринимать не как «психа» в бытовом понимании, а как личность с некоторыми особенностями мышления, прочим людям не присущими и не понятными. Легким же состоянием я в данном случае называю такое, в котором больной способен обходиться без помощи врача. Ну, если у больного страх перед лечением и якобы накладываемым после лечения «клеймом на всю жизнь» сильнее неудобств, причиняемых болезнью, то его состояние и следует считать вполне удовлетворительным.

Нельзя, впрочем, сказать, что состояние Бродского было очень уж безмятежным. Были у него и приступы:

С 1957 года работал рабочим в геологических экспедициях НИИГА: в 1957 и 1958 годах – на Белом море, в 1959 и 1961 годах – в Восточной Сибири и в Северной Якутии, на Анабарском щите. Летом 1961 г. в якутском поселке Нелькан в период вынужденного безделья (не было оленей для дальнейшего похода) у него произошел нервный срыв, и ему разрешили вернуться в Ленинград [ссылка].

---

Википедия. Бродский Иосиф Александрович

«Нервный срыв», отмеченный не врачом,— это эвфемизм, каковым и обыватели, и сами больные склонны именовать шизофренические приступы. Иного обывательского выражения просто нет. Срыв этот, в зависимости от силы его, выглядит очень нехорошо: даже внешне и даже обывателю может быть видно, что человек болен психически. Без обращения к врачу в случае сильного приступа едва ли можно обойтись, помереть можно, если будет, например, сердечный приступ от страха, и вероятно, в Ленинграде или даже в Якутии Бродский обращался к врачу (в больницу едва ли положили, но таблеток, вероятно, насыпали полные карманы). Определить же силу «срыва» в данном случае легко: если Бродский не смог далее выполнять свои обязанности, вовсе не научные, то дело было совсем плохо… Что же касается симптомов, то их угадать невозможно: как ни странно, шизофрении присущи почти все симптомы, известные психопатологии; клиническая картина этой болезни очень широка. В сущности, срыв — это тяжелое состояние, резкое ухудшение состояния, когда больной уже не может обойтись без помощи врача. Причиной и срыва, и болезни является кардинальное расстройство высших нервных процессов — раздражения и торможения по Павлову. Внешняя же причина срыва может быть пустяковой с объективной точки зрения, например «вынужденное безделье», как сказано в отрывке выше, которое может развиться, например, в глубокую депрессию. Вероятно, срывы оказывают сильное влияние на психологию больного и даже на его образ мыслей: в подобном состоянии мир, наверно, кажется очень пакостным.

Ужас положения заключается в том, что шизофрения не лечится (ремиссии-то бывают, даже полные, но происходит это почему-то без участия врачей), хотя современная фармакология предлагает широкий набор средств, которые снимают «продуктивную симптоматику», как говорят психиатры, или «глюки», как говорят пациенты. Вероятно, в 1961 г. эти средства у нас еще не использовались или использовались минимально (аминазин синтезировали только в пятидесятых годах, кажется во Франции), так что «нервный срыв» в это время пережить было нелегко…

С точки зрения логики, мысль шизофреническая есть ассоциация, нередко вычурная и дикая, как между языком и деньгами, и всегда случайная, не поддающаяся объяснению. Может быть, в силу этого шизофреническая мысль на людей невежественных часто производит впечатление откровения, глубокой тайны, открытой больному:

Что до хитросплетений, то русский язык, в котором подлежащее часто уютно устраивается в конце предложения, а суть часто кроется не в основном сообщении, а в его придаточном предложении,– как бы для них и создан. Это не аналитический английский с его альтернативным «или/или»,– это язык придаточного уступительного, это язык, зиждущийся на «хотя». Любая изложенная на языке этом идея тотчас перерастает в свою противоположность, и нет для русского синтаксиса занятия более увлекательного и соблазнительного, чем передача сомнения и самоуничижения.

---

И. Бродский. О Достоевском.

Заметьте, Бродский не сумел окончить даже восемь классов средней школы, но очень уверенно рассуждает о языке. И уверенность эта, представляющая собой лишь патологию, многих может обмануть. Скажем, приведенный отрывок представляет собой полный абсурд, не имеющий вообще никакого отношения к действительности, не опирающийся на факты и выводы… Любопытно также, что изложенные Бродским свойства языка на самом деле являются свойствами его заболевания, патологического образа мыслей,— например, «любая изложенная на языке этом идея тотчас перерастает в свою противоположность». На языке психопатологии это перерастание в противоположность с сохранением прежнего значения называется амбивалентность и является диагностирующим признаком шизофрении, по определению Блейлера, данному им в начале двадцатого века (четыре «А»: амбивалентность, аутизм, ассоциации несвязные, аффект уплощенный, словом расщепление психики, шизис, каковой взгляд актуален и в наши дни, хотя ныне он расширен). Речь обычно идет об эмоциональной амбивалентности, как у Блейлера, но на деле часто встречается и логическая. Например, вот амбивалентное высказывание, представленное Буковским как мысль психически здорового человека: «Я не загораюсь идеей, поэтому не могу быстро погаснуть», см. ст. Карательная психиатрия. В данном высказывании, действительно, содержится единство действия и его противоположности (если человек не загорается, то и гаснуть нечему), но при чем же здесь русский язык? Разве эту чушь совершенно дословно нельзя перевести, например, на «аналитический английский»?

Любопытно, что амбивалентные чувства Бродский приписал и Достоевскому:

Конечно же, Достоевский был неутомимым защитником Добра, то бишь Христианства. Но если вдуматься, не было и у Зла адвоката более изощренного.

---

Там же.

Для больного это расщепление нормально, шизис, он даже попытался объяснить его у Достоевского «формально», но и это, конечно, сплошной абсурд. Это новая действительность, вымышленная, но являющаяся для больного единственной приемлемой.

В сущности, патологическая психология больного шизофренией открывается в любом наборе слов, им написанном, если он, конечно, пытается выразить свои мысли о связи и сущности вещей. Стихи же как форма самовыражения для шизофреников не характерна — вероятно, потому, что стихи призваны выражать чувства, но у шизофреника, как подметил еще Блейлер, особенных чувств нет, аффект уплощенный (иногда это называется также эмоциональная холодность, безразличие к окружающим). Более стихов и вообще литературы шизофреники любят мистику и философию; среди неких советских психиатров утвердился, как говорят, даже стереотип, что человек, избыточно интересующийся философией, уже неблагополучен с психической точки зрения. Может быть, в силу патологических этих пристрастий (они определяются именно болезнью, так как являются общими для многих) стихи шизофреника напоминают либо философию, либо мистику, но чувств в них обычно нет — только серость, нагоняющая сон и тоску. Часто в них нет также рифм и четкого ритмического рисунка. Лишь в исключительных случаях они, вероятно, могут быть незаурядны — в том смысле, что будут гораздо лучше, чем вирши душевно здоровых графоманов.

Откровенным подражанием патологии являются следующие яркие строки Брюсова из стихотворения «Творчество»:

Фиолетовые руки

На эмалевой стене

Полусонно чертят звуки

В звонко-звучной тишине.

Здесь мы видим и амбивалентную связку, «звучная тишина», и немыслимое действие «руки чертят звуки», но в образной нарочитости всего стихотворения это выглядит хорошо, органично и не позволяет, конечно, усомниться в душевном здравии автора — тем более что столь сильное воображение и мастерство владения словом немыслимо для душевнобольного. У Бродского находим то же самое, нарисованный звук, но в окружении просто чудовищной серости, обычной для шизофреника, что и не позволяет принять это за вычурный образ, нарочито яркий:

Пресловутая иголка в не менее достославном стоге,

в городском полумраке, полусвете,

в городском гаме, плеске и стоне

тоненькая песенка смерти.

 

Верхний свет улиц, верхний свет улиц

всё рисует нам этот город и эту воду,

и короткий свист у фасадов узких,

вылетающий вверх, вылетающий на свободу.

---

Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы (основное собрание)

Вдумайтесь в сказанное: то ли свет, то ли некое «все» рисует свист, причем что за «свист у фасадов» имеется в виду — понять невозможно. Это напоминает анекдот: «Сигнал к атаке — три зеленых свистка». Это бред графомана, не научившегося еще писать без грамматических ошибок, но назначенного его американскими поклонниками лауреатом Нобелевской премии по литературе. Наверно, капитал Нобеля давно уже разворовали или просадили на биржах, пытаясь обогатиться, так что теперь премия эта зависит от спонсоров. Главного же спонсора угадать несложно: кто в мире к каждой бочке затычка, если не американский неоконсерватор, современный нацист?

Более или менее типичной для шизофреника является также потеря ориентации в пространстве:

Здесь дождь. Рассвет не портит

чужую смерть, ее слова, тот длинный лик,

песок великих рек, ты говоришь, да осень. Ночь

приходит,

повертывая их наискосок

к деревьям осени, их гнездам, мокрым лонам,

траве. Здесь дождь, здесь ночь.

---

Там же.

Не ясно и догадаться невозможно, какие именно объекты ночь «повертывает наискосок», поскольку все перечисленное в совокупности или любой объект во множественном числе не может быть «повернутым наискосок к деревьям», «их гнездам» и траве. Подобного рода патологические выверты вместо художественных образов очень показательны.

Потеря пространственной ориентации в «стихах» связана, возможно, с тем, что в воображении шизофреника существует иное пространство, не наше, а абстрактное (как в современной алгебре, если знаете):

И приходит в голову,

что в один прекрасный день

с ним – с этим сердцем –

приключится какая-нибудь нелепость,

и тогда один из нас

растянется на восемь тысяч километров

к западу от тебя

на грязном асфальтированном тротуаре,

выронив свои книжки,

и последним, что он увидит,

будут случайные встревоженные лица,

случайная каменная стена дома

и повисший на проводах клочок неба,–

неба,

опирающегося на те самые деревья,

которые мы иногда замечаем…

---

Там же.

Это, конечно, выходит за рамки метафоры — человек, «растянувшийся» на тротуаре на восемь тысяч километров. Да, вполне возможно, что этот не получивший даже среднего образования американский профессор хотел сказать, растянется в восьми тысячах километрах, но как же теперь узнаешь, что именно он хотел сказать, но не сказал по безграмотности? Случай тут весьма любопытный с точки зрения патологической психологии — шизофреник и дурак-недоучка одновременно. Это, впрочем, закономерно: образованный шизофреник стихи писать не станет — слишком уж это легкомысленно, господа.

Помимо приведенных безразмерных заклинаний есть у Бродского «стихи» размеренные, внешне похожие на настоящие, даже с рифмами. При чтении их тоже натыкаешься на бессвязную чушь и абсурдные метафоры:

Теперь я уезжаю из Москвы.

Ну, Бог с тобой, нескромное мученье.

Так вот они как выглядят, увы,

любимые столетия мишени.

---

Там же.

Человек в своем уме назвал бы «мишенями столетия», если уж говорить о городах, не Москву, а Хиросиму и Нагасаки, чего шизофреник понять, конечно же, не способен. Но даже если отвлечься от патологической этой бесчувственности, немыслимой для нормального человека, приведенные строки все равно абсурдны: предложение «так вот они как выглядят» предполагает, что раньше описано, как «они» выглядят, т.е., надо думать, Москва, но ранее ничего нет: с этих строк и начинается «стихотворение». Поразительно, какие дураки записали жалкого этого графомана в поэты? Это, конечно, прямо указывает на психическое состояние американских неоконсерваторов — барбосов демократии, первых и самых последовательных поклонников патологического творчества Бродского.

В ответ на разобранный абсурд американские поклонники демократии и Бродского могли бы мне возразить, что это ранние его стихи и не характерные… Увы, поздние его стихи еще хуже: чем дальше в лес, тем больше дров — болезнь так или иначе прогрессирует (это, впрочем, непредсказуемо и недоказуемо на основаниях теории, но считается у психиатров, у практиков, что патологический процесс течет и приводит к изменениям, к распаду личности, т.е. рефлексной деятельности). Да и прочтем для сравнения ранние стихи, например, Пушкина:

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, Отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Ну, разве даже только эти четыре строчки, написанные Пушкиным в семнадцать лет, не перевесят бред, нанесенный Бродским за всю его жизнь? Чему посвятил Бродский патологические порывы своей души и всю свою жизнь?

Вот привычный абсурд, бред графомана, выданный Бродским уже незадолго до смерти, в 1996 г.:

Маленькие города, где вам не скажут правду.

Да и зачем вам она, ведь всё равно – вчера.

Вязы шуршат за окном, поддакивая ландшафту,

известному только поезду. Где-то гудит пчела.

 

Сделав себе карьеру из перепутья, витязь

сам теперь светофор; плюс, впереди – река,

и разница между зеркалом, в которое вы глядитесь,

и теми, кто вас не помнит, тоже невелика.

---

Там же.

Вот так, витязь стал светофором, да и разница между зеркалом и людьми тоже оказалась невелика. Это откровенный шизофренический бред. Все же в молодости Бродский был несколько более логичен, близок к действительности.

Что волновало Пушкина или любого иного поэта, каждый понимает. Но что же волновало Бродского? Бродского волновали, например, рыбы, которым он посвятил несколько чарующих строк разных стихотворений, полагая их, кажется, идеалом свободы в духе барбосов демократии:

Рыбы зимой живут.

Рыбы жуют кислород.

Рыбы зимой плывут,

задевая глазами

лед.

Туда.

Где глубже.

Где море.

Рыбы.

Рыбы.

Рыбы.

Рыбы плывут зимой.

Рыбы хотят выплыть.

——————————————

Только рыбы в морях знают цену свободе; но их

немота вынуждает нас как бы к созданью своих

этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.

Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,

свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.

Кочет внемлет курантам.

——————————————

Вообще из всех

внутренностей только одни глаза

сохраняют свою студенистость. Ибо

перемена империи связана с взглядом за

море (затем, что внутри нас рыба

дремлет); с фактом, что ваш пробор,

как при взгляде в упор

в зеркало, влево сместился…

——————————————

Море гораздо разнообразнее суши.

Интереснее, чем что-либо.

Изнутри, как и снаружи. Рыба

интереснее груши.

---

Там же.

Прекрасно, глаза — это у нас «внутренность». Они сохраняют «студенистость», потому что «перемена империи связана с взглядом за море»… Время же ищет свойства тел и вещей в сырых овощах. Слушайте, ведь это ужас, типичный шизофренический выворот сознания, шизис, более того — предельно тупой. Кто назвал этого несчастного великим поэтом? Представляете ли его умственное и, главное, психическое состояние? А кто дал ему Нобелевскую премию по литературе? Ведь это издевательство над литературой.

Мне могут возразить, что под рыбами в первом наборе слова Бродский разумел людей, обреченных на молчание, и я не стану спорить: все может быть; шизофреник способен так «закодировать» действительность, что и сам потом «раскодировать» не сможет. Символы почему-то очень нравятся шизофреникам — вероятно, пробуждают их спящее воображение.

Помимо рыб и прочего бреда полуграмотный кумир американских дегенератов очень был увлечен оплевыванием русской культуры и примитивной ненавистью к нашей стране. Так, еще И.Р. Шафаревич отметил наглое «стихотворение» Бродского, просто пышущее ненавистью к нашей стране:

Холуй трясется. Раб хохочет.

Палач свою секиру точит.

Тиран кромсает каплуна.

Сверкает зимняя луна.

 

Се вид Отчества, гравюра.

На лежаке – Солдат и Дура.

Старуха чешет мертвый бок.

Се вид Отечества, лубок.

 

Собака лает, ветер носит.

Борис у Глеба в морду просит.

Кружатся пары на балу.

В прихожей – куча на полу.

 

Луна сверкает, зренье муча.

Под ней, как мозг отдельный,– туча…

Пускай Художник, паразит,

другой пейзаж изобразит.

---

Там же.

Здесь тоже, конечно же, присутствует патологический выворот — привычная потеря ориентации в пространстве: «как мозг отдельный, туча».— Нет, туча бывает «отдельной», но не мозг. «Мозг отдельный» — это из набора вивисекторов. Здесь американский профессор капельку погорячился.

Обратите внимание, какая лютая ненависть к нашей стране воплощена в этом наборе слов. Представляете ли, с какой силой нужно было ненавидеть Россию, чтобы кропать такие гадости?

Понимание психического состояния шизофреника сильно затруднено, так как состояние его нередко противоречиво с объективной точки зрения, логической. Выше, например, было сказано об эмоциональной холодности шизофреника, но под этой маской могут просто кипеть страсти, причем нельзя сказать, что холодность шизофреника неестественна. Более простым примером являются конкретные амбивалентные чувства. Скажем, своего врача больной может одновременно считать еще и вредителем, шпионом республики Марс, признавая его и земным врачом, видя в нем защитника от бед своих и одновременно страшась его как вредителя. Происходит расщепление образа надвое, на две исключающие друг друга части, амбивалентные. И понимать это следует не аллегорически, а совершенно буквально. Скажем, в больнице иной шизофреник может с увлечением рассказывать пациентам, как местные вредители в белых халатах вживляют людям в головы микросхемы для «тотального контроля», давая их под видом таблеток, но если у него заболит голова, он без колебаний бросится за помощью к вредителю в белом халате, ничуть не опасаясь вживления микросхемы под видом таблетки, причем оба действия будут искренними. Похожее поведение люди несведущие называют иной раз «двойными стандартами».

Мне кажется, ошибочным бы было приводить психику шизофреника к любой рациональной модели или даже отчасти рациональной. Скажем, из того факта, что Бродский ненавидел Россию, никоим образом не следует, что он ее и любил амбивалентно. Это нельзя утверждать, но нельзя и отрицать. В целом же не следует приписывать психике шизофреника то, чего у нее нет,— рациональные черты. Ну, например, как вы думаете, почему некоторые советские судебные психиатры склонялись к введению абсолютной невменяемости при шизофрении? Да потому, вероятно, что в общем случае установить точный мотив действий шизофреника невозможно — невозможно понять, контролирует ли он свои поступки, чем именно руководствуется. Да, есть случаи простые, тяжелые состояния, где и психики по сути уже нет, есть лишь живое подобие робота, но не все же таковы.

Выше, например, мы видели, что Бродский сумел сдержать патологический порыв до нападения на пилота, и безусловно, можно утверждать, что он в данном случае контролировал свои поступки. Однако же контроль этот в данном случае не более чем случайность, вывод из случайного символа (грецкого ореха, сравненного с мозгом), а шизофреники придают просто чрезвычайное значение всяким символам, выдумываемым ими. Сложность в том, что шизофреники хотят быть управляемыми, т.е. невменяемыми с точки зрения судебного эксперта.

В легких шизофренических состояниях психика, безусловно, существует, но вносимые в рефлексную деятельность патологические искажения установить отнюдь не просто даже при обследовании. Искажения эти есть всегда, если есть шизофрения; в тяжелых случаях они просто очевидны.

Ненависть Бродского распространялась не только на Россию, но и на русскую культуру, как это ни странно для нормального психически человека:

Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним – меццо-сопрано.

В продуктовом – кот наплакал; бродят крысы, бакалея.

Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из барана

превращается в тирана на трибуне мавзолея.

[…]

Входит Лев Толстой в пижаме, всюду – Ясная Поляна.

(Бродят парубки с ножами, пахнет шипром с комсомолом.)

Он – предшественник Тарзана: самописка – как лиана,

взад-вперед летают ядра над французским частоколом.

Се – великий сын России, хоть и правящего класса!

Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо.

 

Чудо-юдо: нежный граф

превратился в книжный шкаф!

---

Там же.

Не вполне ясно, чем не угодили нашему новоявленному Полиграфу Гоголь и Лев Толстой. Вероятно, дело стало за «антисемитизмом» Солженицына, оскорбляя которого Бродский решил заодно оскорбить и русскую культуру, см. подробнее в ст. «Солженицын и евреи». Удовлетворительным объяснением, впрочем, это служить не может, так как предыдущий набор ругательств был написан гораздо ранее (1972), чем началось преследование Солженицына за «антисемитизм», тоже, кстати, носившее явные патологические черты.

С точки зрения психологии весьма занятно, что наборы слов, в которых отражена ненависть к России, написаны Бродским чуть живее и образнее, чем прочий словесный его мусор. Вероятно, ненависть растормаживала его, бодрила. Состояние это, вероятно, было реактивным, но уверенно установить его причину…

Понять ненависть Бродского непросто. Большой ошибкой бы было считать ее политизированной, в духе барбосов демократии. Вот, например, отрывки из стихотворения «На независимость Украины», где наш американизированный Полиграф проявляет очевидное, как мне кажется, недовольство распадом СССР и оскорбляет, по обыкновению, не только украинский народ, но и его культуру:

Ступайте от нас в жупане, не говоря – в мундире,

по адресу на три буквы, на все четыре

стороны.

[…]

Только когда придет и вам помирать, бугаи,

будете вы хрипеть, царапая край матраса,

строчки из Александра, а не брехню Тараса.

---

Там же.

Под «брехней Тараса» имеются, вероятно, в виду стихи Тараса Шевченко, весьма уважаемого украинцами.

Занятно здесь выглядит выражение «от нас», т.е. Бродский в данном случае отождествлял себя с населением России, хотя находился в США и возвращаться не собирался. Вероятно, это дежурная бредовая идея, не больше.

Как ни странно, не брезговал Бродский и плагиатом, крадеными стихами, автор которых по сей день не известен. Вот стихотворение, написать которое Бродский не мог просто в принципе, это исключено напрочь:

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать.

На Васильевский остров

Я приду умирать.

Твой фасад темно-синий

Я впотьмах не найду,

Между выцветших линий

На асфальт упаду.

 

И душа, неустанно

Поспешая во тьму,

Промелькнет над мостами

В Петроградском дыму,

И апрельская морось,

Под затылком снежок,

И услышу я голос:

«До свиданья, дружок».

 

И увижу две жизни

Далеко за рекой,

К равнодушной отчизне

Прижимаясь щекой,–

Словно девочки-сестры

Из непрожитых лет,

Выбегая на остров,

Машут мальчику вслед.

---

Там же.

Конечно же, выражение «на Васильевский остров я приду умирать» звучит насквозь фальшиво в устах человека, который хотел угнать самолет, ударив пилота кирпичом по голове, и сбежать в Америку. Разве мелкий шкурник, американизированный Полиграф, способен на величие души? О России Бродский уже в постсоветское время отзывался с обычным шизофреническим безразличием:

А если говорить серьезно, современная Россия – это уже другая страна, абсолютно другой мир. И оказаться там туристом – ну это уже полностью себя свести с ума. Ведь как правило, куда-нибудь едешь из-за некой внутренней или, скорее, внешней необходимости. Ни той, ни другой я, говоря откровенно, в связи с Россией не ощущаю. Потому что на самом деле – не едешь куда-то, а уезжаешь от чего-то. По крайней мере со мной все время так и происходит. Для меня жизнь – это постоянное удаление «от». И в этой ситуации лучше свое прошлое более или менее хранить в памяти, а лицом к лицу с ним стараться не сталкиваться.

---

Соломон Волков. Диалоги с Иосифом Бродским

Здесь можно поверить каждому слову: для принятия решения шизофренику часто требуется указующий знак, символ, но если его нет, т.е. шизофреник его не выдумал… Это понятно и удивления не вызывает — в отличие от слов «на Васильевский остров я приду умирать» в устах Бродского.

Кроме того, Бродский никогда на Васильевском острове не жил, ничего в хорошо известной его биографии с Васильевским островом не связано, а возвращаться в Россию из США, на Васильевский остров, он даже не помышлял, что придает этим строкам в его устах просто чудовищную фальшь. Написал это кто-то другой, не Бродский: ему бы просто в голову это не пришло. Бродский же это банально украл.

Надо также добавить, что человек с шизофреническим складом ума не мог использовать подобную метафору — темно-синий фасад Васильевского острова, т.е. известная его Стрелка, вписанная в реку, гармонирующая с ней. Вероятно, ночью этот «фасад» острова может отливать речной синевой в том или ином ракурсе или свете («я впотьмах не найду»). Дело в том, что шизофреник, вероятно в силу аутизма, видит не город, не общность, не целое, а скопление отдельных домов: для него выражение «твой фасад темно-синий» было бы всего лишь указанием на определенный дом… Нет, у домов не бывает фасадов темного цвета — речь идет именно о «фасаде» Васильевского острова в ночной тьме:

Подтверждением плагиата является еще одно украденное стихотворение о Васильевском острове, в котором развернутая метафора была превращена Бродским в шизофренический абсурд, так как он просто не понял ее в силу особенностей своего мышления:

Прощай, Васильевский опрятный,

Огни полночные туши,

Гони троллейбусы обратно

И новых юношей страши,

 

Дохнув в уверенную юность

Водой, обилием больниц,

Безумной правильностью улиц,

Безумной каменностью лиц.

 

Прощай, не стоит возвращаться,

Найдя в замужестве одно –

Навек на острове остаться

Среди заводов и кино.

 

И гости машут пиджаками

Далеко за полночь в дверях.

Легко мы стали чужаками,

Друзей меж линий растеряв.

 

Мосты за мною поднимая,

В толпе фаллических столбов

Прощай, любовь моя немая,

Моя знакомая любовь.

---

Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы…

В начале стихотворения и в конце слова прощания обращены к Васильевскому острову, причем в конце речь тоже идет о нем: прощай, мосты поднимая. Вместе с тем в третьей строфе стихотворения речь идет о каком-то «замужестве», будто стихотворение обращено к женщине, а не к острову… Все вместе производит впечатление бессвязного бреда. Увы, это уворованное стихотворение, исправленное дураком-шизофреником на свой лад.

Надо также добавить, что стиль приведенных двух стихотворений не соответствует примитивному разговорному стилю Бродского. В коротких этих стихотворениях использованы, соответственно, три и четыре деепричастия, что слишком много для Бродского, человека малограмотного, писавшего на утяжеленном разговорном языке с длиннотами. Малообразованные люди деепричастий в письменной речи не используют — пишут, как говорят, и у Бродского деепричастия встречаются очень редко.

Любопытно еще, что оба приведенных стихотворения озаглавлены Бродским инициалами Е.В. Вероятно, это и есть их автор, обворованный Бродским, что американский профессор, впрочем, мог воспринимать в совершенном ауте, вообразить который нормальный психически человек едва ли сумеет. Ну, примитивных жуликов среди шизофреников нет. Уж коли шизофреник и ворует, то не корысти ради, а утверждения для, утверждения бредовых идей, что для него очень важно. В бредовые идеи, впрочем, входит собственное величие — шизофренический бред величия, или, по-старому, мания величия.

На руку американским барбосам демократии, плененным дегенеративной пачкотней Бродского, сыграла А.А. Ахматова, вокруг которой в последние годы ее жизни собралась небольшая группа графоманов, в числе коих был и Бродский. Едва ли обманывалась она относительно литературных способностей хоть кого-нибудь из окружавшей ее группы, но женщина всегда остается женщиной, тем более Ахматова,— ей нужно было внимание. Советская же власть и советские писатели склонны были вести себя по отношению к ней, мягко говоря, по-хамски: хотя бы минимальное внимание со стороны власти и писателей она, конечно же, заслужила, но внимания не было… Да и как бы еще приняла она внимание со стороны власти, убившей ее мужа и посадившей в тюрьму сына? Естественно, не было ничего, ни значительных публикаций, ни восторженных поклонников, ни учеников — только горстка графоманов как утешение в печали.

Она могла бы утешиться тем, что ее сын, Л.Н. Гумилев, писал стихи гораздо лучше любого из окружавших ее графоманов, несравненно, но сын не желал публиковать свои стихи, предпочитая им историю и даже географию… Конечно, она понимала, что его занятия наукой — это значимо и высоко, но даже одно опубликованное им стихотворение перевесило бы в ее глазах, я думаю, сотню ученых диссертаций, тем более что стихи он писал отлично и она не могла об этом не знать. Но увы, стихи его увидели свет отнюдь не при ее жизни — после его смерти. А ведь опубликуй Л.Н. Гумилев свои стихи при ее жизни, графоманы ей наверняка бы уже не понадобились… Посмотрите, она могла бы гордиться только им:

Каждый день так взволнованы зори,

И одна неустанно зовет

За тайгу, на далекое море,

На туманный и мглистый восход.

 

А другая, из розовых светов,

Поцелована смертью в уста,

И под ней лишь могила поэтов

Да Казанский собор без креста.

 

Дует ветер с востока, он свежий,

Скоро ичиг обует нога.

Скоро кровью людской и медвежьей

Будет мыться святая тайга.

 

Там, в Охотском неласковом море,

Я доверю свой путь кораблю.

Я молюсь на восточные зори,

А о западных только скорблю.

***

Черный холод азиатской ночи,

Вой волков в пустых холмах…

Глянешь к югу – застилает очи

Пережитый, но живучий страх.

Тяжела закатная тревога,

На мольбу не прозвучит ответ,

Коль скрестит осенняя дорога

С волчьим следом человечий след.

Нету звука; не расторгнуть круга

Этих длинных копий, черных гор,

Только в ветре, приходящем с юга,

Еле слышен тихий разговор…

Вот это и есть литература, самая настоящая поэзия. Стихи созидает личность, развитая личность, а не жалкий космополитический шизофреник, возомнивший себя полноценным гением человечества.

Успешная попытка американских дегенератов возвеличить Бродского нанесла, конечно, чудовищный урон современной поэзии. Представьте, например, чем должен счесть поэзию современный молодой человек, прочитавший шизофреническую пачкотню «поэта» Бродского? Безумием? Уделом выродков? Недоразумением? Конечно, умный сочтет недоразумением американских дегенератов, но все ли умные-то? Как же быть с заблудшими, души которых испоганили дегенераты, выдав им шизофренический бред за величие души?

Владимир Высоцкий

Дм. Добров • 25 апреля 2014 г.

История   История СССР

Смерть Есенина • Самоубийство Маяковского • И. Бродский • Солженицын

Владимир Высоцкий интересен отнюдь не как поэт, а как совершенно типичный представитель нашего либерального клана, который клан из банальной жадности да прочих неутоленных своих страстей вверг наш народ в ужасающие бедствия девяностых годов. Конечно, Высоцкий был не самый оголтелый советский либерал, не из тех несчастных, кои в перерывах между приступами «освобождения» мирно почивали в психиатрических больницах, но и не самый малый — средненький, даже серенький, если можно так выразиться, подразумевая, что бывают на белом свете либералы не серые, а например — умные, хотя бы до той малой степени, чтобы отвечать за свои слова и поступки. Как и всякий нормальный либерал, Высоцкий легко совершал корыстные преступления, ведь не тварь был дрожащая, а право имел совершать корыстные преступления в советской системе, причем подтвердил это право на деле. Да-да, именно такие люди, как Высоцкий, поддерживали и питали советскую коррупционную систему, которая рухнула с ужасающими для нашего народа бедствиями девяностых годов. Ругать их за это бессмысленно, как бессмысленно обижаться на клеща, которому самой природой назначено сосать кровь, но призадуматься о них все-таки стоит.

Почему-то по сей день распространяются советские небылицы о гонениях на Высоцкого от советской власти, мол от поганых коммуняк умученный, которые придумывал, вероятно, еще он сам — да не из подлости, наверно, а из банальной либеральной гордыни, вполне искренне полагая, что начальство его недооценивает и даже зажимает. Факты, однако же, говорят об обратном: несмотря на всю скромность своего артистического таланта, даже и серость его, Высоцкий в шестидесятые и семидесятые годы был одним из самых востребованных киноактеров в СССР, что теперь нетрудно установить по опубликованным в интернете фильмографиям популярных киноактеров тех лет. Заметно больше него снимались в шестидесятые и семидесятые годы, например, Олег Даль и Леонид Куравлев — наверно, самый востребованный киноактер того времени,— но уже Юрий Яковлев и Андрей Миронов в это время снимались с той же частотой, что и Высоцкий, хотя артистический талант и Яковлева, и Миронова далеко превосходил талант Высоцкого. Видели ли вы, например, фильм «Идиот» с Яковлевым и «Живет такой парень» с Куравлевым? Если нет, то после просмотра этих фильмов вам будет совершенно ясно, почему Яковлева и Куравлева много снимали в кино — они своим талантом очаровали миллионы людей. Но вот почему много снимали Высоцкого, остается полной загадкой. Да, снимали его не в главных ролях, но разве он был Куравлев или Яковлев, чтобы украсить собой фильм? Нет, обижаться Высоцкому было грех: несмотря на отсутствие зрительских симпатий, снимали его безумно много, но он почему-то обижался… Почему же? Не потому ли, что не давали ему главных ролей? Да, но при чем же здесь были поганые коммуняки из ЦК КПСС да прочих обкомов, горкомов, райкомов? Разве главные роли в кино распределяли они? Если же они лишь запрещали Высоцкому сниматься в главных ролях, то почему же мы по сей день не знаем ни одного примера, когда и с какой главной роли сняли Высоцкого по их запрету?

Вполне возможно, впрочем, что несколько стихотворений Высоцкого или песен для кино были отклонены, возможно даже не режиссером, а неким художественным советом или, страшно сказать, приемной комиссией, но при чем же здесь политика и гонения? Сделано это могло быть только в связи с низким качеством стихотворений и песен Высоцкого. Например, говорят, что Высоцкий написал песню для фильма «Земля Санникова», которая была отклонена гонителями, в фильм не вошла. Послушайте, в этом фильме звучит блестящая песня Александра Зацепина на стихи Леонида Дербенева «Есть только миг» в блестящем исполнении Олега Анофриева. Высоцкий с его ревом против этого просто не тянет.

Несмотря на участие в большом количестве кинофильмов, в кино Высоцкому удалось отличиться только в последней его роли — роли капитана Жеглова в фильме «Место встречи изменить нельзя». Это была редкостная удача, которой позавидует каждый киноактер. В либеральном же своем Театре на Таганке он играл, говорят, главные роли, хотя выглядело это иной раз весьма странно — как жуткий абстракционизм. Например, ныне распространен на видео отрывок из спектакля с Высоцким в роли Гамлета — надрывного типа, рвущего глотку, что приводит в замешательство: Высоцкий играет не Гамлета, а самого себя; зритель видит не Высоцкого в роли Гамлета, а наоборот — Гамлета в роли Владимира Высоцкого. Да, это свежо, напористо и потрясающе, но какое отношение имеет это к классическому театру и постановке Шекспира? Не слишком ли это либерально, как не сказать крепче? Прочих его театральных ролей я не видел (видеозаписей, вероятно, нет), но нетрудно предположить, что и в прочих случаях он играл самого себя. Это ему всегда удавалось хорошо, вплоть до роли капитана Жеглова.

Как ни странно против слухов и сплетен, в кино и театре у Высоцкого дела шли просто отлично — несмотря даже на запойное его пьянство и неизбежные на почве пьянства прогулы. И это вызывает сильное удивление. Каким образом мог не только сделать успешную карьеру, но и удержаться на работе алкоголик, потребляющий при запое шесть бутылок водки в день? В столь высокую дозу, которая превосходит смертельную, трудно бы было поверить, но о ней сообщила после смерти Высоцкого жена его Марина Влади в книге «Владимир, или прерванный полет». Хронического алкоголика на такой стадии развития заболевания сможет терпеть даже не всякая влюбленная женщина, даже некоторые друзья могут от него отвернуться — он невыносим, но на работе в театре его терпят легко и даже назначают на главные роли — разумеется, «за талант», это я слышал сто раз, но поверить не могу. Не верю я и в то, что в Театре на Таганке под рукой главного режиссера Любимова не было жесткой трудовой дисциплины: попробуй по пьянке не явись даже на репетицию — мигом слетишь с роли, без разговоров и объяснений. Почему же Любимов терпел Высоцкого? Что, один был у него в театре «талант»? Разумеется, у Любимова была своя причина терпеть Высоцкого — иначе быть не может, но он об этом никогда не откровенничал, так что придется гадать. Чуть ниже мы к этому вернемся.

Несмотря на совершенно успешную работу в театре и кино, завидный карьерный успех, Высоцкий проявлял откровенное недовольство своей карьерой — он хотел большего, еще и выступать на сцене как профессиональный певец, каковым он не являлся. В СССР человек не мог выступать на профессиональной сцене с музыкальными концертами, если у него не было музыкального образования, а у Высоцкого его не было. Впрочем, Высоцкий имел полное право выступать как театральный актер, имеющий соответствующую квалификацию, и петь на концертах ему никто не мог запретить… Это его не устраивало.

В СССР даже очень была развита самодеятельная песня, очень многие люди увлекались ею, было много поклонников ее, но никто из самодеятельных авторов не выступал профессионально, за деньги, даже фестивали самодеятельной песни проходили не в концертных залах, за аренду которых нужно было платить, а где-нибудь на природе, в палаточном городке, причем со слушателей денег не брали. Все это было совершенно бескорыстно, просто для души, и потому Высоцкого не устраивало — петь он хотел только за деньги. Ни единого раза он не побывал на фестивале самодеятельной песни.

Из клубов самодеятельной песни профессиональной средой были востребованы наиболее яркие и талантливые люди, например Юрий Визбор, Сергей Никитин и Булат Окуджава. И Высоцкий был востребован в той же степени: его песни тоже звучали в кинофильмах и на радио, выходили даже на грампластинках. Но этого Высоцкому было мало — он хотел петь только за деньги, только на профессиональной сцене. Он хотел концертировать столько, сколько ему было нужно. Но что же можно было поделать, если в СССР для выступления с вокальными концертами требовалось соответствующее образование, коего у Высоцкого не было? О, либералы хорошо знают, что делать в подобных случаях: если закон им не нравится, нужно его нарушить.

И Высоцкий принялся правдами и неправдами добиваться своего. О неправдах мы поговорим ниже, а из законных средств он избрал жалобу в министерство культуры. В 1973 году он написал письмо министру культуры Демичеву, полагая, что его несправедливо утесняют, хотя ни единого действительного факта утеснений, разумеется, не привел:

В последнее время я стал объектом недружелюбного внимания прессы и Министерства культуры РСФСР.

Девять лет я не могу пробиться к узаконенному официальному общению со слушателями моих песен. Все мои попытки решить это на уровне концертных организаций и Министерства культуры ни к чему не привели. Поэтому я обращаюсь к Вам, дело касается судьбы моего творчества, а значит, и моей судьбы.

Вы, вероятно, знаете, что в стране проще отыскать магнитофон, на котором звучат мои песни, чем тот, на котором их нет [типичная либеральная гордыня: в 1973 г. о Высоцком далеко не все слышали даже в профессиональных кругах,– поди не Лев Лещенко]. 9 лет я прошу об одном: дать мне возможность живого общения со зрителем, отобрать песни для концерта, согласовать программу.

Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански-ответственное творчество поставлено в род самодеятельности?

Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая поет и слушает мои песни несмотря на то, что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации. Но я вижу, как одна недальновидная осторожность работников культуры, обязанных непосредственно решать эти вопросы, прерывает все мои попытки к творческой работе в традиционных рамках исполнительской деятельности.

Этим невольно провоцируется выброс большой порции магнитофонных подделок под меня, к тому же песни мои, в конечном счете, жизнеутверждающи, и мне претит роль «мученика», эдакого «гонимого поэта», которую мне навязывают.

Я отдаю себе отчет, что мое творчество достаточно непривычно, но так же трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу.

Есть миллионы зрителей и слушателей, с которыми, убежден, я могу найти контакт именно в своем жанре авторской песни, которым почти не занимаются другие художники.

Вот почему, получив впервые за несколько лет официальное предложение выступить перед трудящимися Кузбасса, я принял это предложение с радостью и могу сказать, что выложился на выступлениях без остатка. Концерты прошли с успехом. Рабочие в конце выступлений подарили мне специально отлитую из стали медаль в благодарность, партийные и советские руководители области благодарили меня за выступление, звали приехать вновь. Радостный вернулся в Москву, ибо в последнее время у меня была надежда, что моя деятельность будет наконец введена в официальное русло.

И вот незаслуженный плевок в лицо, оскорбительный комментарий, организованный А.В. Романовым в газете «Советская культура», который может послужить сигналом к кампании против меня, как это уже бывало раньше.

В городке космонавтов, в студенческих общежитиях, в академических аудиториях и в любом рабочем поселке Советского Союза звучат мои песни. Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность.

Странно, что об этом забочусь я один. Это не простая проблема, но верно ли решать ее, пытаясь заткнуть мне рот или придумывая для меня публичные унижения?

Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить.

А то, что я не похож на других, в этом и есть, быть может, часть проблемы, требующей внимания и участия руководства. Ваша помощь даст мне возможность приносить значительно больше пользы нашему обществу.

В. Высоцкий

---

http://www.kulichki.com/vv/ovys/pismo.html

Прочитав эту ахинею, ошеломленный Демичев наверняка позвонил по правительственной связи редактору газеты «Советская культура» Романову и спросил: «Алексей Владимирович, что там у тебя с Высоцким вышло?»— «Как вы сказали, Петр Нилович?»— «Высоцкий, В. Высоцкий».— «Извините, Петр Нилович, совсем не припомню такого».— «Ну, как же, ты еще статью о нем напечатал…»— «Я?»— «Да, твоя газета».— «Извините, Петр Нилович, не припомню. Кто он такой-то?»— «А я знаю? Я думал, ты мне расскажешь…»

Как это ни поразительно, Высоцкий правильно назвал в письме имя главного редактора «Советской культуры» Романова, но почему-то перепутал название газеты, возможно по пьяному делу. Статья о нем под заглавием «О чем поет Высоцкий» была опубликована не в «Советской культуре», а в «Советской России» от 9 июня 1968 года, за пять лет до письма его Демичеву. Статья эта была серая и весьма непрофессиональная — вероятно, перепечатка из провинциальной прессы или обязательный провинциальный репортаж собственного корреспондента (нужно быть ближе к народу или не нужно?). Да, вполне возможно, что публикация эта была инспирирована и даже оплачена кем-то из конкурирующих либералов — сослуживцев Высоцкого по либеральному Театру на Таганке, но до уровня Демичева и Романова подобные дрязги просто не дотягивали. Поэтому ни Демичев, ни Романов просто в принципе знать не мог, кто такой этот В. Высоцкий, жалующийся на утеснения от коммуняк поганых.

В связи со сказанным можно бы было подумать, что Демичев просто швырнул письмо Высоцкого в мусорную корзину, приняв автора за сумасшедшего, и это было бы вполне логично, но Демичев, как ни странно, исполнил нижайшую просьбу: Высоцкому была предоставлена возможность выступать профессионально и даже назначена была концертная ставка, как утверждал впоследствии один из следователей прокуратуры, назвавший в своем интервью даже размер этой ставки. Что руководило Демичевым, сказать трудно. Возможно, он просто решил, что Высоцкому мешают лишь бюрократические препоны, как и было в действительности, и распорядился оформить его в какую-нибудь филармонию. Впрочем, сведений о работе Высоцкого в филармонии вроде бы нет, хотя концертная ставка у него вроде бы была, если верить помянутому следователю. Здесь возможна некая фальсификация, подделка документов со стороны Высоцкого, но разобраться в ней можно только по документам, которые, впрочем, могли и не сохраниться, да и не известно, где их искать.

Приведенные выше письменные притязания Высоцкого — это просто наглость и гордыня. Например, в том же 1973 году знаменитый уже Лев Лещенко, лауреат трех престижных вокальных конкурсов, не имел еще ни одной грампластинки, а у Высоцкого к тому времени уже вышла грампластинка с песнями из кинофильма «Вертикаль». Почему же Лещенко тогда не рыдал, заламывая руки, что его утесняют коммуняки поганые? По меркам Высоцкого, ему впору было вообще удавиться от горя.

Также в письме Высоцкого потрясает заявление его о том, что девять лет он не может пробиться к слушателю, т.е. все эти девять лет ему кто-то мешает, некие силы зла. Значит, как только Высоцкий в 1964 году решил, что будет выступать с песнями профессионально, ему немедленно должны были предоставить такую возможность и вообще ходить перед ним на цыпочках, сдувая с него пылинки? Нет, никто ему не мешал, а препятствие для его профессиональных выступлений состояло даже не в асоциальном характере многих его песен, сколько в том, как уже сказано, что он не являлся профессиональным певцом и не имел права концертировать как певец. Это он все-таки осознал, с трудом, но так и не понял, почему запрет не отменен для него лично: «Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански-ответственное творчество поставлено в род самодеятельности?»— Хорошо, а другие непрофессиональные певцы почему были поставлены в это положение? Порядок такой был, для всех один. При этом, заметьте, получать гонорары самодеятельным авторам никто не препятствовал — работать не запрещали, даже концерты можно было давать, но «шефские», бесплатно, как и принято было в клубах самодеятельной песни. Это были, вероятно, издержки бюрократии: чтобы принять человека на работу вокалистом в филармонию, требовалось сослаться в договоре на тот или иной документ о квалификации его, полученном образовании, но на что же было ссылаться бюрократам, если документа о музыкальном образовании у человека не было и быть не могло? Как можно было такого человека принять на работу? Это невозможно было чисто технически.

Из письма Высоцкого нетрудно заключить, что свою незаконную концертную деятельность он начал в 1964 году. Протекала она в шестидесятых и семидесятых годах в разных формах — от незаконной, т.е. не определенной в законах, до откровенно уголовной. Поначалу он, видимо, давал частные концерты по квартирам — платные, разумеется, ведь бесплатно поют только птички, как однажды пошутил Шаляпин. Частные же концерты в СССР не образовывали состава преступления, если они проходили в частных помещениях, пусть даже государственных квартирах, но оплачиваемых гражданами. Так, и дававший платные концерты по квартирам Высоцкий, и условный «грузин», продававший у магазина цветы из грязного чемодана, и старичок, торговавший на улице редиской, не попадал под уголовное преследование — но только до тех пор, пока, например, «грузин» не выступал от имени любой организации, используя для наживы государственную собственность и тем самым пытаясь легализировать свое положение и, соответственно, доходы. Это квалифицировалось по сути уже как незаконное предпринимательство (ныне ст. 171 УК РФ), но называлось в УК РСФСР редакции 1960 года несколько иначе:

Статья 153. Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество.

Частнопредпринимательская деятельность с использованием государственных, кооперативных или иных общественных форм [собственности] –

наказывается лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества или ссылкой на срок до пяти лет с конфискацией имущества.

Коммерческое посредничество, осуществляемое частными лицами в виде промысла или в целях обогащения, наказывается лишением свободы на срок до трех лет с конфискацией имущества или ссылкой на срок до трех лет с конфискацией имущества.

Это была не особенно страшная статья, однако же люди, ступившие на тернистый сей путь, обычно не ограничивались нарушением этой статьи, поскольку развивали свое дело. Если частные предприниматели такого рода продолжали естественным путем легализировать свой незаконный бизнес, а легализация была возможна только на основе государственной собственности, то они часто вступали в конфликт, например, со следующей статьей УК РСФСР редакции 1960 года, уже весьма неприятной:

Статья 93. Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем мошенничества.

Завладение государственным или общественным имуществом путем обмана или злоупотребления доверием (мошенничество) –

наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до одного года.

Мошенничество, совершенное повторно или по предварительному сговору группой лиц,–

наказывается лишением свободы на срок до шести лет.

Мошенничество, причинившее крупный ущерб государству или общественной организации или совершенное особо опасным рецидивистом,–

наказывается лишением свободы на срок от пяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или без таковой.

Как ни странно, Высоцкого могли запросто упрятать в тюрьму по третьей части этой статьи, т.е. на срок от пяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или без нее. Правда, по этой статье, в отличие от ст. 153, он пошел бы не как организатор, а как соучастник преступления. Так, последний администратор Высоцкого Василий Кондаков, активный организатор левых концертов, не только Высоцкого, получил десять лет лишения свободы с конфискацией имущества. Возможно, впрочем, что Кондакова осудили по иной статье, но тоже, конечно, за хищение государственных средств. Высоцкий на суд не пришел. Впрочем, он и не имел привычки посещать судебные заседания, где осуждали его администраторов. Ну, что ему там делать-то было? Он ведь душа возвышенная, Артист, а эти банальные жулики.

О преступной деятельности Высоцкого подробно рассказал после распада СССР администратор Театра на Таганке Валерий Янклович, который, видимо, тоже занимался организацией незаконных концертов с целью наживы. Не следует, конечно, думать, что Янклович хотел оскорбить память Высоцкого. Нет, это же был либерал до мозга костей, а либерал считает, что законы, которые ему не нравятся, нарушать не только можно, но и нужно:

Начнем с того, что бюджет Высоцкого до 1978 года складывался достаточно рвано и случайно. Он регулярно получал 150 рублей в театре, а остальное… Редкие гонорары за фильмы, а главное – концертная деятельность. Но в концертах никакого плана не было: чаще всего неофициальные выступления в различных институтах и организациях, где он всегда получал наличными [т.е. незаконно]. Первыми «официальными» концертами были выступления через общество «Знание»,– я уже рассказывал об этом… Но и здесь никакой системы не существовало.

И вот однажды в театре к Володе подошел один администратор, его послал В. Кондаков. Вернее, этот Гольдман просто залез в машину к Высоцкому и сказал:

– Владимир Семенович, выручайте… Мы будем платить Вам по триста рублей за концерт…

Тогда это была очень приличная сумма и Высоцкий, не выясняя, как эти деньги будут платить, сразу же согласился. Ему обещали по пять концертов в день, и Володя прикинул, что за пять-десять дней сможет заработать большую сумму… А потом месяц или два у него будет возможность спокойно жить и работать.

Я уже тогда говорил ему, что не стоит связываться.

– Володя, ты же по обществу «Знание» имеешь приличные деньги…

– Валера, пойми: все это случайно… Чтобы сделать тридцать концертов, я должен работать тридцать дней. А с тут я могу это сделать за неделю.

Конечно, пять концертов в день – адский труд, но Володя пошел на это, чтобы потом нормально жить и работать.

---

http://otblesk.com/vysotsky/janklo1-.htm

Любопытно видеть денежные запросы Высоцкого: за пять-десять дней по пять концертов в день он собирался заработать большую сумму, чтобы потом месяц или два иметь возможность «спокойно жить и работать». Если концерт стоил триста рублей, то за пять дней по пять концертов в день Высоцкий получал 7 500 рублей, чего и хватало ему на месяц «спокойной жизни». Средняя месячная зарплата в те времена была рублей двести, т.е. для «спокойной жизни» в течение месяца Высоцкому требовалось около сорока средних месячных зарплат. Либерально, не правда ли? Поскольку это слишком много, чрезмерно, то естественным образом возникает предположение, что свою «спокойную жизнь» Высоцкий вынужден был кому-то оплачивать — например, главному режиссеру Театра на Таганке Любимову, чтобы тот не выгнал его с работы за прогулы и пьянство и не лишал ролей. Это и может быть причиной, по которой Любимов не выгонял Высоцкого за прогулы и даже давал ему главные роли. Впрочем, могла быть и иная причина необъяснимой любви Любимова к Высоцкому, о чем ниже.

Главное же, что поражает в приведенном отрывке, это та наглость, с которой совершались преступления. Общество «Знание» — это отнюдь не филармония, от имени которой можно было вести концертную деятельность в государственных помещениях. Выходит тогда, что Высоцкого оформляли лектором общества «Знание» и платили ему за «лекции» из государственных средств, еще и выручку от концерта частично забирая себе в карман (лекции общества «Знание» могли быть платными, т.е. государству преступники что-то отдавали). Эту деятельность можно расценивать как мошенничество, по цитированной выше статье. Возможно, впрочем, что в деятельности Высоцкого и его преступной группы были элементы ст. 92 УК РСФСР «Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем присвоения или растраты либо путем злоупотребления служебным положением», а также, разумеется, ст. 153 УК РСФСР, цитированной выше. Мелочей мы не знаем, конечно, но сам факт преступной деятельности Высоцкого ни малейших сомнений не вызывает.

Если Высоцкий принимал участие в преступной деятельности через подписание, например, фиктивных договоров с обществом «Знание», то он являлся соучастником преступления и должен был понести уголовную ответственность вместе с теми людьми, которые организовали хищения. Нет, об ответственности его даже речь, вероятно, не заходила: он выскочил свидетелем, хотя прочих сажали безжалостно. Увы, это коррупция.

Не стоит верить Янкловичу в том, что Высоцкий якобы не задумывался о происхождении похищенных средств и якобы даже не подозревал о хищениях. Нет, он прекрасно понимал, с кем имеет дело,— поди не дурак был, но себя почему-то считал выше банальных жуликов. Об его отношениях с подельниками есть любопытное свидетельство Льва Перфилова:

В кинофильме «Вертикаль» снималась актриса М. Кошелева, с которой мы работали на киностудии имени А. Довженко. Когда я однажды уезжал сниматься на Мосфильм, она попросила при случае передать привет Высоцкому. И не просто привет, а много-много теплых и ласковых слов от «скалолазочки».

Я обещал.

И пошел в Театр на Таганке. И посмотрел «Антимиры» с участием В. Высоцкого. И дождался его в проходной комнате служебного помещения театра. И дождался…

Когда он вышел, я приветливо воскликнул:

– Володя! Вы мне нужны!

В ответ – злой, неприветливый взгляд и крепкое:

– Подождешь!

Я обиделся. Разозлился. Тоже мне – В. Высоцкий. А я Л. Перфилов.

Он медленно одевался, не глядя в мою сторону, долго зашнуровывал ботинки, потом ленивой походкой подошел ко мне и молча уставился.

Я на него.

Он грубо спросил:

– Чего тебе?

И вместо добрых слов, которые меня просили передать ему, я произнес свои. И закончил свой сердитый монолог словами:

– Я вам привез привет от Риты Кошелевой из Киева. И всё. Привет!

Он догнал меня на улице. Это был уже совсем другой человек. Он по-доброму улыбался. Просил извинить его за грубость. Сказал, что спутал меня с каким-то там администратором, который предлагает ему какие-то «левые» концерты…

---

http://otblesk.com/vysotsky/perfil2.htm

http://ru.znatock.com/docs/index-81893.html?page=16

Такое поведение значит, что организаторы незаконных концертов обворовывали Высоцкого, как он полагал, однако, несмотря на это, прекращать с ними отношения он не собирался. Именно поэтому он всячески выказывал презрение «какому-то там администратору». Ну, согласитесь, едва ли он столь вызывающе вел себя со всяким незнакомым человеком.

Видимо, через Высоцкого в незаконную концертную деятельность включились и некоторые иные актеры Театра на Таганке, включая и главного режиссера Любимова, как можно понять из цитированных выше воспоминаний Янкловича, администратора Театра на Таганке:

И когда администраторы в конце концов попались, то естественно встал вопрос: куда делись деньги? Они ответили, что себе ничего не брали, все отдавали артистам. Там фигурировали Хазанов, Толкунова, Высоцкий… Вот и возникали всякие процессы. Повторяю, когда администраторы или директора филармоний попадались, то заявляли:

– А мы себе эти деньги не брали…

Рассчитывая на то, что Высоцкому все равно ничего не будет: ведь он получал деньги за свой труд. Дескать, Высоцкий все примет на себя, а они проскочат.

Когда Володя это понял, было уже поздно: почти сразу возникли три уголовных дела. Первое – ижевское…

Люди из Ижевска пришли ко мне в театр с просьбой посодействовать участию Любимова в их мероприятиях. В качестве режиссера, разумеется. (Высоцкий еще работал в театре, но был на грани ухода.) Петрович согласился. За постановку спектакля «В поисках жанра» на сцене Дворца спорта ему обещали 1200 рублей. Договорились, что Володя отработает в этом спектакле, а потом еще пять дней будет выступать один. Все так и было (я поехал вместе с ними). Отработали спектакль – Золотухин, Филатов, Медведев и Межевич уехали, а Володя остался.

Видимо, раз уж организовали все это люди, попавшие под следствие и, вероятно, осужденные, то и участие Любимова в их делишках могло быть преступным (неизвестно, к сожалению, что он там подписывал или не подписывал и на каком законном основании получил вознаграждение, а значит, и утверждать ничего нельзя). Коли же было именно так, то они с Высоцким входили в одну преступную группу, имели общий источник незаконных доходов, чем тоже может объясняться слабость Любимова к Высоцкому.

Предположение об участии Любимова в хищениях подкрепляется одним современным известием о нем и актерах его театра:

В июне этого года стало известно о конфликте режиссера с труппой во время гастролей в Чехии. Желание актеров получить гонорары во время гастролей обидело режиссера и побудило его высказать пожелание об отставке.

---

http://www.bbc.co.uk/russian/rolling_news/2011/06/110628_rn_lubimov_resignation.shtml

Не ясно, что случилось, но странно, что заработанными деньгами актеров распоряжается художественный руководитель (если бы распоряжался не он, то и обижаться на просьбу расплатиться ему было нечего). По обиде Любимова мы видим, что его обвиняли в чем-то неблаговидном — возможно, в хищениях… Немыслимо, конечно, предположить, что Любимов похищал гонорары своих актеров, но если уж люди ругаются по поводу денег, это значит, что друг другу они не доверяют. По какой же причине актеры Театра на Таганке утратили доверие к Любимову, мы не знаем, но подозрения закономерно возникают.

Вероятно, не все концерты Высоцкого проходили нелегально, так как после письма министру культуры Демичеву он, видимо, получил право выступать как певец легально. Вместе с тем нарушения закона совершались наверняка в каждом случае, так как назначенная Высоцкому государством концертная ставка, сначала 11 рублей 50 копеек, а потом 19 рублей за концерт, не отвечала, как мы знаем, его представлениям о зарплате для «спокойной жизни». Впрочем, на голую ставку шли еще разные надбавки, но все равно до желаемой Высоцким суммы было далеко.

За организацию концертов помимо филармоний, в актовых залах разного рода предприятий и учреждений, Высоцкого тоже должны были судить. В данном случае ему следовало предъявить обвинение по цитированной выше статье 153 УК РСФСР, поскольку для наживы использовалась бесплатно государственная собственность — зрительный зал. Незаконный предприниматель вроде Высоцкого — это уже, извините, не старичок с редиской на улице и даже не «грузин» с грязным чемоданом, набитым цветами.

Почему же Высоцкому так и не предъявили обвинение, если он практически открыто нарушал закон? Ну, кто не знал и не знает теперь о бесконечных его концертах в научных институтах и на предприятиях? Да, есть малограмотные люди, которые не понимали тогда и не понимают ныне, что многие выступления Высоцкого были корыстным преступлением, незаконной предпринимательской деятельностью, наказуемой, кстати, и в наше время, но ведь в советской милиции и прокуратуре не могли этого не понимать, не так ли? Ну, что невозможно было доказать факт незаконной предпринимательской деятельности Высоцкого? Да быть того не может.

Надо еще добавить, что незаконные концерты Высоцкого на предприятиях и в учреждениях проходили в рабочее время (вечером туда уже не пускали), и многие сотрудники, конечно, с удовольствием шли на развлечение в ущерб работе — почему бы и нет, если начальство не возражало? Ну, а почему же начальство не возражало? Взятки? Да, а что же еще? Что еще может заставить человека пойти на соучастие в преступлении?

Если бы было нормальное расследование преступной деятельности Высоцкого, то он загремел бы надолго, причем совершенно законно и по позорному воровскому букету статей. Видимо, в целях защиты он сам распространял мифы о том, что его преследуют власти, зажимают и даже хотят посадить в тюрьму. После этого попробуй только тронь его, как и всякого либерала, и немедленно поднимется либеральный вой о политических репрессиях. Ну, кто не слышал этого воя в наши дни? На деле же Высоцкого не только не преследовали даже за откровенно преступные действия, но и не мешали ему строить свою карьеру в театре и кино, как сказано выше. Поразительно, но власть ему даже помогла устроить карьеру — тот же министр культуры Демичев, который не обязан был разрешать Высоцкому концертную деятельность в качестве певца, поскольку к тому не было ни малейших законных оснований.

Чем же Высоцкий ответил власти, проявившей о нем весьма трогательную заботу и почему-то терпевшей даже его преступную корыстную деятельность? Выполнил ли он свое обещание «быть полезным инструментом в пропаганде идей не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу»? Хотя он не написал ничего антисоветского и откровенных антисоветских выступлений себе не позволял никогда, значительная часть его творчества носила ярко выраженный асоциальный характер, противоречащий не только интересам советского общества, но и любого нормального, в связи с чем, кстати, и появилось несколько критических статей о нем. Критика его произведений была справедливой, но неумной и беззубой, что принесло ему, пожалуй, одну только пользу.

К концу жизни Высоцкий все-таки оказался в очень сложном положении: по фактам его противозаконной деятельности было возбуждено три уголовных дела, как утверждал Янклович, ижевское, харьковское и еще какое-то. Вот рассказ следователя, ведшего расследование в Харькове:

Экс-следователь по особо важным делам Дмитрий Панцир о своем знаменитом подследственном вспоминает с чувством неловкости и даже вины.

– Время такое было, понимаете? Когда меня вызвал в кабинет генерал, он первым делом осведомился: «Дима, ты любишь Высоцкого?» «Ну конечно,– ответил я.– Кто же его не любит?» «А родину любишь?– нахмурился генерал.– Так вот, ОБХСС [Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности] передало нам дело о денежных махинациях на концертах Высоцкого. Фактов достаточно: показания свидетелей, поддельные документы. Расследовать преступление поручаю тебе…»

Так 26 июня 1979 года я принял в производство уголовное дело по признакам ст. 84 ч. 3 УК УССР, то есть по факту хищения государственных денежных средств в Харьковском театре музыкальной комедии. По Высоцкому стреляли дуплетом: аналогичное дело возбудили в Ижевске. В обвинительных заключениях фигурировали вещи вполне конкретные: «левые» концерты, фиктивные платежные документы с подделкой подписей и незаконно полученные доходы.

---

http://www.trud.ru/article/29-07-2006/106398_vysotskij_na_dopros.html

Незадолго до смерти Высоцкого допрашивали также по т.н. ижевскому делу, но неизвестно, собирались ли предъявить ему обвинение. Возможно, допрашивали его лишь в качестве свидетеля. Впрочем, некий полковник Кравец, прокурорский следователь по особо важным делам из Ижевска, похоже, хотел добраться и до Высоцкого, и до Янкловича, а может быть, и кое до кого повыше, но быстро сломался… Ему с трудом удалось даже просто допросить Высоцкого и Янкловича. Увы, коррупция.

По итогам расследования даже только двух этих уголовных дел, ижевского и харьковского, Высоцкий непременно должен был сесть в тюрьму, причем надолго, лет на десять, как его подельник Кондаков, и с конфискацией имущества. Да, наверно, чтобы доказать вину Высоцкого, пришлось бы следователям хорошо поработать — если бы не мешали. И тюрьма стала бы лучшим завершением карьеры Высоцкого из всех возможных: тогда он остался бы жив, так как ни водки, ни наркотиков в тюрьме бы ему не дали (умер он, вероятно, от передозировки наркотиков, как и многие наркоманы), а после отсидки, возможно, стал бы нормальным человеком, которому для «спокойной жизни» уже не потребовались бы бешеные деньги. Увы, ему удалось вывернуться — вероятно, за взятку и под прикрытием неких высоких покровителей.

Высокие покровители у Высоцкого были, но не всесильные, не уровня правительства. Так, в конце 1979 г. и в начале 1980 г. Высоцкого начали доставать следователи из Харькова и Ижевска, и в связи с этим немедленно, 22 января 1980 г., кем-то была организована часовая запись Высоцкого на центральном телевидении в рамках передачи «Кинопанорама», ведущим которой в то время был кинорежиссер Эльдар Рязанов (в кадре, впрочем, его не было). Адресат этого телевизионного послания прозрачен: «Вы, гниды казематные, народного любимца в тюрьму сажаете? Телевизор, что ли, не смотрите?» Это наверняка была не единственная мера защиты, и Высоцкому удалось вывернуться под влиянием иных мер. Съемка же Высоцкого на «Кинопанораме» в эфир так и не пошла — вероятно, кто-то из начальства спохватился и совершенно правильно запретил это игрище на нервах закона. Продемонстрирована эта запись была уже во время «перестройки», в 1987 году. Высоцкий здесь столь слащаво демонстрирует, какой он хороший, уравновешенный, мудрый и добрый, что просто язык не поворачивается назвать его хорошим актером… Если хочешь понравиться зрителям, будь с ними просто искренним, а не показывай им, какой ты хороший. Ну, кто из актеров этого не понимает? Надо же было Высоцкому двадцать лет проработать в театре и кино и не понять простейших в профессии вещей.

Очевидная неискренность Высоцкого сама по себе не удивляет, но удивительно, что о нем не существует плохих отзывов. Никто почему-то не сказал про него просто и объективно — самодур, алкоголик и наркоман. Неужели все без памяти любили Высоцкого, этого страстного сребролюбца, славолюбца и себялюбца? Такого не может быть: люди корыстные, тщеславные и эгоистичные никогда не завоевывают всеобщей любви. Да, но в чем же тогда дело? Зачем многие люди лгали о Высоцком? Зачем они пытались увидеть в нем что-то хорошее, если хорошего в нем не было совсем ничего? Ну, например, разве вы знаете хоть одного хорошего человека, который бы лакал водку литрами и потреблял наркотики в лошадиных дозах? Разве вы знаете хоть одного хорошего человека, который бы пятнадцать лет беззастенчиво обворовывал свой народ? В СССР люди могли этого не понимать — светлое и беззаботное было времечко, но разве теперь хоть кто-то не понимает, что человек, который не платит налоги, просто обворовывает свой народ? Будешь жрать один — подавишься, не так ли? Да, вот наш «гений» и подавился наркотиками, купленными на украденные у нашего народа деньги. И кто посмеет утверждать, что это несправедливо?

Объяснить ложь о Высоцком можно просто: дело в том, что его никто хорошо не знал, а поскольку он объявлен был гением… Ну, разве можно про гения говорить — самодур, алкоголик и наркоман? Ни боже мой! Примут еще за дурака, а либералы этого очень боятся.

Не знаю, кто объявил Высоцкого гением или кем-то около, а либеральные ослы подхватили, как у них и принято, но очевидно всякому, кто читал хотя бы двух-трех русских поэтов, например Пушкина, Есенина и Блока: почти все написанное Высоцким — это жуткая пошлятина, невообразимая, причем это касается отнюдь не только диких его асоциальных текстов вроде «сегодня я с большой охотою распоряжусь своей субботою».

Пушкина с Есениным уж трогать не будем, но разве написал Высоцкий хотя бы две строчки, которые можно бы было сравнить со строками Блока? «Дыша духами и туманами, она садится у окна», «Молчите, проклятые книги, я вас никогда не писал». Где у Высоцкого эта простота без воровства и вычурности? Писал Блок и с надрывом, как Высоцкий, но попробуйте найти у нашего «таланта» хотя бы вполовину столь же осмысленные и пронзительные строки, как у Блока:

И пусть над нашим смертным ложем

Взметнется с криком воронье.

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят царствие твое.

Блок даже в незначительной уличной зарисовке мог открыть просто неизмеримую глубину чувств и мыслей:

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века –

Все будет так. Исхода нет.

 

Умрешь – начнешь опять сначала

И повторится все, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

А что же открыл своим поклонникам Высоцкий? Ненависть, страх, презрение, глумление и прочие его животные страсти? Что еще может открыть людям душевнобольной? Вы думаете, алкоголизм — это легкие забобоны, а не тягчайший распад личности, вырождение? Вы ошибаетесь.

Высоцкий был потрясающим «поэтом», уникальным в своем роде: он просто не понимал, что существуют добрые человеческие чувства, возвышенные мысли и величие души. Так, когда умер Шукшин, Высоцкий в тот же день сел самовыражаться по данному поводу (вовремя, ничего не скажешь) и написал, в частности, следующее: «Всё печки-лавочки, Макарыч. Такой твой парень не живет».— Он не понимал, не мог уместить в голове и не видел, что главный герой фильма «Живет такой парень» живет среди нас, это не вымысел, а чистая правда. Вот если бы главным героем Шукшина стал запойный алкоголик, полуграмотный и ущербный, как в стихах Высоцкого, то Высоцкий был бы в полном восторге… Хороший «поэт», не правда ли?

Что же такое поэзия? Уж Пушкина трогать не будем, но разве настоящая поэзия — это не Есенин? А ведь даже двух строчек не написал Высоцкий за всю свою никчемную жизнь столь же просто и искренне, как Есенин, например: «В саду горит костер рябины красной, но никого не может он согреть», «Не жалею, не зову, не плачу. Все пройдет, как с белых яблонь дым».— Это и есть магия слова, всенародно любимая поэзия, а пьяные выкрики Высоцкого — это была грубая пошлятина для советских либеральных «интеллектуалов», ненавидевших Россию. Как вы думаете, кто у остервенелых советских «диссидентов» из психиатрических больниц был любимый поэт? Нужно ли отвечать? Спросите у Новодворской.

Поэт Высоцкий — это воинствующая посредственность с некоторыми зачатками актерского таланта. Страстность его многие принимали за искренность, но это грубая ошибка: человек он был лживый и скрытный, неискренний. Вероятно, он обманывал всех, с кем имел дело, и в первую очередь — свою третью жену Марину, которую на свою лад любил (себя он любил, конечно, больше) и с которой прожил главную часть своей жизни, завершающую.

Мне кажется, что люди, которым нравится поэт Высоцкий, просто не знают русской поэзии или не воспринимают ее, не понимают. Нужно обладать ужасающе дурным вкусом или вообще вкуса не иметь, чтобы наслаждаться вычурной пошлятиной нашего «таланта», не только блатной, но и всей прочей. Представляете ли себе, что Пушкин написал бы что-нибудь блатное вроде «Мурки»? Разве русский поэт может нести этакую пошлятину? Какой же это русский поэт? Дрянь это, а не поэт. Плюньте на такого, вот и все о нем.

Увы, помимо Высоцкого нам нужно еще преодолеть ужасающие последствия «освобождения», связанные с распадом СССР и разграблением нашей страны разного рода Высоцкими — самовлюбленными посредственностями, дегенератами, возомнившими себя хозяевами жизни, которые, по их собственному мнению, право имеют воровать, потому что им хочется жить богато. И преодоление наше будет не столько физической борьбой с трудностями, которая уже позади, сколько духовной с навязанными нам ложными идеалами дегенератов. Нам следует переосмыслить роль либералов в жизни нашей, а именно — всяких там Высоцких, Солженицыных, Сахаровых…

Нам нужно найти себя, выдавить из себя и Высоцкого, и любого иного дегенерата, жрущего водку литрами и наркотики кубическими сантиметрами или пишущего книги килограммами, как Солженицын. Да будут прокляты они навеки — и в первую очередь «поэт» Высоцкий, грабивший наш народ пятнадцать лет ради утоления животных своих страстей и потешавший своим «творчеством» исключительно ненавистников России. Да будет так.

О национальности Владимира Высоцкого

Кто Владимир Высоцкий по национальности? Раньше при КПСС  разговоров много не было на эту тему.  Слушали с дисков и лент миллионы   людей в Советском Союзе его  песни, нравились его песни.  По душе миллионам были его песни.  Это было время Духовного Кризиса.  Кризис официальной Коммунистической идеологии.   Потеря Высшего Смысла Жизни. Его песни — «невнятная оппозиция» к власти КПСС…»  Поэт и бард переходного периода. В его стихах и песнях всего было намешено. Душа переходного периода. Я не относился к его поклонникам, но относился с симпатией  к этому страдальцу-мятежнику.

Вопрос о национальности  Высоцкого стал обсуждаться  нервно  уже после его смерти.  Неприязненное отношение  русского народа жидам было и при Высоцком.    Но власть помалкивала  И не осмысленное, смутное  было это неприязненное отношение у миллионов русских…

В 90-е годы  началось обострение национальных отношений. Распад СССР. Дискриминация и геноцид русских в бывших советских республиках.  Второй Большой Прыжок жидов во власть в России. Захват  либерастами и жидами СМИ  и, прежде всего, захват Телеящика. Сокрытие Правды и глумлениие над русскими. Наклеивание ярлыков «фашисты», «нацисты» и «экстремисты» на участников Русского Сопротивления После Первого Прыжка жидов во власть  после 1917  главным врагом власть признала «великодержавный русский шовинизм», так  и ныне главным врагом власть признала  «русский фашизм».  Предпочитали говорить  просто «фашизм». Начались уголовное преследование  участников русского сопротивления. Пытались организовать судебное преследование  русских даже за слово «жиды». Пытались  выбросить слово «русский» из лексикона русского народа… Договорились, что русских вообще нет… «Поскреби русского, найдешь татарина «…

Взялись даже за Пушкина… Поскребли Пушкина, нашли эфиопа… Поскребли Державина, нашли татарина. Поскребли Лермонтова, нашли шотландца… Поскребли Тютчева, тоже нашли татарина из Крыма. Стали скрести Гоголя и Шевченко, нашли хохла.  «Не было  и нет в России ни одного русского писателя!».   А с 1917   огромный процент среди  деятелей культуры в СССР –  евреи. Стали скрести   Высоцкого, надо скрести! 

По итогам опроса ВЦИОМ, сделанного в 2010 году,  Владимир Высоцкий занял второе место в списке кумиров  20  века. На первом – Юрий Гагарин. http://www.vsesmi.ru/news/5844585/
Надо скрести Высоцкого…Надо отжать от русских Высоцкого!  И вот радость. Поскребли Высоцкого, и  нашли еврея.

Ну и понятно, «цыц, русские, будьте послушны и покорны,  мы, евреи, — локомотив истории».  А кто не согласен, по статье 72 за разжигание национальной ненависти или по статье за  экстремизм – в трудовые лагеря.
Гельман даже написал на вокзальной стене большими буквами — «Высоцкий – еврей!» Многие жиды открыто писали и пишут: «Высоцкий – лучший еврей в России». 

======

Владимир Высоцкий знал, что он еврей по отцу.  В одном из  набросков  (черновик сохранился)  Владимир Высоцкий  попытался написать в стихах  даже родословную евреев Высоцких   с «начальных, первых»  евреев Высоцких до него, Владимира Высоцкого, живущего в Советском Союзе,  но понял, что сиё невозможно.  Всё в тумане. 

Вот что сказал сам поэт (фото автографа недавно было размещёно в Интернете. Публикация автографа — Анатолий Олейников, расшифровка Юрия Гурова):

В розоватой заре человечества
Много громких великих имён:
Просто дети и дети отечества,
Цезарь, Карл, Ганнибал и Катон.
Были раньше поэты отменные
Плафт, Вергилий, Гомер, Алканой.
Македонский деянья отменные
Совершал под счастливой звездой.
Песнопеньям хвалебным не вторю я,
О великих не будет рассказ.
То, о чём умолчала история,
Я поведаю людям сейчас.
В дни, когда все устои уродские
Превращались под силою в прах,
В Риме жили евреи Высоцкие,
Неизвестные в высших кругах.

Этот набросок завершается  ироническим  заключением: «Стихотворение не окончено, т.к. автор впал в антисемитизм, а дальнейшие сведения о Высоцких погребены в толще веков».

Конечно,  никаких жидов Высоцких ни в Древнем Риме, ни где бы то ни было, в «толще веков» не существовало, т.к. фамилии у  жидов  появились в  18  — 19  веках.
«Более точные данные, почти с середины 19 века, стали известными несколько лет назад благодаря трудам киевлян Михаила Кальницкого и Вадима Ткаченко, которым удалось найти в раввинатских книгах и архивах ряда организаций записи о предках Владимира Высоцкого вплоть до упоминания имени двух прапрадедов. С тех пор сведения не раз перепечатывались в разных публикациях».
(Геннадий Брук из Телль-Авива. Еврейская генеалогия Владимира Высоцкого).
http://isrageo.wordpress.com/2012/10/11/jewishvysotsky/

Есть сведения о предках Владимира Высоцкого   в документальной  повести «Родом из детства» (Оренбург, издательство Оренбургская губерния, 2009 год). Автор книги , Владимир Иванович Горячок, лично встречался с матерью Высоцкого, Ниной Максимовной, когда она приезжала в Оренбург.

«О двух ветвях его родословной рассказывается  также в книге двоюродной сестры поэта и барда, профессиональной писательницы Ирэны Высоцкой. Книга, в которой немало места отведено документам, вышла летом 2005 года и называется «Мой брат – Высоцкий. У истоков». По имеющейся информации, она издана на деньги автора и ее друзей и вышла тиражом всего в 500 экземпляров: сестра Высоцкого – человек небогатый». http://www.vsesmi.ru/news/5844585/

Кто был отец  Владимира Высоцкого по национальности?

Отец  Владимира  Высоцкого —  Семён Владимирович Высоцкий. От него  у поэта и барда и фамилия, и отчество. Так вот ныне  твердо   установлено исследователями, что  отец  поэта и барда  —  Высоцкий Семен Владимирович (Вольфович)   — действительно  жидовин по отцу. И сам  поэт и бард Высоцкий  вынужден был признать  этот факт. 

Род Высоцких происходит из местечка Селец Пружанского уезда Гродненской губернии. Ныне это – Брестская область Беларуси.  Есть гипотеза: «возможно, сама фамилия – Высоцкие – связана с названием города Высокое Брестской области».

Прадедом    по отцовской линии был Шлиом (Шлёма) Высоцкий, преподаватель русского языка, имел также профессию мастера-стеклодува. Его жену звали Хаша (Хася)-Фейга Лейбовна Бульковштейн. У Шлиома Высоцкого было четверо детей: Мария, Исаак, Лион (Лейбиш) и Вольф. Лион — видный инженер-химик, основатель Киевского завода «Химэфир». Тяжело сложилась  судьба семьи Марии. Мария, её муж и дети были убиты немцами. Только Суламифь, которая училась в Минске,  успела эвакуироваться на восток.  Сейчас Суламифь, двоюродная тётя Владимира Высоцкого, живёт в Израиле. От неё  немного известно  о некоторых деталях жизни второго и третьего поколения Высоцких.

Дед —  сын Шлиома (Шлёма) Высоцкого —  Вольф Шлиомович Высоцкий.   В целях маскировки  сумел переписать свои  имя и отчество, стал    Владимир Семенович  Высоцкий (1889-1962). Он родился в Киеве, потом жил в Москве. О нем пишут, что  он отличался страстью к обучению. Закончил Люблинское коммерческое училище, киевское отделение Одесского коммерческого института (одновременно с Исааком Бабелем), юридический факультет Киевского университета. В годы «нэпа» организовал кустарную мастерскую по производству театрального грима и адвокатскую контору. Дед Высоцкого интересовался живописью,  писал монографию на эту тему.  Владел немецким, французским и польским языками…

Его первая жена  — бабушкой Высоцкого  — в девичестве Дора Бронштейн.  Но в  разные годы жизни ее звали по-разному: Дебора, Иродиада, Ирина, Дарья Алексеевна. Бабушка  родом из Житомира, жила  в Киеве, имела среднее медицинское образование (акушерские курсы), работала косметологом. Позже она стала носить фамилию второго мужа — Семененко, приняла православие.

Первая  жена Владимира (Вольфа), т.е. бабушка Владимира Семёновича Высоцкого-младшего — Бронштейн Дора (она же: Дебора, Иродиада, Ирина, Дарья Алексеевна — в зависимости от изменений вкуса и обстановки в разные годы жизни) Евсеевна Высоцкая, Семененко по второму мужу, 1891-1970 — родом из Житомира, потом жила в Киеве, имела среднее медицинское образование (акушерские курсы), работала косметологом. Её отец, т.е. второй прадед поэта, Бронштейн Овсей-Гешель Хаим-Мордкович (таким образом, Мордко Бронштейн — имя ещё одного прапрадеда поэта), согласно данным Житомирского архива: мещанин Волынской губернии, иудейского вероисповедания, 37 лет, семейный, окончил полный курс бывшего Житомирского еврейского учительского института. После развода Вольф и Дора (Дарья)  вступили в повторные браки, смешанные. Сын деда по второму браку, Владимир Владимирович — третий дядя поэта, моложе племянника на несколько лет.
Бабушка вторым браком вышла замуж за Г.Л.Семененко. В период оккупации Киева немцами, замужество с неевреем спасло бабушку от смерти в Бабьем Яре, она даже продолжала работу. Соседи — семья Мельниченко, не выдали её немцам.

Её отцом, т.е. вторым прадедом поэта, был Овсей-Гешель Хаим-Мордкович Бронштейн — мещанин Волынской губернии, иудей по вероисповеданию. Он окончил полный курс Житомирского еврейского учительского института.

У Вольфа и Доры Высоцких было двое детей. Старший — отец поэта Семён Высоцкий. Он  родился в 1916.

«У Владимира Высоцкого был еще дядя  —  Высоцкий Алексей Владимирович (1919-1977). . Образование: артиллерийское училище, факультет журналистики МГУ.
Женился в начале войны на Таран Александре Ивановне (1923 — 2008) (это тётя Владимира Высоцкого)  кубанская казачка, военфельдшер той же части. Их дети, Александр и Ирэна.
Семья дяди оказала большое влияние на формирование личности племянника, поэтому о нём чуть подробнее. От Алексея Владимировича Володя слышал рассказы о войне, о боевых товарищах — дядя прошёл путь от командира огневого взвода до начальника штаба 124-ой гаубичной артиллерийской бригады большой мощности 20-й артиллерийской дивизии РГК. В последние дни войны орудия бригады вели огонь по Рейхстагу. Алексей Владимирович — автор ряда очерков, повестей, документальных фильмов. Трилогия А.В.Высоцкого «Весна в Берлине», включающая повести «И пусть наступит утро», «Дороги огненной земли» и «Весна в Берлине», была издана в 2010 году, к 60-летию Победы, дочерью Ирэной Алексеевной.
Надо отметить, что дядя был более прямым и независимым в суждениях, чем родной отец поэта, и такая же черта в полной мере проявилась в творчестве Владимира Высоцкого. В лаборатории «дяди Лёши» в Доме техники министерства речного флота РСФСР, были выполнены первые профессиональные записи исполнения песен Владимиром Высоцким. Дочь Алексея Владимировича Высоцкого, двоюродная сестра поэта, Ирэна Алексеевна, профессиональный писатель, рассказала о семейных корнях, детских годах и возмужании Владимира своей в книге «Мой брат Высоцкий. У истоков» («Ризалт», Москва, 2005, 2008). В прошлом году она издала книгу отца».
(Геннадий Брук. Еврейская генеалогия Владимира Высоцкого. Жили-были евреи Высоцкие).
http://isrageo.wordpress.com/2012/10/11/jewishvysotsky/

«Уже в поколении деда поэта, поколении, рождённом в ортодоксальных семьях и даже сделавших детям брит-милу  — обрезание (есть соответствующая запись в раввинатской книге), но большую часть жизни проживших в советской действительности,  — писал Брук, — началось «брожение»: отход от еврейских традиций. По  вторым бракам партнёры деда и бабушки не были уже евреями, бабушка перешла в православие.

Браки отца и дяди поэта совершались по гражданскому обряду, их жёны не были еврейками, т.е. это были типичные советские, вполне интернациональные семьи, без каких-либо национальных предрассудков и религиозных традиций. Но всё же, в глубинах памяти, сохранялось что-то от еврейских корней. По свидетельству израильской родственницы Высоцких Суламифи, старшее поколение, Вольф и Дора, дома говорили между собой на идише, значит, их дети были, по крайней мере, знакомы с языком, а, как известно, слова из усвоенного с детства языка прорываются в течение всей жизни, даже там, где в этом совершенно нет необходимости. Несомненно, что отдельные словечки были знакомы будущему поэту».

Итак,  отец Владимира Высоцкого – жидовин Семен Владимирович  (Вольфович) Высоцкий. Родился  в 1916.  Он обрезанный.  Он учился в 67-й киевской школе, в 1931-м году поступил в политехникум связи, но уже через год переехал в Москву. Там продолжил образование, стал офицером, Там  познакомился с  Ниной Максимовной Серегиной.  Она работала переводчицей.    В  1937-м   женился на  Нине Максимовне Серегиной. Ему было 22 года.  Она была на четыре года старше.   Владимир Высоцкий родился 25 января 1938 года.

Кто мать  Высоцкого по национальности?

Не  все жиды, кто писали и говорили о Высоцком,  были  тупые и наглые.  Небольшая часть жидов, которые считаются с фактами, вынуждены  были признать неприятный факт,  что Высоцкий  не есть еврей  по матери.  И потому он не   галахический  еврей.  Он не  «легитимный»  еврей, не  человек, которого считает евреем еврейское религиозное право — галаха. Галаха (еврейское религиозное законодательство, содержащееся в Библии, Талмуде и более поздней раввинистической литературе) считает евреем сына или дочь еврейки, происхождение отца не имеет значения.  (Согласно галахе, еврейство можно потерять, перейдя в другую веру, а также приобрести, пройдя гиюр. В отличие от галахи израильский Закон о возвращении полагает евреем, имеющим право на репатриацию в Израиль, внука еврея или еврейки по любой линии).

К  раздражению многих жидов, мать Владимира  Высоцкого не  только не еврейка, не жидовинка, она ещё и русская. Цитирую из статьи о матери Владимира Высоцкого.
«Рассуждая о своем творчестве, Высоцкий писал: «Мне кажется, что у моих песен очень русские корни, и по-настоящему они могут быть понятны только русскому человеку». Откуда эти русские корни? Сам Высоцкий писал: «Много во мне маминого». Мать Владимира Высоцкого, Нина Максимовна СЕРЕГИНА – из рода русских крестьян. Ее отец, Максим Иванович Серёгин — уроженец села Огарёво Огарёвско-Теплинской волости Богородицкого уезда Тульской губернии. В 14 лет он перебрался в Москву, где поначалу прислуживал в трактирах и ресторациях, а позже работал швейцаром.

Нина Максимовна вспоминает: «Я родилась 23 марта 1912 года в Москве, меня крестили в церкви Всех Святых, что возле теперешней станции метро „Сокол“. Моими крёстными восприемниками стали: Иван Родионович Калинин (петербуржец) и Наталья Андреевна Туманова из Подмосковья». В семье Серегиных росло пятеро детей — сестры Надежда, Рая, Нина и два брата — Володя и Сергей. Мама — Евдокия Андреевна Серёгина (в девичестве Синотова, 1888 года рождения), была домохозяйкой. Нина Серегина работала в Бюро транскрипции при Главном управлении геодезии и картографии НКВД СССР, переводчиком с немецкого языка.

Семен Высоцкий был другом ее родного брата, Володи. Поначалу молодожены уехали в Новосибирск. Но работы для Нины там не нашлось, и они вернулись в столицу. О рождении сына Нина Максимовна вспоминала: «Появление на свет моего первенца предполагалось 12 января 1938 года, но родился он почти на две недели позже, 25 января. В роддом меня провожал мой муж Семён, ему шёл тогда 22-й год, я была на четыре года старше. Сын родился в 9.40 утра. Такая радость!» Маленького Володю мать брала с собой на работу, где он спал на большом столе».
http://www.vsesmi.ru/news/5844585/

Тот факт, что мать Владимира Высоцкого – русская,  признают  даже жидовины  из sem40. Сделать из Высоцкого  жидовина по маме – не удалось, хотя и  очень хотелось.  http://www.sem40.ru/index.php?newsid=234698

=======

Есть версия, что  жидовин Семен Владимирович Высоцкий —  не родной отец  поэта и барда Высоцкого.  Его биологический  отец русский. Но эта версия  слабо аргументирована.

=====

Начало биографии

Познакомились  родители   в 1936, за два года до рождения  сына Владимира.  Какое-то время жили в Новосибирске,  но  Нина Максимовна Серегина там  не нашла работу по специальности, и  незадолго до появления на свет сына переехали в Москву, в коммунальную квартиру на Первой Мещанской, дом 126.
Владимир Высоцкий родился 25 января 1938 года в Москве. Хотя отец Семен Владимирович Высоцкий.– обрезанный жидовин, в паспорте  у Владимира Высоцкого  в графе национальность —  русский.
Дед Высоцкого по отцу,  жидовин, который работал на заводе «Новый мыловар» инженером-экономистом, устроил внука в детский сад.

Родители Владимира Высоцкого

Когда началась война,  отец  ушел на фронт, а  мать с сыном  эвакуировались из Москвы на Урал, в село Воронцовка Бузулукского района Чкаловской (ныне Оренбургской) области.  Нина Максимовна:  «Я приняла решение поехать в Казань… Но пришлось ехать не в Казань, а на Урал, в город Бузулук, вместе с детским садом парфюмерной фабрики „Свобода“, в котором некоторое время воспитывался Володя… Володя с обидой говорил: „Ты все обещала: в Казанию, в Казанию, а сами едем в какой-то Музулук!“ Город Бузулук расположен между Куйбышевом и Оренбургом. В 15–18 километрах от Бузулука, в селе Воронцовка, находился спиртзавод № 2 имени Чапаева. В этом селе все мы и разместились: московский детский сад, дети школьного возраста и родители… Жили мы в крестьянских семьях. У меня были прекрасные хозяева: Крашенинниковы – мать, дочь и девочка Тая…»

В июле 43-го мать  и сын приехали обратно в Москву, на Первую Мещанскую, 126  (с 1957  проспект Мира).  Отец-жидовин  пожил с ними  недолго  и ушел к Евгении Степановне Лихолатовой, на Большой Каретный. Вскоре Нина Максимовна тоже вышла замуж – за Григория Бантоша.

В 1945 году пошёл в первый класс 273-й школы. Через некоторое время после развода родителей, в 1947 году, Владимир переезжает жить к отцу-жидовину  и его второй жене — Евгении Степановне Высоцкой-Лихалатовой. В 1947—1949 годах они живут в  г.  Эберсвальде (Германия), по месту службы отца-офицера.

В октябре 1949 года он вернулся в Москву,  пошёл  в 5-й класс мужской средней школы № 186. Семья Высоцких живёт  в то время в Большом Каретном переулке, 15.  Окружение в это время  — дворовая  молодёжь. В настоящее время на доме установлена мемориальная доска. Этот переулок увековечен в песне Высоцкого: «Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном!».
Окончил  школу в 1955  и  поступил по настоянию отца  на механический факультет Московского инженерно-строительного института. Поучился семестр и ушёл.

Высоцкий: «По паспорту и в душе я русский…».

Отец и некоторые родственники  по отцовской линии, которые приходили в их дом,  – евреи.  Соседи по коммунальной квартире – евреи.   Потом  появились  друзья-евреи.  В театре –  почти  одни евреи.  «Кругом одни евреи». Он осознавал, что   часть его – еврей.    Слово «антисемитизм» и «антисемиты» он употребляет,  как и евреи, и в том же смысле, как и евреи и как русские дураки и  зомби.  «Антисемитизм – это неприязненное  и даже враждебное отношение к евреям». Он не знает, что слово это изобретено немцами.  Он не знает, что «антисемитизм – это  враждебное  отношение к экспансии жидов вширь и вверх, во власть». Так это слово употребляли  сначала немецкие и русские националисты и патриоты. Потом под давлением арабов-семитов немцы отказались от этого термина. А евреи  зажилили этот термин и запихали  его в головы гоев  со своим толкованием.  Хотя правильно для русских употреблять слова «антижидизм»,  «противник жидовской экспансии», «противник жидофашизма».   Слова «жид», «жиды», «жидовины», «жидва» и тому подобные  Высоцкий  не употреблял. Он сознавал, что  существует бытовой и государственный антисемитизм в жидовском толковании. Но он не понимал   природу русского народного антижидизма.  Он абсолютно не знал, тысячелетнюю историю борьбы русских с жидами  со времени Жидовского царства на Волге до  появления на Земном шаре Владимира Высоцкого.  Он не знал, сколько зла и бедствий  для других народов жиды сотворили на Земном шаре. Ни одной книги не прочитал   на эту тему.  Ибо невозможно тогда было найти в  советских библиотеках и в книжных магазинах книги о жидовской экспансии.   И в школах и вузах «это не проходили». Он не знал, сколько зла и бедствий принесли жиды русскому народу… Не понимал что и во времена Брежнева  жиды занимали   привилегированное положение в Советском Союзе, хотя и были препоны для дальнейшей  их экспансии. Не понимал, что многие жиды в Советском Союзе – на стороне Израиля и НАТО…  Ну не пускали жидов за границу, так и русских не пускали…

Жиды много написали  и поразмножали статей о «еврейских мотивах» в творчестве Владимира Высоцкого. Ну, были «еврейские  мотивы»,  но каков их процент? Вот у Пушкина  тоже были  «эфиопские мотивы»  («Под небом Африки родной…»), но у Пушкина эфиопское «я» было  еле видимое.   Африка с эфиопами была далеко, за горами и морями, эфиопов вокруг нет.   Он  был русский поэт  почти на 100 процентов. А  Высоцкого  окружало  с детства до смерти  множество жидов, и Израиль был близко,  поэтому процент жидовских  мотивов был больше в его творчестве, чем процент эфиопских мотивов в творчестве Пушкина.  Процентов 95, цифра, конечно, условная, может и меньше.   Он написал около 700 стихов и песен,  сколько из них про жидов? Он не написал даже ни одной песни или стиха про жидовский Холокост…
Марина Влади писала: «Единственный поэт, портрет которого стоит у тебя на столе, — это Пушкин. Единственные книги, которые ты хранишь и время от времени перечитываешь, — это книги Пушкина. Единственный человек, которого ты цитируешь наизусть, — это Пушкин. Единственный музей, в котором ты бываешь, — это музей Пушкина. Единственный памятник, к которому ты приносишь цветы, — это памятник Пушкину. Единственная посмертная маска, которую ты держишь у себя на столе, — это маска Пушкина. Твоя последняя роль — Дон Гуан в „Каменном госте“. Ты говоришь, что Пушкин один вмещает в себе всё русское Возрождение».

Но если верить некоторым жидам, то Высоцкий, как  и Пушкин был эфиоп. Только с примесью жидовской крови.

Как-то во время Русского марша в Петербурге, увидел я старуху-жидовку. Он  держала в руках плакат, на котором  написала дома, что Пушкин не русский поэт, а  негр. Кто-то хотел отнять и порвать этот плакат, а я тогда сказал: да зачем,  ведь  эта старуха-жидовка – просто дура.  Старуха-жидовка  посмотрела на меня, и в глазах ее было недоумение. Она не понимала, что она дура. А потом она ещё  долго ходила с этим плакатом.

Вот что писал  Владимир Высоцкий  своей  первой жене Людмиле Абрамовой (4 марта 1962 года): «По паспорту и в душе я русский…».  И двумя годами позднее: «Стал похож на русского вахлака, от еврейства не осталось и следа…».

Трудно представить, что если бы Высоцкий прожил ещё  лет пятнадцать-двадцать,  он оказался бы во время  Большой Катастрофы, Развала  Советского Союза,  Второго Большого Прыжка  жидов власть, во время дискриминации и кровавого геноцида русского народа в бывших советских республиках, в Чечне…  — на стороне жидов.

Но отметим и такой факт. Внучка Владимира Высоцкого (дочка сына Аркадия)  Наташа (Наама) бракосочеталась   по жидовскому обряду.

http://isrageo.wordpress.com/2012/10/11/jewishvysotsky/

О  смерти  Высоцкого 

Он был выносливый и спортивный человек.  Большинство мужиков  в России не способны сделать, например, такую стойку.

А умер он, когда ему было всего  42 года. 

Причины  не только в больших нагрузках.   Хотя нагрузки были действительно большие. Спектакли в Театре на Таганке. Концерты, которые   администратор устраивал даже три раза в день, чтобы побольше заработать. А ночью писал стихи, песни и сочинял к ним музыку. Чтобы взбодриться, пил кофе по 5 кружек в ночь. Чтобы расслабиться пил водку. Пошли запои.  Вокруг него тоже часто  пьяницы. Стал алкоголиком.  Начали ему делать по его просьбе «вшивки», но  часто сам их выковыривал. Снимали его с подоконника, отгоняли чертей… Организм год от года всё больше изнашивался… Изнашивались и  сердце, и печень, и нервы…
Всё чаще и  Мировая  Тоска захватывала… Высшего Смысла  Жизни ведь не было… Строитель коммунизма из него не получился. Веры в Коммунизм  не было… «Зачем живём, братья-товарищи?»  Неустроенная душа в  деградирующей Коммунистической  Системе. В «диссидентах» тоже не видел героев для подражания…

При Брежневе ему дали  право на выезд  на Запад.  Многим не давали, а ему дали. Хотя родной отец жидовин  считал его «антисоветчиком».  Вместе с актёрами Театра на Таганке ездил с гастролями за границу — в Болгарию, Венгрию, Югославию,  Францию, Германию, Польшу. Получив разрешение выехать к жене во Францию с частным визитом,  побывал  несколько  раз в США (в том числе и с концертами  в 1979 году), Канаде, Таити и тд. Мог и остаться там, многие мечтали жить на Западе, а зачем ему там оставаться? Его зрители и слушатели в Советском Союзе.

Когда ездил на Запад, узнал, что там многие знаменитые певцы  и музыканты принимают «для облегчения жизни»  вместо водки и вина  наркотики и  живут благополучно годы. Уверяли, что наркотики даже стимулируют творческую деятельность. Наркотики в то время были не в ходу в Советском Союзе. И власти к тем, кто торговал, покупал  и принимал, относились строго.  Только после того, как к власти в 90-е рванули либерасты и жиды,  ринулись в Россию наркоторговцы, им стало вольготно,   и стали умирать тысячи русских людей  в год от наркотиков… А тогда  при Брежневе и правители,  и народ  пили водку, а кто победнее,  пили дешевый портвейн.

Он не был богатенький, как  многие современные эстрадные  «звезды». Он лишь  в конце жизни получил трехкомнатную квартиру. Но купить   наркотики деньги были. Он нашёл тех, кто могут продать, и  начал «колоться».   Сначала скрывал, потом перестал скрывать. Так как он играл Гамлета  в театре полуобнаженным, он вынужден был колоть себя  чаще в ноги.  Все ноги были страшно исколоты и воспалены. У него иногда шла горлом кровь. Иногда даже ходили ходуном челюсти и он не мог  жевать,  Марина Влади  заставляла его пить процеженный суп со сметаной… У него на сцене начались провалы в памяти. Он часто ходил по квартире со стеклянными глазами, рычал и ничего не соображал…

Он к врачам, но от них толку мало. «Они же меня не лечат, падлы!»  Он пытался соскочить, но слаб.  Он делал  гемосорбцию — мучительную очистку крови. Он ложился в парижскую клинику.  Он  уезжал с Мариной Влади в заброшенный уголок на юге Франции и пытался соскочить сам. В Советском Союзе  умелых спасителей-врачей не было или не решались спасать. Говорили, что есть  толковые врачи в Японии, но Япония далеко и  денег  больших нет…  Учителя Жизни не было.  Высшего Смысла Жизни  не было.    Внутренний голос  говорил и говорил:  «Всё что ты мог, ты  уже сделал!»  и  Высоцкий  повторял и повторял:  «Я в этой жизни сделал всё!».  Большого Смысла бороться за жизнь не было. 
Бизнесмен и друг Туманов советовал  срочно в тайгу, готов отвезти, но  здесь на передний план выскочило  красивое тело —  Оксана Афанасьева.  Думал, может любовь спасёт.  Но слаба была и её любовь, и его любовь…  После его смерти она выскочила замуж за жида-певца  Леонида Ярмольнка…

Уже 24 июля ему было  совсем плохо, но в  клинику Склифосовского  его не увезли. На ночь  (25 июля 1980) остались с ним врач Федоров,  врач  после смены очень устал и скоро уснул.   А когда проснулся, Высоцкий был уже мёртв.   Вывод врача: Остановка сердца на фоне инфаркта.   Некоторые врачи  из Склифа  говорили, что на самом деле Высоцкий, находившийся под воздействием большой дозы хлоралгидрата (сильнейшее успокоительное и релаксант), задохнулся завалившимся языком, а личный врач это проспал и очнулся, когда было уже поздно. Участковый, изучавший обстоятельства смерти, настаивал, что друзья, уставшие от выходок умирающего Высоцкого, связали его простынями и легли спать, а хрупкие сосуды наркомана не выдержали…  Официальный вывод: «острая сердечно-сосудистая недостаточность».

Отец Высоцкого, жидовин,  настоял, чтобы вскрытия тела не было. Не хотел, чтобы  народ узнал, что Высоцкий был наркоман.

До сих пор живет среди дураков версия, что  это КГБ содействовало  его смерти. Это «органы»  убили Высоцкого, как и Есенина. Но убивать Есенина у органов НКВД были основания. Есенин  открыто высказался против  одного из самых влиятельных жидов-диктаторов  СССР – Льва Троцкого (Бронштейна).  «Я знаю, что   ты ЖИД!»  Среди друзей Есенина было много русских националистов. Некоторые из них были расстреляны. У «органов» были основания его повесить и выдать за самоубийство.

Владимир Высоцкий не был крутым оппозиционером против КПСС.  Не был и русским националистом, кто бы открыто высказался против  засилья жидов во власти, в СМИ. театре,  на эстраде и в Телеящике.

Когда он умер, в Москве проходили Олимпийские Игры. Газеты, радио и Телеящик  о смерти Высоцкого  ничего не сообщили. Кое-где мелким шрифтом.  Но у Театра  на Таганке, где было прощание с Высоцким,  собралось  проститься  с  выдающимся поэтом и бардом около 40 тысяч человек.

http://a-glazunov.livejournal.com/46197.html

==============
Читать более полный сборник и про Основы Русского Космизма
http://www.pravda-pravo.ru/forum/index.php/board,25.0.html

Posted on Jan. 2nd, 2015 at 06:32 pm | Link | Leave a comment | 10 comments | Share

 Владимир Высоцкий

АНТИСЕМИТЫ

Зачем мне считаться шпаной и бандитом —
Не лучше ль податься мне в антисемиты:
На их стороне хоть и нету законов,-
Поддержка и энтузиазм миллионов.

Решил я — и, значит, кому-то быть битым,
Но надо ж узнать, кто такие семиты,-
А вдруг это очень приличные люди,
А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет!

Но друг и учитель — алкаш в бакалее —
Сказал, что семиты — простые евреи.
Да это ж такое везение, братцы,-
Теперь я спокоен — чего мне бояться!

Я долго крепился, ведь благоговейно
Всегда относился к Альберту Эйнштейну.
Народ мне простит, но спрошу я невольно:
Куда отнести мне Абрама Линкольна?

Средь них — пострадавший от Сталина Каплер,
Средь них — уважаемый мной Чарли Чаплин,
Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,
И даже основоположник марксизма.

Но тот же алкаш мне сказал после дельца,
Что пьют они кровь христианских младенцев;
И как-то в пивной мне ребята сказали,
Что очень давно они бога распяли!

Им кровушки надо — они по запарке
Замучили, гады, слона в зоопарке!
Украли, я знаю, они у народа
Весь хлеб урожая минувшего года!

По Курской, Казанской железной дороге
Построили дачи — живут там как боги…
На все я готов — на разбой и насилье,-
И бью я жидов — и спасаю Россию!

1964

Тайны «Молодой гвардии»: почему Фадеев застрелился после выхода книги