Контакты
Тайна раскола МХАТа: почему Доронина и Ефремов из влюбленных превратились в заклятых врагов? Подруга Аросевой: «Долгое время Ольга скрывала свое прошлое ото всех»
Воскресенье, Сентябрь 20, 2015 , 05:09 ПП
Тайна раскола МХАТа: почему Доронина и Ефремов из влюбленных превратились в заклятых врагов?
Откровенные воспоминания заведующего труппой МХАТа.
«С в юности мы чуть было не поженились. С долгие годы дружили», — говорит Евгений Новиков — заведующий труппой . Евгений Александрович знает если не все, то очень многое и о Дорониной, и о Ефремове, и об их романе, и о том, какая кошка пробежала между великими актерами, что в конце концов привело к тому, что стало два МХАТа. В интервью «7Д» он впервые откровенно рассказывает об этом…Таню я впервые увидел жарким летом 1951 года в Репино. Там был чудесный санаторий, в котором мой отец работал главным врачом. А шеф-поваром на кухне санатория трудился Василий Доронин, отец Тани. По этой причине мы жили в одном доме, отведенном сотрудникам. Мы с отцом — на первом этаже, а в мансарде в двух комнатках ютились Доронины: Василий Иванович с женой, старшей дочерью Галей (у той уже был свой ребенок) и 17-летней Танечкой. С ней мы ходили купаться на пляж Финского залива. Таня брала с собой племянника Арсюшу, которого с удовольствием нянчила и таскала на руках. Таня уже успела оформиться: женская стать, округлые плечи, щечки… Она была такая красивая! Правда, очень скромно одета. Помню, на пляже Таня все читала мне стихи Ахматовой. «Предо мной золотой аналой, и со мной сероглазый жених…»Женихом вроде как считался я. Потому что очень скоро между мною и Таней возникла нежная, юношеская влюбленность. Очень целомудренная. Таня была воспитана по самым строгим понятиям, как советская девушка. Она ничего «о всяком таком» не знала. И я любил ее так же искренне и робко. Как-то, лукаво посмотрев на нас, сидящих рядышком на пляже, с Арсюшкой, который возился у нас в ногах, соседка крикнула: «Танька! Своего-то когда рожать будешь?!» — «Никогда, — серьезно ответила Таня. — Потому что если я буду актрисой, мне будет ». Соседка усмехнулась: «Актриса!» Так Таню дразнили с тех пор, как она стала героиней детективной истории — удрала после восьмого класса в Москву, поступать в Школу-студию МХАТ!
Тане казалось, что раз она такая талантливая, то преподаватели не посмотрят на то, что у нее нет школьного аттестата. Сказав родителям, что едет в гости к родне, она влилась в толпу абитуриентов Школы-студии. Надо сказать, что два тура она прошла в Ленинграде, там работала выездная комиссия. А на третий отправилась в Москву. Здесь Таню даже поселили в общежитие, то есть дали возможность вдохнуть студенческой жизни. Когда же Доронина увидела себя в списках, она облегченно вздохнула и призналась ректору Вениамину Радомысленскому, что покинула школу на два года раньше положенного. «Немедленно домой, к маме! Через два года приедете!» — отрезал он, и как Таня ни просила, ни плакала — пришлось ей возвращаться. И снова приступить к учебе в ненавистной школе. Каким-то образом эта история выплыла на свет и стала известна всем. Танины одноклассники подсмеивались над «актрисой». А ей ничего не оставалось делать, кроме как без всякой заинтересованности продолжать ходить в свою школу, просто ожидая аттестата. Когда мы познакомились, ей всего-то годик оставался учиться.Первого сентября мы с Таней сели в поезд и поехали в Ленинград, ей предстояло пойти в школу, мне — в театральный институт, я уже учился на четвертом курсе. В Ленинграде мы тоже жили недалеко друг от друга. Помню, у двери в ее коммуналку было налеплено много звонков, Дорониным полагалось звонить один раз. Коридор длинный, кухня — из тех, где вечно висит белье на веревках, кто-то готовит, кто-то моется… Зато в комнате Дорониных стояла довольно добротная мебель. Помню большое зеркало на дверце шкафа, перед которым Таня любила «примерять» на себя разные лица. Ей все хотелось найти правильный ракурс, потому что она считала свою внешность невыигрышной. Она, конечно, была крепко сбита, а ей самой нравились девушки хрупкие, она им завидовала. Но Таня, как ни худела, не могла стать такой — у нее была широкая кость. Еще, мне кажется, Таня немножко стеснялась, что у нее папа — повар. Но одна повариха ей сказала: «Ты никогда не стесняйся профессии отца. Это ж самое главное — накормить людей! Он тут практически самый главный человек…»
Однажды, уже глубокой осенью, я, как обычно, встретил Таню после учебы, и мы, держась за руки, возвращались домой. Таня жаловалась, что ее опять разбирали на классном собрании. «Говорили, что я не ответственная, что мало интересуюсь жизнью коллектива». Таня говорила это вроде как даже со смехом. Потому что у нее была цель, и все. Что они там понимают? А потом, если бы они знали, какое у нее расписание. Как у космонавта! В Доме пионеров она посещала сразу несколько секций: французский язык, пение, художественное слово, танец… Ведь актрисе многое нужно уметь, а все, что не имеет отношения к актерству, ее не интересует. Зачем ей математика, химия? Зачем ей эта жизнь чужого ей коллектива?..Мы как раз говорили обо всем этом, и вдруг Таня ахнула. Перед нами как из-под земли вырос ее отец, который, вероятно, от кого-то узнал новость о классном собрании. Василий Иванович вырвал Танину руку из моей и прямо на улице, при всем честном народе, несколько раз ударил ее по щекам. Я закричал: «Что вы делаете, как вам не совестно?» — «А ты молчи! Знаем мы вас, артистов», — отмахнулся Василий Иванович. Для него актер — это был человек без определенного рода занятий, болтающийся без дела. И он увел Таню.С тех пор мы с ней стали встречаться тайно. Обычно я приходил в их дом, прокрадывался, нажимал звонок и на всякий случай убегал в сторонку, вдруг отец или мать выйдут. Когда наступила зима, то стало еще проще. Я подбегал к дому, лепил снежок, и по ее окошку — хлоп. И она уже знала, что это я пришел. Всю зиму мы часто ходили по городу, грелись в кино — в общем, дружили, как говорится… А однажды, когда родители Тани не ночевали дома, она осталась у меня. Я тоже, как правило, жил один, потому что отец мой много ездил. Тогда-то Таня и показала свое строгое воспитание, в какой-то момент сказав мне: «Нет, это только после свадьбы!» Но я и так был счастлив. Весной, когда я сдавал в институте дипломный спектакль, Танюшка пришла с огромным букетом сирени для меня. Казалось, впереди счастье…
В 1952 году Таня поступила во МХАТ. Как уж ей удалось сломать сопротивление родителей — даже не представляю. Помню, она жаловалась: «Меня хотят определить в библиотечный институт!» А я ей ответил: «Хорошо хоть не в рыбный!» Ее родители до последнего не верили, что она все-таки поедет снова в Школу-студию поступать. Но Таня умела как-то мягко настоять на своем. Ну а меня через год призвали в армию. Определили в военный ансамбль, с которым нужно было ехать в Германию на три года. Конечно, мы с Таней договорились, что она будет меня ждать. Но письма от нее приходили все реже, да и я, честно говоря, уже влюбился в солистку нашего ансамбля Светлану.В 1955 году, во время отпуска, я зашел к Татьяне. Она призналась, что за своего сокурсника по Школе-студии . Как я понял с ее слов, Басик к ней так прилип, что просто ни в какую! Она мне потом, через много лет, сказала: «Да, ты уехал… А он меня так уговаривал, так уговаривал. Я на него смотрела, смотрела… Потом мне показалось, что он чем-то на тебя похож. Ну я и вышла за него замуж». Так судьба развела нас, похоронив светлую юношескую любовь.
«Олег, признайся, зачем тебе так много женщин?»
В последний год службы в армии я прочел в журнале «Театр» о молодежной студии «Современник», которую создал талантливый актер Олег Ефремов. Я сразу понял, что мне надо к нему! И как только демобилизовался, заявился в Москву, в Детский театр, где Олег тогда еще работал. Помню, пройдя через служебный вход, где никто меня ни о чем не спросил, я бродил по внутренним помещениям театра, потом распахнул какую-то дверь и попал в курилку. Там всеобщее внимание было обращено на молодого парня, улыбавшегося в 32 зуба, он травил байки. Я сразу понял, что это и есть Ефремов. И вызвал его на лестницу поговорить.
Он мне сказал: «Ты понимаешь, у нас ведь в студии даже зарплаты нет, все еще только начинается. Поэтому все актеры служат в других театрах. И тебе нужно устроиться…» И тут же его осенила идея: «А давай к нам, в ЦДТ!» На следующий день, когда я пришел в администрацию театра, мне сказали: «Нам актеры не нужны!» — «Но я от Ефремова…» — «От Ефремова? Тогда другое дело!» И меня приняли. А буквально через несколько месяцев Олега уволили. Он просто не явился вечером на спектакль, хотя играл главную роль в сказке «Конек-горбунок». Олег не расстроился — он всеми помыслами был уже в «Современнике». А вот я неожиданно прижился в Детском театре, да так, что в «Современник» больше не стремился…Несмотря на то что мы работали в разных театрах, из виду мы с Олегом друг друга не потеряли и все равно вертелись в одной компании. Помню, в 1967 году, как раз в период съемок , я узнал о его романе с Дорониной. Надо сказать, что он просто не мог играть любовь с актрисой, с которой у него ничего не было. И я не удивился, когда Олег признался мне, что у них с Татьяной завязались отношения. Кстати, с Таней их познакомила , с которой у Олега был долгий роман с перерывами. Нина и Татьяна стали подругами еще в студенчестве. Друзья тогда шутили над созвучием их фамилий: «Дорошина ходит с Дорониной!» А когда Татьяна стала играть крупные роли в БДТ, Нина с Олегом иногда садились на поезд и приезжали в Ленинград, специально, чтобы посмотреть ее спектакль. Так что с Олегом у них знакомство было давнее, но в нечто большее оно переросло, только когда они год провели вдвоем в тесном пространстве машины, на съемках «Тополей…».Я ничего не стал рассказывать Олегу о своем юношеском романе с Татьяной, а только спросил его: «Ну ты как петушок перетоптал всех «кур» в своем «Современнике», да и на съемках тоже… Зачем тебе так много женщин?» Он ответил: «Ну, понимаешь… Это как художник тронул кистью холст, посмотрел — нет, не то! Смешал краски заново, опять сделал мазок — вроде то. Посмотрел повнимательнее — нет, не то! Соскоблил. Вот теперь вроде ничего». Одним словом, как я понял, и Таня для Олега оказалась «не то». Но ее достоинства или недостатки тут, думаю, ни при чем… Для него все женщины так или иначе оказывались «не то». И задерживались с ним только те, кто любил его безумно и все терпел.
Ну а с Таней Олег в последующие годы еще не раз встречался на съемочной площадке — в фильме «Еще раз про любовь», в телесериале «Ольга Сергеевна». Отношения у них были очень теплые, доверительные. И ясно было: он бы дорого дал, чтобы Таня вернулась к нему в театр.Дело в том, что Доронина, уйдя из БДТ во МХАТ, проработала там шесть лет, а затем перешла в Театр Маяковского, к Гончарову. И только через 11 лет, не поладив с худруком, в 1983 году снова вернулась во МХАТ. Тогда Олег уже потерял надежду найти общий язык с имеющейся у него труппой в сто с лишним человек и набирал свою, «звездную» команду. Пригласил Олега Борисова, , …К этому времени я уже больше десяти лет работал во МХАТе. Мне было под сорок, когда я почувствовал, как это все-таки унизительно — быть актером. И я устроился в Министерство культуры, где меня и встретил Олег: «О, Женька, здорово, а что ты тут делаешь? У нас есть должность заведующего труппой». Он тогда всех под себя греб. Вообще действовал смело, дерзко… Я знаю, что, когда его назначали худруком МХАТа, он сказал заведующему Отделом культуры ЦК: «Заметьте, я вас об этом не просил! Это вы меня назначили. И я буду вести тот образ жизни, к которому привык!» Имелось в виду, что график «болезней» у Олега не изменится. Хотя это не означало, что он забрасывал дела, помню, терпел и два, и три месяца… Но время от времени ему было «надо». Чего, кстати, на дух не переносила в Олеге Таня Доронина.
Когда я пришел во МХАТ, она еще не ушла к Гончарову. В паре с Олегом Таня играла в пьесе Володина «Дульсинея Тобосская». Думаю, Доронина была Ефремову нужна и в качестве агента, которого можно заслать к новому министру культуры. Ведь Фурцева, занимавшая эту должность до 1974 года, была влюблена в Олега. А следующий министр, Петр Нилович Демичев, у которого было прозвище Ниловна, был откровенно влюблен в Доронину. Также от нее сходил с ума первый секретарь Московского горкома КПСС, партийный вождь Виктор Гришин. А эти люди могли очень много сделать для МХАТа! Например, разрешить смелую пьесу, которую Олег уже лет семь безуспешно пытался пробить для постановки. Это была пьеса Александра Гельмана «Скамейка».
История грубоватого в своей откровенности разговора шофера и работницы чулочной фабрики, обнаруживающая все противоречия между мужчиной и женщиной, не нравилась чиновникам. Ефремову не позволяли «тащить на сцену МХАТа эту грязь». Доронина тоже считала пьесу грязью, но отстаивать ее к Демичеву пошла, потому что после «Скамейки» Ефремов пообещал ей чуть ли не роль Анны Карениной. Татьяне стоило только взмахнуть ресницами, и министр культуры пьесу разрешил. Но почему-то на этом карьера Дорониной в ефремовском МХАТе в общем-то и закончилась. Кроме роли в «Скамейке», которую она ненавидела, Таня у Олега так ничего толком не сыграла. При этом к Ефремову с претензиями обращаться было бесполезно. Он ненавидел, когда актеры выпрашивали роли. «Есть интересы театра», — говорил он, хотя, если честно, по сути, это были интересы Олега.А тут Плучек предложил Тане роль, о которой она мечтала, — Раневскую в «Вишневом саде». Но Олег и слышать об этом не хотел, он требовал верности МХАТу, никакого «налево»! Таня недоумевала: «Интересно, почему я не могу совмещать, если в этом сезоне я во МХАТе ничего нового не репетирую?» Думаю, в ее сердце уже тогда начал зреть бунт против Ефремова…
Чтобы стать худруком МХАТа, Тане потребовалась одна минута
А потом в театре началась вся эта история… Первыми Ефремов собрал администрацию театра — это было, как сейчас помню, 6 ноября 1986 года. Он сообщил нам о том, что. Я тогда единственный из руководства проголосовал «против». Остальные были обескуражены, ошеломлены… Хотя о реформах Олег говорил давно, и было понятно, что когда-то они произойдут. Вот только мое мнение по этому поводу таково: Олег был гениальным актером и режиссером. Как руководитель — он мог бы хорошо командовать дивизией. А ему доверили весь фронт. И он запутался, наломал дров.
Ну а потом было общее собрание труппы, и вот тут началась кутерьма! Собрание, на котором обсуждалось, как делить театр, длилось три дня! Расходились только на ночь. Перестали играть спектакли, забыли вообще обо всем на свете. Мало кто знает, но план реорганизации МХАТа был написан не самим Ефремовым, а драматургом Михаилом Шатровым. Этот человек всю жизнь писал исторические пьесы о Ленине и говорил о себе: «У меня ленинский тип мышления!» Оно и видно! А еще на том знаменитом собрании другой драматург — Александр Гельман — ошарашил всех. Он взял в руки лист бумаги и сказал: «Как разделить МХАТ? Да очень просто! Чик — и готово!» И порвал бумажку надвое. После этого поднялась такая , что встал и попросил выйти всех, кто за Ефремова. Вышло человек сорок…Тут поднялся с места наш актер, Юрий Пузырев, и сказал: «Нам тоже надо выбрать кого-то ответственного. Кто будет представлять наши интересы. Может, Татьяну Васильевну? Проголосуем?» Доронина сидела тут же и молчала… И раз — единогласно за нее сто человек проголосовали. Вот так, в одну минуту, все было решено. Думаю, Таня очень хотела стать главной, она к этому времени уже созрела как лидер. Окончила режиссерские курсы, у нее появились не только актерские, но и режиссерские амбиции. Одним словом, она возглавила оставшуюся часть труппы. И это при том, что ее-то Ефремов к себе приглашал! Доронина однозначно при разделе была бы принята в основную труппу. Если бы не заступилась за «отсеянных». Она спросила Олега: «А куда пойдут работать те, которых ты не взял к себе?» А он легко ответил: . Был такой клуб культуры при одноименном заводе. Таня вспыхнула: «Тогда и я не останусь!» И решения своего не изменила.
Но даже после того исторического собрания МХАТ окончательно разделился далеко не сразу. Прошло еще четыре месяца, за которые все окончательно переругались и ситуация зашла в тупик. И вот 24 марта 1987 года Олег Николаевич в последний раз решил собрать пока еще единую труппу театра. К этому его подтолкнуло коллективное письмо, написанное «доронинцами» в Министерство культуры от имени якобы всех артистов МХАТа. Там впервые открыто затрагивался вопрос болезни Ефремова. Было рассказано, что на гастролях в Болгарии Олег напился прямо за кулисами театра, в правительственной ложе. А потом якобы он в гостинице, продолжая гульбу, завернулся голый в болгарский флаг, вышел на балкон и орал: «Я самый главный болгарин!» Это был удар ниже пояса…Стенограмма речи Олега Ефремова на этом последнем собрании до сих пор хранится у меня. Он сказал: «Документ, который был послан от имени МХАТа и который некоторые из вас подписали задним числом, окончательно убедил меня в том, что внутреннее размежевание труппы стало реальным фактом… Никто не может заставить меня заниматься совместным творчеством с людьми, которым по понятиям старого Художественного театра нельзя было бы и подать руки. Заявляю со всей определенностью: никакой единой труппы у нас нет и быть не может, как не может быть и общего художественного руководства… Затягивать решение конфликта дальше нельзя. Театр находится у той черты, у того порога, за которым нельзя уже будет скоро играть совместные спектакли. В дело пошли доносы, исчезли остатки интеллигентности, даже элементарной порядочности. Поэтому прошу сегодня труппу проголосовать за мое предложение о создании двух сцен внутри объединения «Художественный театр».
Как известно, голосование это опять не прошло. «Доронинцы» боялись, что никакой второй сцены не будет, они требовали свое помещение, свой отдельный театр. Что и состоялось. Так появились «мужской» МХАТ и «женский», руководители которых ревниво краем глаза следили за действиями друг друга.
Подать в суд на Доронину Ефремов не мог
Разумеется, все последующие годы и Ефремова, и Доронину пытались спровоцировать на какие-то высказывания. Но оба стойко молчали! Лишь однажды между ними произошла стычка. Тогда даже железобетонное терпение Олега Николаевича, который никогда не воевал с дамами, пошатнулось… Как-то раз один из сотрудников театра принес в кабинет Ефремова американскую газету, где было опубликовано интервью с Дорониной, данное ею на гастролях в США. Разумеется, корреспондент на все лады расспрашивал ее о разделе МХАТа, и, судя по напечатанному, на чужбине Доронина позволила себе высказаться. В частности, Олегу Николаевичу перевели такой отрывок: «Татьяна Васильевна, а как сложилась судьба актеров пенсионного возраста после раздела МХАТа? » — «Если б план Ефремова осуществился, их судьба могла сложиться очень печально. На мой вопрос Ефремову: «Куда же деваться старикам?» — он ответил: «Сами передохнут…» Услышав такое, Олег Николаевич побагровел и стукнул кулаком по столу: «Я подаю на нее в суд!»
На следующий же день в театр были приглашены юристы. Но они объяснили Олегу Николаевичу, что привлечь по факту публикации Доронину довольно трудно. Потому что это был все еще Советский Союз, хоть и на грани распада. И в нем действовали советские законы, никак не связанные с международным правом. А интервью было дано за границей… Если, конечно, Доронина вообще давала это интервью и ее слова не были искажены. В чем Ефремов уверен не был, а позвонить и прямо спросить было ниже его достоинства.
И вот прошло несколько лет. В Министерстве культуры проходило собрание по поводу празднования столетия МХАТа, на него, разумеется, пригласили худруков обоих театров. Все мероприятие Ефремов просидел, ни разу не повернув голову в сторону сидевшей рядом Дорониной. Но когда собрание закончилось, вдруг обернулся к ней, схватил ее за руки и даже немного встряхнул: «Таня! Нам нужно серьезно поговорить!» Они не виделись после раздела МХАТа ни разу, то есть уже больше десяти лет. И, пожалуй, требовалась немалая решительность, чтобы разрушить невидимую стену, образовавшуюся между ними. Только вот Танина реакция была явно не той, какую Ефремов ожидал. Как ни в чем не бывало она расплылась в улыбке: «Олежечка, здравствуй!» У Ефремова вытянулось от удивления лицо… И он совершенно забыл о своем намерении что-то у Дорониной выяснять. Ох и не проста была Татьяна Васильевна!Однако после этой встречи лед тронулся. И на празднование столетия МХАТа, которое каждый театр отмечал по-своему, Доронина отправила Ефремову личное приглашение. А Олег Николаевич даже позвонил ей и также пригласил на свой праздник. Но никто из них друг к другу не пришел… Только через год уже тяжело больной Ефремов посетил-таки театр Дорониной. Ему кто-то рассказал, что, мол, такой хороший спектакль там идет — по пьесе Виктора Розова «В день свадьбы».Ефремов заинтересовался. Я при этом не присутствовал, но мне рассказывали, что появление Олега Николаевича в зале произвело за кулисами театра переполох. Стали совещаться: что делать? В конце концов в антракте послали к нему помощников Дорониной. Мол, пожалуйте за кулисы, выпить чаю. Олег Николаевич отказался. Говорят, из театра он вышел со слезами на глазах. Скорее всего, это не спектакль его так растрогал. Просто в этом здании Ефремов проработал больше десяти лет, здесь происходил раздел МХАТа, многое вспомнилось… А по поводу пьесы Олег Николаевич сказал: «Хорошо играют ребята! Только непонятно зачем…» Имея в виду, нужна ли людям в 1999 году такая пьеса.
Через год Олега Николаевича не стало. Память о нем хранится в сердцах многих людей, и в ЦДТ, и в «Современнике», и в МХТ в Камергерском… Но по моим наблюдениям, больше всего Олега помнят в театре у Дорониной. В том смысле, что до сих припоминают все обиды, все подробности раздела. Словно это было вчера. Ведут односторонний спор с человеком, которого уже нет на этом свете. И вот я думаю: могли ли такие сильные чувства зародиться без женской обиды?..
Информация взята из –
Информация взята из –
Подруга Аросевой: «Долгое время Ольга скрывала свое прошлое ото всех»
В эксклюзивном интервью журналу «7 Дней» Надежда Каратаева рассказала интересные подробности из жизни звезды кино и театра Ольги Аросевой.
«На собрании труппы Плучек сказал: «Ольга Александровна! Вот вы вчера актерам говорили, что я не должен руководить театром… Что ж, уволить я вас из театра не могу. Но вы здесь больше ничего играть не будете». И у Ольги около десяти лет почти не было новых ролей», — вспоминает подруга актриса Надежда Каратаева.Мы познакомились с Ольгой больше полувека назад, когда почти одновременно в Театр сатиры устроились Аросева, мой муж Анатолий Папанов и я. Оля была уже опытной артисткой, она четыре года проработала в Ленинградском театре комедии у Николая Акимова. Причем попала Аросева туда необычным путем. Она еще училась в театральном училище в Москве, когда ленинградский театр приехал в столицу на гастроли. Оле так понравились акимовские спектакли — она ходила на все. В результате Аросева решила, что будет работать в этом театре, чего бы это ей ни стоило. Она взяла диплом своей старшей сестры Елены, которая окончила театральный раньше, и предъявила в отделе кадров у Акимова. Только позже, уже в Ленинграде, Аросева призналась в подлоге, и ей его простили.
Оле вообще были свойственны любовь к риску и авантюризм. Куда только не забрасывала ее жизнь! Было время, Аросева работала натурщицей — позировала художникам. Она даже успела поучиться в цирковом училище. Умение двигаться, гибкость и грациозность остались с нею до преклонных лет… В Ленинграде Оля продержалась четыре года. После того как Акимова сняли, Аросевой из театра пришлось уйти. Приехав в Москву, Оля вошла в нашу компанию.
«Что вы смотрите этому Плучеку в рот?»
В 1957 году руководителем Театра сатиры стал Валентин Плучек, которого молодежь приняла довольно благосклонно, с ним было интересно работать. И я не заметила, чтобы у Аросевой с Плучеком были какие-то конфликты. Но, вероятно, у Оли накопилось какое-то внутреннее недовольство, потому что на гастролях в Саратове произошел скандал, начало которому положила именно она. Однажды вечером в номере Ольги собралась компания — я, Толя Папанов, Евгений Весник… Как водится, выпили, несмотря на мои постоянные напоминания: «Может, хватит? Давайте уже сворачиваться!» Моей неусыпной заботой в те годы было, чтобы Толя где-нибудь не напился, потому что остановить его было непросто.
Однажды они с Евгением Весником в поисках круглосуточного ресторана, которых тогда в Москве не было, придумали сесть в поезд Москва — Ленинград и гуляли там в вагоне-ресторане всю ночь. Потом купили билет на обратный поезд — и снова веселье! Я в это время обзванивала вытрезвители и морги, разыскивала мужа. Таких историй было немало, так что я в тот вечер следила в основном за Толей. За Аросеву я была спокойна: Ольга любила застолья, но всегда знала меру. Но тут она почему-то разошлась и стала уговаривать Женю Весника подумать о том, чтобы занять положение повыше, чем просто актер Театра сатиры. «Женька! Ты такой талантливый! — говорила она. — Что ты сидишь? Тебе надо быть худруком нашего театра! Что вы все смотрите этому Плучеку в рот?» И все в таком духе. Мы не знали, что в этот момент по двору-колодцу гостиницы, как по громкоговорителю, разносилось все, что происходило в нашем номере. Более того, сам Валентин Николаевич, живший этажом ниже, стоял у окна и слышал каждое слово. Отреагировал он мгновенно — на следующий же день собрал труппу.
На собрании встал и сказал Аросевой: «Ольга Александровна! Вот вы вчера про меня говорили, что я не должен быть художественным руководителем театра, что вы хотите, чтоб был Весник… Так вот. Уволить вас из театра я не могу. Но играть вы здесь больше ничего не будете!» Повисла тишина… Женька Весник тут же бочком ретировался из помещения, а потом положил заявление на стол Плучеку, уволился и через какое-то время устроился в Малый театр. Когда мы его пытались втянуть в какие-то разговоры по поводу этой истории, он махал руками и отвечал: «Да ну вас к черту! Разбирайтесь сами!»Папанов был очень огорчен, что создалась такая ситуация, свидетелем которой он невольно стал. Практически перед каждым актером после этого встал вопрос: здороваться теперь с Аросевой или нет? Но для нас с Толей такой вопрос не стоял, мы по-прежнему оставались друзьями. А ей и вправду было тяжело. Как и обещал Плучек, в последующие годы у нее почти не было вводов в новые спектакли, а из некоторых старых ее просто вывели! И очень долго Аросева в «Сатире» только числилась. Конечно, она пробовала как-то изменить свою судьбу, просилась в другие театры. Но ее не брали.
Оля пыталась устроиться к Эфросу в Театр на Малой Бронной, сыграла что-то, но по каким-то причинам не осталась там. Возможно, были наслышаны об этой истории, считали, что у Оли сложный характер. Нрав у нее действительно был непростой. В общении она сильно давила на человека. Любила настаивать на своем, чтобы все было только так, как она хочет. В театре ее многие побаивались. У Аросевой был острый язык, и она могла все то, что другие лишь думают, сказать человеку в лицо. К этому надо добавить, что в те годы Аросева и в кино еще ничего серьезного не сыграла, ее приглашали только на эпизоды. Оля порой даже отчаивалась. Казалось, молодость прошла, а творческая жизнь не сложилась.
Изменил ее судьбу Эльдар Рязанов, пригласив Ольгу на роль главной героини в фильм «Берегись автомобиля». Счастливой эта картина стала не только для нее, но и для моего мужа, который тоже до этого в театре получал не так много ролей, а в кино его редко приглашали из-за неказистой внешности. Толя еще не знал, что впереди его звездный час и рождение знаменитого тандема с Андреем Мироновым.
Водителем троллейбуса стала по-настоящему
В тот момент, когда Оля проходила пробы у Рязанова, на картине была полная неразбериха с кандидатурами на главные роли. Считалось, что роль Деточкина будет исполнять Никулин, но он потом отказался. Следователя должен был играть Юрий Яковлев, но он был занят на других съемках, и Рязанов пригласил Олега Ефремова. Оля же понравилась Эльдару Александровичу сразу, но только он поставил ей жесткое условие: «Ты должна научиться водить троллейбус по-настоящему!» И Аросева несколько месяцев посещала специальные курсы, ей выдали настоящие водительские права и диплом. Но это не означало, что она может сразу вот так сесть и лихо водить общественный транспорт! Опыта было мало. И Оля ужасно переживала, когда к ней в салон посадили настоящих пассажиров. Снималась знаменитая сцена, когда отсидевший Деточкин видит любимую за рулем и бросается к ее троллейбусу.
Смоктуновский артист нервный, импульсивный, он так рванул к троллейбусу, прыгнув прямо на ветровое стекло, что Оле пришлось резко тормозить, чтобы не задавить партнера. Эту сцену переснимали много раз… Не задалась поначалу работа и у Олега Ефремова. Оставив ради фильма Рязанова дела в любимом «Современнике», он, тем не менее, использовал любую свободную минуту, чтобы читать пьесы в поисках нового репертуара для своего театра. В кадр входил, отложив очередную книгу.
«Ольгу любили больше всех из «Кабачка» — несли букеты, съестное, подарки, открытки с признаниями в любви» Фото: Мастюков Валентин /ТАСС
Когда половина фильма была уже снята, Рязанов, отсмотрев материал, понял, что работа Ефремова никуда не годится. И честно сказал Олегу: «Придется тебе свои пьесы пока отложить и перестать халтурить». И переснял все сцены с Ефремовым! С Мироновым и Папановым было легче. У Толи на ходу рождались шутки, которые потом пошли в народ. Вот это: «Положь птичку!» или «Я торгую кулубнику, выращенную своими собственными руками!» — Папанов это все сам придумал, и Рязанов был в восторге. Когда фильм вышел на экраны, для большинства артистов это был счастливый билет в большое кино. И для Ольги в первую очередь. Черная полоса в ее жизни, казалось, закончилась.С такими мастерами, как Смоктуновский, Евстигнеев, Никулин, Аросева сходилась в работе запросто, действуя интуитивно. Знаете, как музыкант-самоучка приходит на экзамен и играет словно по наитию. Еще недавно никому не известная Аросева зазвучала с признанными звездами в унисон, хотя «нот» не знала. Мне кажется, Ольга не была толком знакома даже с системой Станиславского, ведь в театральном училище она не доучилась. Аросева ненавидела формализм, не любила загонять себя в какие-то системы.
Чем она брала публику? Да просто чувствовала ее. И потом, она была «своя». Это лицо люди полюбили, признали в ней близкого человека, понятного им. Рязанов же ценил Ольгу за терпение и добросовестность. Он ведь режиссер чрезвычайно требовательный, дотошный. Например, Ольга рассказывала, как в фильме «Старики-разбойники» снимали сцену, где герои Никулина и Аросевой идут по улице и разговаривают, а рядом бежит собачка. Зачем-то эта собачка режиссеру в кадре понадобилась. «Мы с Никулиным выложились, создали трогательное настроение, даже слезы были на глазах, — вспоминала Оля. — И тут возглас режиссера: «Стоп!» — «Ну как?» — «Очень плохо… Загородили собачку!»
Папанов и Миронов не пошли за Аросевой в «Кабачок»
Конечно, когда Плучек закрыл для Ольги почти весь репертуар театра, он не мог предположить, что в свое время она не только станет примой «Сатиры», но и утянет за собой добрую часть актеров на телевидение в программу «Кабачок «13 стульев». Плучек и в страшном сне не мог представить, что эти «панове», эта, как он выражался, «халтура», будут популярнее спектаклей его театра. А началось все с того, что режиссеру Георгию Зелинскому было предложено сделать программу из юмористических номеров.
Оля, которой тогда важно было любое появление на телеэкране, его убедила, что это будет очень интересно. И неожиданно первый же выпуск имел громадный успех! Причем героям даже имен тогда еще не дали. Не было Олиной Пани Моники, ее персонаж — женщина, которая везде ходила с сумкой. И актеры между собой ее так и называли — «женщина с сумкой». После прихода в проект новых авторов в программу решили внести иностранный мотив. Естественно, «Кабачок» мог находиться только в социалистической стране — Польше или Чехословакии.
Так «женщина с сумкой» превратилась в гордую Пани Монику, появились Пан Спортсмен и Пан Директор. И вот эти «паны» и захватили воображение всей страны! Ольга затянула в «Кабачок «13 стульев» человек десять из нашего театра, и все они мгновенно становились известными и популярными. Звала она несколько раз в программу и Папанова. Но он отказывался, говорил ей: «Да меня Плучек сожрет!» Миронов было согласился, но через два выпуска сбежал, все-таки в театре его ценили и ему было что терять. А зритель теперь приходил в «Сатиру» в том числе и для того, чтобы «вживую» посмотреть на популярных «панов». И хотя Аросевой Плучек по-прежнему давал играть только какие-то незначительные эпизоды, ей аплодировали долго, как приме.
Интересно, что Ольгу из всех обитателей «Кабачка» любили больше всех — несли букеты, съестное, подарки, открытки с признаниями в любви… Помню, долго смеялись всем театром над письмом колхозников, которые писали Оле, что под ее голос куры лучше несут яйца. Так, без помощи Валентина Плучека Аросева стала всесоюзной звездой, и отмахнуться от этого факта было невозможно. Когда мой муж пришел к Плучеку с предложением снять с Аросевой многолетнюю «опалу», тот, наверное, уже был к этому морально готов. Толя сказал: «Валентин Николаевич, отдайте главную женскую роль в новом спектакле Аросевой. Времени-то уже много прошло, пора забыть старые обиды. Простите ее!» И Плучек ответил: «Да я не возражаю…» В душе он был не злым человеком…
Сталин подарил Аросевой цветы и поцеловал
После того как Аросева стала получать большие роли в театре, естественным образом зашла речь о представлении ее к званию хотя бы заслуженной артистки. Но всякий раз этот вопрос почему-то заминался. Я-то понимала, в чем дело… Долгое время Оля скрывала свое прошлое ото всех. А потом как-то у нее в гостях мы смотрели старые фотографии. Оля дает мне одну, на ней парад, на трибуне Сталин и его соратники. Рядом с вождем девочка, в руках у нее букет. «Это я! — сказала Оля. — Эти цветы мне подарил Иосиф Виссарионович, обнял меня и поцеловал». Тогда я и узнала, что в двадцатых годах ее отец был дипломатом, несколько лет работал в Европе. Раннее детство Ольги и ее сестер прошло в таких городах, как Париж, Прага, Стокгольм… В 1933 году семья вернулась в СССР.
Сказка о счастливом детстве закончилась в 1937 году — отца арестовали. Ольга, помня доброго усатого дядю Сталина, решила, что он обязательно поможет и во всем разберется. Девочка написала вождю письмо. Ольга рассказывала, что ей даже ответили, пообещав пересмотреть дело. Но ее отца это не спасло, он был расстрелян. А в школе от детей врага народа потребовали «очиститься перед товарищами» — публично отречься от репрессированного родственника. Но Оля от отца не отреклась, и в ее деле появилась «черная метка». Разумеется, когда она поступала в Театр сатиры, ей пришлось заполнять анкеты. И указывать, что ее отец был репрессирован, что она жила за границей, что мать ее из польских дворян…Все это не способствовало продвижению карьеры в СССР. Так что первое звание Ольга получила только к своему пятидесятилетию, а заодно ей выдали и диплом театрального училища, которое она бросила в 1946 году. До этого у Аросевой единственным свидетельством об образовании, кроме аттестата средней школы, было только удостоверение водителя троллейбуса!
«Я была замужем несколько раз, но оставалась одинокой»
Я помню ее совсем молодой: хорошо сложенная, общительная, веселая, Оля окутывала мужчин каким-то мгновенным обаянием. Причем был у нее такой принцип: сначала она начинала с мужчиной дружить (подруг-женщин Аросева не признавала, я была редким исключением и то только потому, что была женой Папанова). Но потом как-то незаметно мужчина-друг становился близким мужчиной. Ее первый муж, музыкант, продержался совсем недолго. Второй — артист нашего театра Юрий Хлопецкий — немногим дольше.
Юра начал сильно выпивать, а Оля терпеть не могла пьющих. Ей вообще в этом отношении не везло на любимых мужчин. Актер Боря Рунге, Пан Профессор из «Кабачка», с которым они были вместе несколько лет, тоже очень сильно выпивал. Да и актер Владимир Сошальский, с которым у нее был роман, любил погулять. Уходила Ольга от своих мужчин всегда первой. Если уж сказала, что прощает «в последний раз», слово сдержит! Возможно, если бы у нее были дети, жизнь Ольги сложилась бы по-другому. Но детей у нее не могло быть…Еще в молодости Оле не повезло. Тогда она забеременела от Хлопецкого, но оставить ребенка не решилась. В тот момент Оля еще не знала, что этот шаг изменит всю ее жизнь. В молодости все кажется легким — сейчас не время, нет достойного жилья, мало денег. Вот когда-нибудь потом… Но этого «потом» у нее не было. Помню, когда мы с Хлопецким пришли к ней в больницу и зашли в палату, она лежала на кровати с каменным лицом. Оказалось, что врачи ей сразу же сообщили: операция прошла неудачно и детей у нее больше не будет никогда…
Всё о звезде
Еще одной причиной неустроенности ее личной жизни стало то, что идеалом мужчины она с самого начала выбрала отца. Потеряв его еще школьницей, Аросева все время искала папины черты в других мужчинах, но так и не находила. Последний ее роман проходил на глазах у всего театра. Оле тогда уже было больше пятидесяти лет, а Толя Гузенко, актер нашего театра, был на двадцать с лишним лет ее моложе. Молодой человек, на мой взгляд, ничего особенного собой не представлял, но к Оле он потянулся искренне. Еще бы: любимая актриса из культовых фильмов, популярная на всю страну. Его внимание ей, конечно, льстило, но Ольга не могла долго обманывать себя. Завершив свой последний роман, она сказала: «У меня было множество гражданских браков… Но я всю свою жизнь прожила в одиночестве». Наверное, Ольге просто так и не встретился мужчина, который бы принял ее такой, какая она есть, и любил бы ее так сильно, как она мечтала…
Информация взята из –
Добавить комментарий