Kingniknik – поэтический блог. Авторские стихи от Николая Войченко — члена «Союза независимых авторов и издателей» (СНАИ) г. Москвы

Андрей Белый. Фото 19?? года

Семья, детство, образование

Родился в семье видного учёного-математика и философа-лейбницианца Николая Васильевича Бугаева, декана физико-математического факультета Московского университета. Мать, Александра Дмитриевна, урождённая Егорова, — одна из первых московских красавиц. Вырос в высококультурной атмосфере «профессорской» Москвы. Сложные отношения между родителями оказали тяжёлое воздействие на формирующуюся психику ребёнка, предопределив в дальнейшем ряд странностей и конфликтов Белого с окружающими (см. мемуары «На рубеже двух столетий»). В 15 лет познакомился с семьёй брата В. С. Соловьёва — М. С. Соловьёвым, его женой, художницей О. М. Соловьёвой, и сыном, будущим поэтом С. М. Соловьёвым. Их дом стал второй семьёй для Белого, здесь сочувственно встретили его первые литературные опыты, познакомили с новейшим искусством (творчеством М. Метерлинка, Г. Ибсена, О. Уайльда, Г. Гауптмана, живописью прерафаэлитов, музыкой Э. Грига, Р. Вагнера) и философией (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, Вл. Соловьёв).

Окончил в 1899 лучшую в Москве частную гимназию Л. И. Поливанова, в 1903 — естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. В 1904 поступил на историко-филологический факультет, однако в 1905 прекратил посещать занятия, а в 1906 подал прошение об отчислении в связи с поездкой за границу.

Литературная деятельность, эстетическая позиция, окружение

В 1901 сдаёт в печать «Симфонию (2-ю, драматическую)» (1902). Тогда же М. С. Соловьёв придумывает ему псевдоним «Андрей Белый». Литературный жанр «симфонии», созданный писателем [при жизни опубликованы также «Северная симфония (1-я, героическая)», 1904; «Возврат», 1905; «Кубок метелей», 1908], сразу продемонстрировал ряд существенных черт его творческого метода: тяготение к синтезу слова и музыки (система лейтмотивов, ритмизация прозы, перенесение структурных законов музыкальной формы в словесные композиции), соединение планов вечности и современности, эсхатологические настроения. В 1901-03 входит в среду сначала московских символистов, группирующихся вокруг издательств «Скорпион» (В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, Ю. К. Балтрушайтис), «Гриф» (С. Кречетов и его жена Н. И. Петровская, героиня любовного треугольника между ней, Белым и Брюсовым, отразившегося в романе последнего «Огненный ангел»), затем знакомится с организаторами петербургских религиозно-философских собраний и издателями журнала «Новый путь» Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус. С января 1903 начинает переписку с А. А. Блоком (личное знакомство с 1904), с которым его связали годы драматической «дружбы-вражды». Осенью 1903 становится одним из организаторов и идейных вдохновителей жизнетворческого кружка «аргонавтов» (Эллис, С. М. Соловьёв, А. С. Петровский, М. И. Сизов, В. В. Владимиров, А. П. Печковский, Э. К. Метнер и др.), исповедовавшего идеи символизма как религиозного творчества («теургии»), равенства «текстов жизни» и «текстов искусства», любви-мистерии как пути к эсхатологическому преображению мира. «Аргонавтические» мотивы развивались в статьях Белого этого периода, напечатанных в «Мире искусства», «Новом пути», «Весах», «Золотом руне», а также в сборнике стихов «Золото в лазури» (1904). Крушение «аргонавтического» мифа в сознании Белого (1904-06) произошло под влиянием ряда факторов: смещения философских ориентиров от эсхатологии Ницше и Соловьёва к неокантианству и проблемам гносеологического обоснования символизма, трагических перипетий неразделённой любви Белого к Л. Д. Блок (отразившихся в сборнике «Урна», 1909), раскола и ожесточённой журнальной полемики в символистском лагере. События революции 1905-07 были восприняты Белым поначалу в русле анархического максимализма, однако именно в этот период в его поэзию активно проникают социальные мотивы, «некрасовские» ритмы и интонации (сборник стихов «Пепел»,1909).

1910-е годы

1909-10 — начало перелома в мироощущении Белого, поисков новых позитивных «путей жизни». Подводя итоги прежней творческой деятельности, Белый собирает и издаёт три тома критических и теоретических статей («Символизм», 1910; «Луг зелёный», 1910; «Арабески», 1911). Попытки обретения «новой почвы», синтеза Запада и Востока ощутимы в романе «Серебряный голубь» (1910). Началом возрождения («второй зари») стало сближение и гражданский брак с художницей А. А. Тургеневой, разделившей с ним годы странствий (1910-12, Сицилия — Тунис — Египет — Палестина), описанные в двух томах «Путевых заметок» (1911-22). Вместе с ней Белый переживает и новый период восторженного ученичества у создателя антропософии Рудольфа Штейнера (с 1912). Высшее творческое достижение этого периода — роман «Петербург» (1913; сокращённая редакция — 1922), сосредоточивший в себе историософскую проблематику, связанную с подведением итогов пути России между Западом и Востоком, и оказавший огромное влияние на крупнейших романистов 20 в. (М. Пруст, Дж. Джойс и др.).

В 1914-16 живёт в Дорнахе (Швейцария), участвуя в строительстве антропософского храма «Гетеанум». В августе 1916 возвращается в Россию. В 1914-15 пишет роман «Котик Летаев» — первый в задуманной серии автобиографических романов (продолжен романом «Крещёный китаец», 1927). Начало Первой мировой войны воспринял как общечеловеческое бедствие, русскую революцию 1917 — как возможный выход из глобальной катастрофы. Культурфилософские идеи этого времени нашли воплощение в эссеистическом цикле «На перевале» («I. Кризис жизни», 1918; «II. Кризис мысли», 1918; «III. Кризис культуры», 1918), очерке «Революция и культура» (1917), поэме «Христос воскрес» (1918), сборнике стихов «Звезда» (1922).

Последний период жизни

В 1921-23 живёт в Берлине, где переживает мучительное расставание с Р. Штейнером, разрыв с А. А. Тургеневой, и оказывается на грани душевного срыва, хотя и продолжает активную литературную деятельность. По возвращении на родину предпринимает множество безнадёжных попыток найти живой контакт с советской культурой, создаёт романную дилогию «Москва» («Московский чудак», «Москва под ударом», оба 1926), роман «Маски» (1932), выступает как мемуарист — «Воспоминания о Блоке» (1922-23); трилогия «На рубеже двух столетий» (1930), «Начало века» (1933), «Между двух революций» (1934), пишет теоретико-литературные исследования «Ритм как диалектика и «Медный всадник» (1929) и «Мастерство Гоголя» (1934). Однако «отвержение» Белого советской культурой, длившееся при его жизни, продолжилось и в его посмертной судьбе, что сказывалось в долгой недооценке его творчества, преодолённой только в последние десятилетия.

Андрей Белый. Москва. 1881-82 гг.

Андрей Белый. Москва. 1883-85 гг.

Андрей Белый. Москва. 1888 г.

Андрей Белый. Москва. 1890-е гг.

Андрей Белый. Москва. 1899 г.

Андрей Белый. Москва. 1900-1901 гг.

Андрей Белый — студент университета. 1903

Андрей Белый. Фото 19?? года

Андрей Белый. Фото 1906 года

Андрей Белый. Фото 1906-1907 гг.

Андрей Белый. Брюссель. 1912

Андрей Белый и Ася Тургенева. Фото 19?? года

Андрей Белый и А.А.Тургенева. Дорнах. 1915

Андрей Белый. Фото 1916 года

Андрей Белый. Свинемюнде. 1922

Андрей Белый. Берлин. 1923

Андрей Белый. Фото 1926 года

Андрей Белый. Фото 1926 года

Андрей Белый и К.Н. Бугаева. Станция Казбек. 1928

Андрей Белый. Фото М.С.Наппельбаума. 1929

Андрей Белый. Фото 1930 года

Андрей Белый. Фото 1930-е гг.

Андрей Белый. Последнее фото. Москва. 1933
Могила Андрея Белого на Новодевичьем кладбище в Москве

Покинув город, мглой объятый, 
Пугаюсь шума я и грохота. 
Ещё вдали гремят раскаты 
Насмешливого, злого хохота. 

Там я года твердил о вечном - 
В меня бросали вы каменьями. 
Вы в исступленьи скоротечном 
Моими тешились мученьями. 

Я покидаю вас, изгнанник, - 
Моей свободы вы не свяжете. 
Бегу - согбенный, бледный странник - 
Меж золотистых хлебных пажитей. 

Бегу во ржи, межой, по кочкам - 
Необозримыми равнинами. 
Перед лазурным василёчком 
Ударюсь в землю я сединами. 

Меня коснись ты, цветик нежный, 
Кропи, кропи росой хрустальною! 
Я отдохну душой мятежной, 
Моей душой многострадальною. 

Заката теплятся стыдливо 
Жемчужно розовые полосы. 
И ветерок взовьёт лениво 
Мои серебряные волосы.

Сквозь пыльные, жёлтые клубы 
Бегу, распустивши свой зонт. 
И дымом фабричные трубы 
Плюют в огневой горизонт. 

Вам отдал свои я напевы - 
Грохочущий рокот машин, 
Печей раскалённые зевы! 
Всё отдал; и вот - я один. 

Пронзительный хохот пролётки 
На мёрзлой гремит мостовой. 
Прижался к железной решётке - 
Прижался: поник головой... 

А вихри в нахмуренной тверди 
Волокна ненастные вьют; - 
И клёны в чугунные жерди 
Багряными листьями бьют. 

Сгибаются, пляшут, закрыли 
Окрестности с воплем мольбы, 
Холодной отравленной пыли - 
Взлетают сухие столбы.

Е. П. Безобразовой

Весёлый, искромётный лёд. 
Но сердце - ледянистый слиток. 
Пусть вьюга белоцвет метёт, - 
Взревёт; и развернёт свой свиток. 

Срывается: кипит сугроб, 
Пурговым кружевом клокочет, 
Пургой окуривает лоб, 
Завьётся в ночь и прохохочет. 

Двойник мой гонятся за мной; 
Он на заборе промелькает, 
Скользнёт вдоль хладной мостовой 
И, удлинившись, вдруг истает. 

Душа, остановись - замри! 
Слепите, снеговые хлопья! 
Вонзайте в небо, фонари, 
Лучей наточенные копья! 

Отцветших, отгоревших дней 
Осталась песня недопета. 
Пляшите, уличных огней 
На скользких плитах иглы света!

Солнца контур старинный, 
золотой, огневой, 
апельсинный и винный 
над червонной рекой. 

От воздушного пьянства 
онемела земля. 
Золотые пространства, 
золотые поля. 

Озарённый лучом, я 
опускаюсь в овраг. 
Чернопыльные комья 
замедляют мой шаг. 

От всего золотого 
к ручейку убегу - 
холод ветра ночного 
на зелёном лугу. 

Солнца контур старинный, 
золотой, огневой, 
апельсинный и винный 
убежал на покой. 

Убежал в неизвестность. 
Над полями легла, 
заливая окрестность, 
бледно-синяя мгла. 

Жизнь в безвременье мчится 
пересохшим ключом: 
всё земное нам снится 
утомительным сном.

Заброшенный дом. 
Кустарник колючий, но редкий. 
Грущу о былом: 
«Ах, где вы - любезные предки?» 

Из каменных трещин торчат 
проросшие мхи, как полипы. 
Дуплистые липы 
над домом шумят. 

И лист за листом, 
тоскуя о неге вчерашней, 
кружится под тусклым окном 
разрушенной башни. 

Как стёрся изогнутый серп 
средь нежно белеющих лилий - 
облупленный герб 
дворянских фамилий. 

Былое, как дым... 
И жалко. 
Охрипшая галка 
глумится над горем моим. 

Посмотришь в окно - 
часы из фарфора с китайцем. 
В углу полотно 
с углём нарисованным зайцем. 

Старинная мебель в пыли, 
да люстры в чехлах, да гардины. 
И вдаль отойдёшь... А вдали - 
Равнины, равнины. 

Среди многовёрстных равнин 
скирды золотистого хлеба. 
И небо... 
Один. 

Внимаешь с тоской, 
обвеянный жизнию давней, 
как шепчется ветер с листвой, 
как хлопает сорванной ставней.

Всё подсохло. И почки уж есть. 
Зацветут скоро ландыши, кашки. 
Вот плывут облачка, как барашки. 
Громче, громче весенняя весть. 

Я встревожен назойливым писком: 
Подоткнувшись, ворчливая Фёкла, 
нависая над улицей с риском, 
протирает оконные стёкла. 

Тут извёстку счищают ножом... 
Тут стаканчики с ядом... Тут вата... 
Грудь апрельским восторгом объята. 
Ветер пылью крутит за окном. 

Окна настежь - и крик, разговоры, 
и цветочный качается стебель, 
и выходят на двор полотёры 
босиком выколачивать мебель. 

Выполз кот и сидит у корытца, 
умывается бархатной лапкой. 

Вот мальчишка в рубашке из ситца, 
пробежав, запустил в него бабкой. 

В небе свет предвечерних огней. 
Чувства снова, как прежде, огнисты. 
Небеса всё синей и синей, 
Облачка, как барашки, волнисты. 

В синих далях блуждает мой взор. 
Все земные стремленья так жалки... 
Мужичонка в опорках на двор 
с громом ввозит тяжёлые балки.

Посвящается Л. Д. Блок

Задумчивый вид: 
Сквозь ветви сирени 
сухая извёстка блестит 
запущенных барских строений. 

Всё те же стоят у ворот 
чугунные тумбы. 
И нынешний год 
всё так же разбитые клумбы. 

На старом балкончике хмель 
по ветру качается сонный, 
да шмель 
жужжит у колонны. 

Весна. 
На кресле протёртом из ситца 
старушка глядит из окна. 
Ей молодость снится. 

Всё помнит себя молодой - 
как цветиком ясным, лилейным 
гуляла весной 
вся в белом, в кисейном. 

Он шёл позади, 
шепча комплименты. 
Пылали в груди 
её сантименты. 

Садилась, стыдясь, 
она вон за те клавикорды. 
Ей в очи, смеясь, 
глядел он, счастливый и гордый. 

Зарёй потянуло в окно. 
Вздохнула старушка: 
«Всё это уж было давно!..» 
Стенная кукушка, 
хрипя, 
кричала. 
А время, грустя, 
над домом бежало, бежало... 

Задумчивый хмель 
качался, как сонный, 
да бархатный шмель 
жужжал у колонны.

1

Даль - без конца. Качается лениво, 
шумит овёс. 
И сердце ждёт опять нетерпеливо 
всё тех же грёз. 
В печали бледной, виннозолотистой, 
закрывшись тучей 
и окаймив дугой её огнистой, 
сребристо жгучей, 
садится солнце красно-золотое... 
И вновь летит 
вдоль жёлтых нив волнение святое, 
овсом шумит: 
«Душа, смирись: средь пира золотого 
скончался день. 
И на полях туманного былого 
ложится тень. 
Уставший мир в покое засыпает, 
и впереди 
весны давно никто не ожидает. 
И ты не жди. 
Нет ничего... И ничего не будет... 
И ты умрёшь... 
Исчезнет мир, и бог его забудет. 
Чего ж ты ждёшь?» 
В дали зеркальной, огненно-лучистой, 
закрывшись тучей 
и окаймив дугой её огнистой, 
пунцово-жгучей, 
огромный шар, склонясь, горит над нивой 
багрянцем роз. 
Ложится тень. Качается лениво, 
шумит овёс.

2

Я шёл домой согбенный и усталый, 
главу склонив. 
Я различал далёкий, запоздалый 
родной призыв. 
Звучало мне: «Пройдёт твоя кручина, 
умчится сном». 
Я вдаль смотрел - тянулась паутина 
на голубом 
из золотых и лучезарных ниток... 
Звучало мне: 
«И времена свиваются, как свиток... 
И всё во сне... 
Для чистых слёз, для радости духовной, 
для бытия, 
мой падший сын, мой сын единокровный, 
зову тебя...» 
Так я стоял счастливый, безответный. 
Из пыльных туч 
над далью нив вознёсся злaтocвeтный 
янтарный луч.

3

Шатаясь, склоняется колос. 
Прохладой вечерней пахнёт. 
Вдали замирающий голос 
в безвременье грустно зовёт. 

Зовёт он тревожно, невнятно 
туда, где воздушный чертог, 
а тучек скользящие пятна 
над нивой плывут на восток. 

Закат полосою багряной 
бледнеет в дали за горой. 
Шумит в лучезарности пьяной 
вкруг нас океан золотой. 

И мир, догорая, пирует, 
и мир славословит Отца, 
а ветер ласкает, целует. 
Целует меня без конца.

Георгий Драконоборец11799
Добавлено: 20 декабря, 04:33

Георгий Драконоборец 11799 Проходят толпы с фабрик прочь.
Отхлынули в пустые дали.
Над толпами знамёна в ночь
Кровавою волной взлетали.Мы ехали. Юна, свежа,
Плеснула перьями красотка.
А пуля плакала, визжа,
Над одинокою пролёткой.

Нас обжигал златистый хмель
Отравленной своей усладой.
И сыпалась — вон там — шрапнель
Над рухнувшею баррикадой.

В «Aquarium’е» с ней шутил
Я легкомысленно и метко.
Свой профиль теневой склонил
Над сумасшедшею рулеткой,

Меж пальцев задрожавших взяв
Благоуханную сигару,
Взволнованно к груди прижав
Вдруг зарыдавшую гитару.

Вокруг широкого стола,
Где бражничали в тесной куче,
Венгерка юная плыла,
Отдавшись огненной качуче.

Из-под атласных, тёмных вежд
Очей метался пламень жгучий;
Плыла: — и лёгкий шёлк одежд
За ней летел багряной тучей.

Не дрогнул юный офицер,
Сердито в пол палаш ударив,
Как из раздёрнутых портьер
Лизнул нас сноп кровавых зарев.

К столу припав, заплакал я,
Провидя перст судьбы железной:
«Ликуйте, пьяные друзья,
Над распахнувшеюся бездной.

Луч солнечный ужо взойдёт;
Со знаменем пройдёт рабочий:
Безумие нас заметёт —
В тяжёлой, в безысходной ночи.

Заутра брызнет пулемёт
Там в сотни возмущённых грудей;
Чугунный грохот изольёт,
Рыдая, злая пасть орудий.

Метелицы же рёв глухой
Нас мертвенною пляской свяжет, —
Заутра саван ледяной,
Виясь, над мертвецами ляжет,
Друзья мои…»

И банк метал
В разгаре пьяного азарта;
И сторублёвики бросал;
И сыпалась за картой карта.

И, проигравшийся игрок,
Я встал: неуязвимо строгий,
Плясал безумный кэк-уок,
Под потолок кидая ноги.

Суровым отблеском покрыв,
Печалью мертвенной и блёклой
На лицах гаснущих застыв,
Влилось сквозь матовые стёкла —

Рассвета мёртвое пятно.
День мертвенно глядел и робко.
И гуще пенилось вино,
И щёлкало взлетевшей пробкой.

1905, Москва

0

20 декабря, в 04:39 ответить

Георгий Драконоборец 11799 Отчаянье

З. Н. Гиппиус

Довольно: не жди, не надейся —
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!

Века нищеты и безволья.
Позволь же, о родина-мать,
В сырое, в пустое раздолье,
В раздолье твоё прорыдать: —

Туда, на равнине горбатой, —
Где стая зелёных дубов
Волнуется купой подъятой
В косматый свинец облаков,

Где по полю Оторопь рыщет,
Восстав сухоруким кустом,
И в ветер пронзительно свищет
Ветвистым своим лоскутом,

Где в душу мне смотрят из ночи.
Поднявшись над сетью бугров,
Жестокие, жёлтые очи
Безумных твоих кабаков, —

Туда, — где смертей и болезней
Лихая прошла колея, —
Исчезни в пространстве, исчезни,
Россия, Россия моя!

Июль 1908, Серебряный Колодезь

25 жизненных цитат Бернарда Шоу

Бернард Шоу — величайший ирландский писатель, удостоенный Нобелевской премии в области литературы и премии “Оскар” за сценарий фильма “Пигмалион”. За свою жизнь он написал 63 пьесы, несколько романов, критических произведений, эссе и более 250 000 писем. Еще при жизни Шоу стал выдающимся драматургом и известным критиком. В своих работах он всегда поднимал самые жгучие проблемы современности, чем и обязан признанию общественностью.

Предлагаем и вам познакомиться с мировоззрением этого великого человека и представляем для вас подборку его лучших цитат, которые заставляли задуматься не только современников автора, но и любого из нас.

 

1. Мир состоит из бездельников, которые хотят иметь деньги, не работая, и придурков, которые готовы работать, не богатея.

2. Теперь, когда мы научились летать по воздуху, как птицы, плавать под водой, как рыбы, нам не хватает только одного: научиться жить на земле, как люди.

3. Ненависть — месть труса за испытанный им страх.

4. Идеальный муж — это мужчина, считающий, что у него идеальная жена.

5. Если у вас есть яблоко и у меня есть яблоко, и если мы обмениваемся этими яблоками, то у вас и у меня остается по одному яблоку. А если у вас есть идея и у меня есть идея и мы обмениваемся идеями, то у каждого из нас будет по две идеи.

6. Искренним быть не опасно, тем более, если вы вдобавок глупы.

7. Танец — это вертикальное выражение горизонтального желания.

8. Иногда надо рассмешить людей, чтобы отвлечь их от намерения вас повесить.

9. Самый большой грех по отношению к ближнему — не ненависть, а равнодушие; вот истинно вершина бесчеловечности.

10. Женщины как-то сразу угадывают, с кем мы готовы им изменить. Иногда даже до того, как это придет нам в голову.

11. Нет такой женщины, которой удалось бы сказать «до свидания» меньше, чем в тридцати словах.

12. Легче жить со страстной женщиной, чем со скучной. Правда, их иногда душат, но редко бросают.

13. Алкоголь — это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь.

14. Чувство объективного восприятия реальности люди, им не обладающие, часто называют цинизмом.

15. Тот, кто умеет, тот делает, кто не умеет — тот учит других.

16. Постарайтесь получить то, что любите, иначе придется полюбить то, что получили.

17. Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.

18. Единственный урок, который можно извлечь из истории, состоит в том, что люди не извлекают из истории никаких уроков.

19. Демократия — это воздушный шар, который висит у вас над головами и заставляет глазеть вверх, пока другие люди шарят у вас по карманам.

20. Научитесь никому ничего не рассказывать. Вот тогда все будет хорошо.

21. Здравый смысл и трудолюбие компенсируют в вас нехватку таланта, тогда как вы можете быть гениальным из гениальных, однако по глупости загубите свою жизнь.

22. Звания и титулы придуманы для тех, чьи заслуги перед страной бесспорны, но народу этой страны неизвестны.

23. Репутация — это маска, которую человеку приходится носить точно так же, как брюки или пиджак.

24. Природа не терпит пустоты: там, где люди не знают правды, они заполняют пробелы домыслом.

25. Человек — как кирпич: обжигаясь, он твердеет.