 Литературный хулиган
БОЛЬШИНСТВО ИЗ НАС ВОВСЕ НЕ ЗНАЕТ, КТО ТАКОЙ ПУШКИН. Тот, чей образ нам навязывают, НИЧЕГО ОБЩЕГО НЕ ИМЕЕТ с гением русской поэзии, 210-летие которого мы отмечаем 6 июня этого года (на самом деле надо бы отмечать на день позже, но большевики в 1923 году по известным лишь им причинам перенесли дату рождения Александра Сергеевича на день раньше. А вот Михаила Юрьевича и остальных почему-то не тронули).
Творчество Пушкина до сих пор подцензурно. Ряд его произведений не печатается вовсе, другие нагло вымараны. От многоточий в его стихах создаётся впечатление, что он изобретал азбуку Морзе! Многие по наивности считают, что сие проистекает от невозможности разобрать соответствующие места в рукописях. Никак нет! Позвольте слегка восполнить пробел:
С утра садимся мы в телегу,
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошёл! ебёна мать!
(«Телега жизни»)
…
Молчи ж, кума; и ты, как я, грешна,
А всякого словами разобидишь;
В чужой пизде соломинку ты видишь,
А у себя не видишь и бревна!
(«От всенощной вечор…»)
…
Мы пили — и Венера с нами
Сидела, прея, за столом.
Когда ж вновь сядем вчетвером
С блядьми, вином и чубуками?
(«27 мая 1819»)
…
Подойди, Жанета,
А Луиза — поцелуй,
Выбрать, так обидишь;
Так на всех и встанет хуй,
Только вас увидишь.
(«Сводня грустно за столом»)
Ты помнишь ли, как были мы в Париже,
Где наш казак иль полковой наш поп
Морочил вас, к винцу подсев поближе,
И ваших жён похваливал да ёб?
(«Рефутация г-на Беранжера»)
Примерам несть числа. Поэт использовал мат и в философских, и в лирических стихах, и в поэтической публицистике.
Правда, в беседах со мной некоторые филологи утверждали, что сам Пушкин был бы против публикации таких стихов. Одно дело — в шутку, в дружеском кругу, другое — на широкую публику… Но почему кому-то дано право определять, чего ХОТЕЛ поэт, чего — нет? И почему в других случаях цензоры не считаются с желаниями автора? Например, в истории с эпиграммой Пушкина на переводчика «Илиады» Гнедича:
Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера;
Боком одним с образом схож и его перевод.
Устыдившись неуместной иронии, поэт в рукописи нещадно вымарал эти строки. Сто лет их никто и не знал. Так нет же, докопались любезные пушкинисты, затратив немало трудов и подключив чуть ли не криминалистов!
Публикуются и глубоко личные, ИНТИМНЫЕ письма поэта. У него что, разрешения спрашивали?
Дело даже не в мнимом «несогласии» Пушкина с публикацией его стихов, в которых использован мат . Абсурдность подобных оправданий очевидна хотя бы потому, что ВСЕ ЭТИ СТИХИ НАПЕЧАТАНЫ ПОЛНОСТЬЮ в пушкинских изданиях! В них пропущены только отдельные слова и выражения.
«Охрана» нравственности доходит до маразма. Полностью печатают «зад», но заменяют точками «задницу». Тонкое различие! В послании Юрьеву стыдливо выбрасывают слово «бордель». Приводит в ужас блюстителей «целка». Свободно печатается «выблядок», но заменено точками слово «блядь». А вот чудный пример. В шутливом стихотворении «Брови царь нахмуря» поэт пишет:
Говорит он с горем
Фрейлинам дворца:
«Вешают за морем
За два за яйца!
То есть разумею, —
Вдруг примолвил он, —
Вешают за шею,
Но суров закон».
Слова «за яйца» заменены многоточием! Стихотворение теряет смысл. Но здесь хотя бы пикантный каламбур. А в послании Мансурову идёт речь о юной Крыловой:
Но скоро счастливой рукой
Набойку школы скинет,
На бархат ляжет пред тобой
И ноженьки раздвинет.
От последней строки осталось только «И». Почему?! Ну как же: вдруг догадливый читатель смекнёт, для чего эта девица «раздвинет ноженьки»…«И матерщину порет…»
«БЛАГОРОДНЫЕ ЦЕНЗОРЫ» скажут: сочинения Пушкина издаются массовыми тиражами, их могут прочесть школьники, подростки… По этому поводу обратимся к самому Пушкину: «Эти критики нашли странный способ судить о нравственности какого-нибудь стихотворения. У одного из них есть 15-летняя племянница, у другого — 15-летняя знакомая — и всё, что по благоусмотрению родителей ещё не дозволяется им читать, провозглашено неприличным, безнравственным, похабным! Как будто литература и существует только для 16-летних девушек! Вероятно, благородный наставник не даёт ни им, ни даже их братцам полных собраний сочинений ни единого классического поэта, даже древнего. На то издаются хрестоматии, выбранные места и тому под. Но публика не девица и не 13-летний мальчик». Писано в 1830 году…
МНЕ ВОЗРАЗЯТ: свинья везде грязь найдёт. Кто-то ищет у великого стихотворца великие произведения, кто-то — скабрезности. Ну, выпустят ещё Александра Сергеевича без купюр; мало ли похабщины нынче печатают. Стоило из-за этого огород городить? Неужто Пушкин гениален потому, что сочинял матерные стишки?
И поэтому — тоже! Пушкин никогда не стал бы великим поэтом, не будь он великим матерщинником. При всём «кощунстве» эта мысль очевидна. Начнём с того, что Пушкин был искусным сквернословом от младых ногтей до своей гибели. Ещё в лицейских «национальных песнях» приятели горланили о Саше-«Французе» (прозвище Пушкина):
А наш Француз
Свой хвалит вкус
И матерщину порет.
Заметим: это подчёркивалось как отличительная черта курчавого подростка, выделявшая его среди толпы товарищей!
В юности поэт продолжал совершенствоваться в «бранном» ремесле. Он сам пишет о собраниях «Зеленой лампы»:
Я слышу, верные поэты,
Ваш очарованный язык…
Налейте мне вина кометы!
Желай мне здравия, калмык!
(«Я. Толстому»)
Вроде безобидные строки. Непонятно только, что за калмык и почему он должен желать Пушкину здравия. А калмык — это мальчик камер-юнкера Никиты Всеволожского, прислуживавший на заседаниях общества. По традиции, когда кто-то отпускал нецензурное словечко, калмык подскакивал к нему и рапортовал: «Здравия желаю!» Правда, в своих воспоминаниях один из членов «Зелёной лампы» Яков Толстой вспоминал: «Впрочем, Пушкин ни разу не подвергся калмыцкому желанию здравия. Он иногда говорил: «Калмык меня балует. Азия протежирует Африку». То есть Александр Сергеич фактически признавал, что матерился не менее других, но просто пользовался «калмыцкими симпатиями». С другой стороны, не стоит забывать, что Толстой вёл свой рассказ уже после смерти великого Арапа и, вполне возможно, слегка приукрашивал его светлый (в смысле тёмный) образ…
В зрелости поэт тоже любил ввернуть крепко «загнуть». К примеру, пишет Вяземскому из Болдина: «…Заехал я в глушь Нижнюю, да и сам не знаю, как выбраться? Точно еловая шишка в жопе; вошла хорошо, а выйти, так и шершаво». И до последних дней своих и в общении, и в письмах, и в стихах Пушкин не стеснялся в выражениях.
НО ПРИ ЧЁМ ЗДЕСЬ «РУСЛАН И ЛЮДМИЛА», «Евгений Онегин», «Я вас любил»? Вот за что почитаем мы нашего великого арапа гениальным поэтом! Все так. Но любовь Пушкина к грубому просторечию и площадной брани имеет прямое отношение к его высокой поэзии. Да, Пушкин славен не тем, что использовал в стихах мат. В противном случае мы получили бы очередного Ивана Баркова. Дело в другом — в НАРОДНОСТИ творчества Пушкина.
В чём феномен пушкинского гения? Разве мало было других славных имён? Жуковский, Баратынский, Вяземский, Языков, Батюшков… Они вошли в русскую поэзию наряду с Пушкиным. Наряду — но не наравне. Почему? Прежде всего потому, что эти стихотворцы творили в рамках сложившейся поэтической традиции. Даже для Василия Жуковского с его «Светланой» («Раз в крещенский вечерок девушки гадали…») традиции, уклад народа являлись лишь экзотикой. Поэты пушкинского круга не были способны ВЗОРВАТЬ язык, образы, представления, существовавшие до них. На это оказался способен только Александр Пушкин — литературный революционер, король эпатажа, налево и направо раздававший пощечины общественному вкусу.
Земной поклон няне Арине Родионовне: она сыграла немалую роль в формировании личности Пушкина. Но главное в другом: поэт, как губка, впитывал речь простолюдинов, язык улиц, базаров и кабаков — НАРОДНЫЙ ЯЗЫК. Он утверждал: «Разговорный язык простого народа… достоин также глубочайших исследований. Альфиери изучал итальянский язык на флорентинском базаре; не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням». Поэт жадно вбирал сокровища фольклора — сказки, былины, песни, частушки… А творчество народа НЕМЫСЛИМО БЕЗ КРЕПКИХ ВЫРАЖЕНИЙ, НЕОТДЕЛИМО ОТ СОЧНОГО МАТА. Александр Сергеевич признавался, что читывал с охотой сборники фольклора, в том числе из собрания Кирши Данилова. Пройдёмся «по пушкинским местам»:
А увидел он, Сергей,
Чужого мужика,
А чужого мужика
На жене-то своей,
А мужик бабу ебал,
Сергееву жену…
(«Сергей хорош», из Кирши Данилова)
…
А дивлюсь я братцу крестовому,
Смелому Олёшке Поповичу,
Да ещё я да князю Владимиру,
Князю Владимиру стольно-киевскому, —
Свою-то жопу так он сам ебёт,
А чужую жопу — так людям дает!
(«Добрыня и Василий Казимирович», из онежских былин)
Примерам — несть числа. А уж какие частушки и присловья узнавал Александр Сергеевич от дворни, схватывал слёту на улицах, вычитывал в памятниках древней нашей литературы, до которых охоч был! Именно глубокое понимание национального характера, влюблённость в родную речь ВО ВСЕХ ЕЁ ПРОЯВЛЕНИЯХ сделала Пушкина НАРОДНЫМ ПОЭТОМ. Не случайно массы простолюдинов, пришедших проводить поэта в последний путь, так перепугали царя, что он приказал тайно похоронить Пушкина! Такое проявление народной любви с тех пор повторилось лишь однажды — на похоронах Владимира Высоцкого…
НО ВЕДЬ НАРОДНОСТЬ СОСТОИТ НЕ В ТОМ, чтобы слепо переносить все, услышанное в подворотне, на страницы книг. Верно. Но и не в том, чтобы ВСЕ, услышанное в подворотне, считать грязью. Язык — душа народа; душу нельзя кромсать по кускам. Это — удел не поэтов, а мясников. Именно потому Пушкин безмерно сокрушался по поводу «Бориса Годунова»: «…одного жаль — в «Борисе» моём выпущены народные сцены, да матерщина французская и отечественная».
Ещё раз повторяю: любовь великого поэта к русскому мату — это проявление любви к русскому языку и народу. Пушкин любил в языке всю прелесть, не деля лексику на «чистую» и «нечистую».
В его стихах полно гумна
НЫНЕШНИЕ «ЗАЩИТНИКИ НРАВСТВЕННОСТИ» являются достойными преемниками тех, кто брезгливо называл стихи Пушкина «бурлацкими», «мужицкими», «неприличными», «низкими». О «Руслане и Людмиле» писали: «Возможно ли просвещенному или хоть немного сведущему человеку терпеть, когда ему предлагают новую поэму, писаную в подражание Еруслану Лазаревичу?.. Позвольте спросить: если бы в Московское благородное собрание как-нибудь втерся… гость с бородою, в армяке, в лаптях, и закричал бы зычным голосом: здорово, ребята! Неужели стали бы таким проказником любоваться?» Именитый собрат поэта по перу (Дмитриев) отрезал:
Мать дочери велит на эту сказку плюнуть.
Такие оценки творчества сопровождали Пушкина всю жизнь. Поэзия считалась даром богов, призвана была говорить о возвышенном, прекрасном, облагораживая душу изящным слогом… В Царскосельском лицее преподаватель словесности Кошанский поощрял учеников на сочинение стихов — и нещадно правил «пиитов»: надобно писать вместо «выкопав колодцы» — «изрывши кладези», вместо «площади» — «стогны», вместо «говорить» — «вещать»…
Литературовед Алексей Югов вспоминает, как уже в наше время девушка-редактор гневно вспыхнула, встретив в рукописи слова «гужи» и «гумно». Представьте же публику начала прошлого века, читающую в «Евгении Онегине»:
На небе серенькие тучи;
Перед гумном соломы кучи…
Каково было воспринимать людям, считавшим «хамскими» слова «визжать», «крапива», «пора», «кружка», такие строки из «Графа Нулина»:
Индейки с криком выступали
Вослед за мокрым петухом;
Три утки полоскались в луже;
Шла баба через скотный двор
Белье повесить на забор…
Критики на скотный двор заглядывать не желали. И их можно понять: они защищали СВОИ представления о прекрасном. «Графа Нулина», к примеру, они назвали «похабным»…
ВСЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА — борьба против лицемерия, затхлости, за то, чтобы о нашей поэзии с полным правом можно было сказать:
Там русский дух… там Русью пахнет!
А разве другие поэты не стремились к этому? Стремились, наверно. Но страус не может летать — природой не дано. Вот вам для сравнения:
Там, на ветках, птички райски,
Хаживал заморский кот,
Пели соловьи китайски
И жужукал водомёт…
(Гаврила Державин)
…..
У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит…
(Александр Пушкин)
Не будь Пушкина, кто знает, сколько бы времени жужукал в нашей поэзии водомет. Пусть Державин принадлежит XVIII веку. Но вот Жуковский с великолепными балладами, насквозь пропитанными Европой. Кто сейчас читает его «Ундину» — поэтический пересказ милой сказочки Виланда? А пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке» знает любой из нас. И разве важно нам, что в основе ее лежит немецкая сказка о рыбаке и камбале:
Тимпе-тимпе-тимпе-те,
Рыба камбала в воде!
Ильзебиль, жена моя,
Против воли шлет меня!
Под гениальным пером Пушкина сказка стала русской! А пойди он по стопам своего учителя — и наш рыбак просил бы у рыбки сделать жену римским папою (как у братьев Гримм).
ПУШКИН ОТСТАИВАЛ ПРАВО РУССКОЙ ПОЭЗИИ НА «МУЖИЦКУЮ РЕЧЬ». По сочности, образности, народности языка из современных ему поэтов с Пушкиным могут сравниться лишь Крылов и Грибоедов. Но один ограничился гениальными баснями, другой отдал себя политике. Остальные если и не «изрывали кладези», то всё же старались изъясняться в рамках «пиитических».
Оттого и не смог никто написать так пронзительно просто:
Я вас любил; любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем…
Не хотели писать о любви теми же словами, что о хранении картофеля. Даже талантливый Баратынский плел кружева:
Светлела мрачная мечта,
Толпой скрывалися печали,
И задрожавшие уста
«Бог с ней!» невнятно лепетали.
Тот, кто «лепечет невнятно» «дрожащими устами», никогда не станет народным поэтом.
Русский мат
как признак
культуры
КАЗАЛОСЬ, ПУШКИН ПОБЕДИЛ. Уже Белинский замечал: «Теперь смешно читать нападки тогдашних аристархов на Пушкина — так они мелки, ничтожны и жалки; но аристархи упрямо считали себя хранителями чистоты русского языка и здравого вкуса, а Пушкина — исказителем русского языка и вводителем всяческого литературного и поэтического безвкусия». А разве вымарывать у великого поэта крепкие слова и выражения — не та же самая дурь и кощунство? Но нынешние «аристархи» снова мнят себя «хранителями вкуса».
«Ученая элита» закрепила за собой монополию на «правильное» толкование и понимание Пушкина, на «правильную» любовь к нему. При этом многие доктора филологических наук, педагоги, «пушкинисты» на самом деле отличаются лицемерием, снобизмом и дремучим невежеством. Ядрёный, грубый, смачный русский язык их пугает. Долгое время они яро противились его проникновению в литературу. Снисходительно «дозволяя» отдельным авторам «экзотические шалости»: «ах, что за прелесть эта дикая мужицкая речь! шарман!»
Нет, они допускают существование грубого просторечия и даже нецензурной брани — где-нибудь в фольклоре, на задворках, как «пережиток хамского невежества». Точно так же в начале прошлого века досужие критики относились к народному творчеству: «…Мы от предков получили небольшое бедное наследство литературы, т.е. сказки и песни народные. Что об них сказать? Если мы бережем старинные монеты, даже самые безобразные, то не должны ли мы тщательно хранить и остатки словесности наших предков? Без всякого сомнения!.. Я не прочь от собирания и изыскания русских сказок и песен; но когда узнал, что наши словесники приняли старинные песни совсем с другой стороны, громко закричали о величии, плавности, силе, красотах, богатстве наших старинных песен…, и, наконец, так влюбились в сказки и песни, что в стихотворениях заблистали Ерусланы и Бовы на новый манер; то я вам слуга покорный!» А теперь вместо слов «сказки и песни» подставьте — «русский мат». Вот вам позиция нынешних «охранителей»!
НО ПОЧЕМУ учёная братия так боится сквернословия в литературе и языке? Оберегая нашу с вами нравственность? В какой-то мере, по недомыслию — да. Но прежде всего эти люди опасаются потерять ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ПРАВО на власть в языкознании и литературоведении. Пока это право негласно за ними закреплено; они определяют, что допустимо, что нет, считаются великими знатоками… Как же им признать нормальным употребление в своих владениях мата и жаргонной лексики? Тут они — полные невежды! В своё время брезговали. Каждый лапотник может утереть им нос. Кому это понравится?
Конечно, нынче положение изменилось. «Охранители» вынуждены сдавать позиции. Куда денешься, если брань, жаргон стали достоянием высокой литературы и поэзии? Достаточно назвать имена Бродского, Алешковского, Высоцкого, Довлатова… «Языковеды» лихорадочно «перестраиваются». В своём выступлении на Би-Би-Си один из пушкинистов успокоил: готовится полное собрание сочинений Пушкина, где матерные слова и выражения будут не только восстановлены, но и… выделены жирным шрифтом! Зачем?! В желании «возглавить процесс» учёные мужи стремятся бежать впереди прогресса…
Появляются исследования бранной лексики. Вот цитата из такой монографии: «Психолингвистическая направленность исследования заставляет искать связь исследуемых явлений с более общими фактами взаимозависимости явлений окружающего мира, в частности — с понятием амбивалентности явлений как их имманентного свойства». Без комментариев…
НЫНЕШНЯЯ ПОБЕДА ЗДРАВОГО СМЫСЛА над лицемерием и ханжеством в русской литературе — ещё одна заслуга пушкинского гения. Именно Пушкину обязаны мы пониманием того, что по-настоящему культурный человек не может не любить русского мата. Интеллигент ОБЯЗАТЕЛЬНО должен прекрасно знать творчество родного народа. А если так, как же возможно, чтобы он не любил сквернословия? Ведь этим пропитан весь отечественный фольклор! Тот, кто подчеркивает свое неприятие русского мата — ущербный человек. Что вовсе не означает признания уличных похабников «культуртрегерами». Как раз их брань убога, бездарна и гнусна. Более того: духовное обнищание общества ведет к обнищанию мата и сквернословия.
Друзья! Перечитывайте Пушкина! Влюбитесь в него по-настоящему. Народный поэт достоин НАСТОЯЩЕЙ народной любви. |
Добавить комментарий