Kingniknik – поэтический блог. Авторские стихи от Николая Войченко — члена «Союза независимых авторов и издателей» (СНАИ) г. Москвы

В 1999 г. в серии «Женщина – миф» вышла книга Аркадия Ваксберга «Лиля Брик. Жизнь и судьба», после прочтения которой возникает мысль, что было бы куда правильнее опубликовать материалы о взаимоотношениях Маяковского с яркой представительницей чекистского окружения поэта под рубрикой «Женщина–вамп».

«РАДОСТНЕЙШАЯ ДАТА»

В своей автобиографии («Я сам») В.В. Маяковский под заголовком «Радостнейшая дата» написал:

«Июль 915-го года. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками» («Сочинения в двух томах», М., «Правда», 1987).

Как отмечает Ал. Михайлов («Точка пули в конце», М., «Планета», 1993), «радостнейшая дата» повлекла за собой мощный всплеск эмоций, началась драма любви, которая в конечном счете не принесла счастья поэту, но вдохновила его на создание выдающихся лирических поэм «Флейта – позвоночник», «Про это», одного из лучших в ранней лирике стихотворений – «Лилечка! Вместо письма».

К этому времени Лиле Брик было 24 года, с Осипом она была знакома с 13 лет, пройдя уже к этому времени большую школу «вполне земных, плотских чувств», как отметил А. Ваксберг в своей книге «Лиля Брик. Жизнь и судьба», М., «Олимп», 1999), вышедшей в серии «Женщина-миф».

Сама Лиля признавалась, что до Маяковского у Бриков к литературе был пассивный интерес. Из дальнейшего будет видно, что возникший интерес к творчеству Маяковского у Бриков стал активно коммерческим.

Вот признание Лили об отношении к Осипу, «которое повергает в сложные раздумья» (цитируется по Михайлову):

«Я любила, люблю и буду любить Осю больше чем брата, больше чем мужа, больше чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе…Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот: возможно, что если бы не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося».

Эта ситуация в «семье» не вызывала радости ни у матери Лили, ни тем более в семье Маяковских. В марте 1919 «семья» переезжает в Москву и живет в маленькой комнате («Двенадцать квадратных аршин жилья…»), затем Маяковский получает комнату в Лубянском проезде, эта комната в коммунальной квартире стала его рабочим кабинетом.

Лето «семья» провела на подмосковной даче – в поселке Пушкино, где Маяковский целыми днями работал, а остальные два члена семьи загорали и весьма приятно проводили время.
В 1920 г. «семья» переехала в другую квартиру, где было уже две комнаты, здесь Маяковский проводил большую часть времени, «будучи гражданским мужем замужней (формально) Лили Юрьевны Брик…» (Ваксберг).

То, что Маяковский страдал от разного рода «увлечений» подруги, ничуть не волновало его «гражданскую» жену, которая говорила: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи». Добавим, что за хорошие стихи Маяковский получал хорошие деньги, что позволяло при этом еще лучше жить «семье».

Летом 1922 г. у Лили Брик возникло новое увлечение. «Из текста поэмы «Про это» можно извлечь упоминание о «ревностях», проливающее свет на ситуацию. Но взгляд на это у нее и у Маяковского был неодинаков. «Законная» жена одного мужа и действительная (или, как говорят, гражданская) другого, Лиля Юрьевна в своем кругу исповедовала полную свободу от матримониальных обязательств» (Михайлов).

В конце 1922 г. Маяковский с Лилей Брик по договоренности расстаются на два месяца, что привело к написанию поэм о любви «Про это» и «Люблю». Лиля же Брик, будучи сторонницей «свободной любви», продолжала жить беспечно и весело, «к концу жизни даже теряя представление о возрасте» (Михайлов).

«Лиля – с безупречно точным расчетом, совершенно сознательно, чего и сама впоследствии никогда не отрицала, – шла на это (заставляя Маяковского страдать. – В.Б.), побуждая его столь мучительным образом приковывать себя цепью к письменному столу». (Ваксберг). И это было вполне в духе семьи Бриков – надо было как можно лучше жить в это очень тяжелое для страны время.

В начале 1923 г. современники отмечали необычайный взлет лирического дарования Маяковского, «семья» же по-прежнему оставалась семьей, а поэт был ее кормильцем.

«Современники обоего пола отмечают, что Маяковский оставлял ощущение нравственной опрятности. Не выносил скабрезных анекдотов и таких же разговоров о женщинах. Он не был Дон–Жуаном в отношениях с женщинами. Для этой роли ему не хватало многого…» (Михайлов).

В 1926 г. Маяковский получает небольшую четырехкомнатную квартиру в Гендриковом переулке, куда вселились также и Брики, дружба с которыми «все время требовала материального подкрепления». И теперь Осип Брик, «нигде подолгу и серьезно не работавший…оказался нахлебником в «семье»: бывший муж у второго бывшего мужа своей жены». (Михайлов).

1927 г. в жизни Маяковского и «семьи» характеризуется несколькими моментами:

1) постоянным участием в литературных собраниях в Гендриковом переулке Якова Сауловича Агранова, крупного работника ведомства Ягоды, потом ставшим заместителем наркома;

2) неожиданно возникшим председательством (вместо Маяковского) на собраниях Лефа Лили Брик;

3) высшей точкой признания Маяковского как поэта при жизни;

4) осознанием им необходимости определиться в личной жизни;

5) для Осипа Брика это был год закрепления отношений с Евгенией Соколовой (Жемчужиной) и работы в качестве сценариста;

6) для Лили Брик это был год завершения романа с Краснощековым и Кулешовым, а также год первой любовной неудачи с Пудовкиным.

Опасные для «семьи» случаи у Маяковского бывали. Стоило ему влюбиться в другую женщину, как это событие сразу же оценивалось Бриками с точки зрения возможного выхода поэта из «семьи». Если ситуация казалась критической, то принимались самые разнообразные методы для ликвидации опасности, вплоть до подключения родственного Брикам ВЧК–ОГПУ–НКВД.

Сама же Лиля, по словам А. Ваксберга, «никаких уз не признавала и каждый раз считала своим мужем того, кто был ей особо близок в данный момент». Отметим, что таковых было немало!

Некоторым казалось, что Маяковский очень богат. Видимо, это мнение основывалось на его необычайной щедрости. Когда у него были деньги, он угощал друзей, дарил подарки, давал деньги взаймы, помогал сестрам и матери, которой давал деньги ежемесячно.
И он был совершенно прав, когда писал: «Мне и рубля не накопили строчки…» («Во весь голос»), ибо «семья» постоянно заботилась о том, чтобы побыстрее истратить полученные Маяковским деньги.

В этом плане особенно характерной была история с «автомобильчиком».

ДУХИ, ЧУЛКИ И «АВТОМОБИЛЬЧИК»

В конце октября 1924 г. Маяковский отправился в Париж через Ригу и Берлин. Жизнь Маяковского в Париже находилась под присмотром сестры Лили – Эльзы,.. для Лили была куплена новая шубка, которая в дополнение к краснощековской «приятно обогатила Лилин гардероб» (Ваксберг). Кроме этого был заказан чемодан свиной кожи, куплены шляпки, духи, на очереди были и пижамки.

Но, как известно, «аппетит приходит во время еды», и вот при поездке Маяковского в Париж осенью 1928 г. Лиля пишет вдогонку письмо, напоминая: «ПРО МАШИНУ не забудь», – и перечисляет семь основных пунктов того, что надо было купить к машине.

Но сразу просьбу «семьи» Маяковский не мог исполнить, так как «навернулись знакомцы», а именно, Маяковский выехал в Ниццу для свидания со своей трехлетней дочерью и ее мамой – американкой Элли Джонс. После же возвращения из Ниццы Маяковский познакомился с Татьяной Алексеевной Яковлевой, уехавшей из России в 1925 г. Маяковский с первого взгляда влюбился в Татьяну, и в его стихотворениях после пятилетнего перерыва возобновилась любовная тема. Это «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», которое было опубликовано только в 1956 г.

«Владимир Владимирович не только влюбился в Татьяну, но он сразу же обнаружил свои намерения жениться на ней, увезти ее обратно в Россию. Стихи поэта вновь подымаются до самых высот утонченной лирики, «из зева звезд взвивается слово золоторожденной кометой» (Михайлов).

Об этом событии, естественно, сразу же пошли донесения Эльзы Триоле в Москву Лиле Брик, но сестры не сразу поняли, насколько это дело серьезно, понимание пришло после появления стихов Маяковского, посвященных не Лиле, это был тягчайший удар по самолюбию Лили и удар в будущем по ее благосостоянию.

Но не только Эльза информировала «семью» о парижских делах Маяковского. Был еще один человек – дипломат Захар Ильич Волович (для своих товарищей–чекистов известный как Вилянский или как Зоря для друзей), который поддерживал связь с Эльзой и регулярно переправлял Лиле французскую косметику.

Пока же из Москвы шли напоминания об автомобильчике. Вот какие «сувениры» заказывала Лиля Маяковскому из Парижа:

«Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы черные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся…Духи Rue de la Paix, пудра Hubigant и вообще много разных, которые Эля посоветует. Бусы, если еще в моде, зеленые. Платье пестрое, красивое, из крепжоржета, и еще одно, можно с большим вырезом для встречи Нового года».

И Маяковский предпринимает большие усилия в поисках заработка, а ведь деньги требовались немалые, делает все для удовлетворения очередного каприза «семьи».
Поэт вернулся в Москву 8 декабря, а вдогонку шли донесения из Парижа о его любовных делах, но получение «автомобильчика» и отдаленность соперницы несколько смягчали положение дел в «семье». Наверняка, доставка «автомобильчика» через границу не обошлась без помощи задушевного друга Лили Яни Агранова.

Автомобильная история имела продолжение – Лиля сбила маленькую девочку, дело обошлось без судебных последствий (здесь вспомним про Агранова), после чего Лиля ездила с шофером.

По возвращении Маяковского из Парижа состоялось его объяснение с Лилей, которая в это время имела очередной роман с киргизом Юсупом Абдрахмановым, но была ужасно обеспокоена желанием Маяковского жениться на Татьяне и привезти ее в Москву, о чем, естественно, был извещен и Яня Агранов.

«Сколь бы ни была обаятельна и привлекательна Лиля, как бы ни был умен и талантлив Осип, – все равно стержнем, душой и притягательным магнитом дома в Гендриковом был Маяковский. Любая его жена никакой «двусемейственности» не потерпела бы. Татьяна, чей психологический портрет Лиля тщательно изучила по рассказам самого Маяковского, по письмам Эльзы, по информации друзей дома, не потерпела бы вдвойне и втройне». (Ваксберг).

Даже попытка отвлечь Маяковского от Яковлевой знакомством с Норой Полонской (женой М. Яншина) и желание Маяковского жениться на ней после невозможности выехать в Париж и разрыва с Яковлевой не уменьшили опасность для «семьи» остаться без кормильца и поильца.

В то же время литературное наследие Маяковского могло принести «семье» ощутимые финансовые выгоды. Здесь, как в классическом детективе, можно задать вопрос: «Кому была выгодна смерть Маяковского?».

В результате развернулась широкомасштабная кампания по травле Маяковского, а Брики отбыли в зарубежную командировку с целью ознакомления с культурной жизнью Европы. «И среди близких не нашлось человека, которому можно было доверить самое сокровенное. Потому – одиночество на миру, потому – депрессия». (Михайлов).

До сих пор остается загадкой смерть Маяковского, как будто специально подготовленная рядом жизненных обстоятельств, возможно, созданных усилиями дружественных Брикам «органов»: провал спектаклей, травля в прессе, создание вокруг него вакуума в смысле человеческого общения. Эту ситуацию хорошо охарактеризовал М. Яншин:

«Все, кто мог, лягал (его) копытом… Все лягали. И друзья, все, кто мог…рядом с ним не было ни одного человека. Вообще ни одного. Так вообще не бывает…» (А. Ваксберг).

На то, что акция против Маяковского была тщательно спланирована организационно и психологически, указывает тот факт, что после отъезда Бриков в Европу, в квартиру «семьи» переселился чекист Лев Эльберт (Сноб) и заменил Бриков в качестве ежедневного общества «осиротевшего» Маяковского.

Таким образом, складывается впечатление, что в результате полученной от Бриков и от чекистских «друзей» дома информации о желании Маяковского жениться на зарубежной девушке и, возможно, остаться после этого во Франции, были приняты все возможные чекистские меры по пресечению подобных намерений. Возможно, было решено, что мавр уже сделал свое дело и может спокойно уходить, оставшись классиком литературы и пожизненным кормильцем Бриков.

БРИКИ, КАГАНЫ И ЛУБЯНКА

В марте 1918 г. началась иностранная интервенция в Советскую Россию, что не помешало Эльзе Каган получить разрешение ЧК на выезд из страны для того, чтобы выйти замуж за вражеского (французского) офицера Андре Триоле.

А в 1920 г. Осип Брик получил удостоверение сотрудника ВЧК, куда с улицы людей не брали, а нужна была рекомендация какого–нибудь немаленького работника этой организации. Не случайно Сергею Есенину приписывали тогда такую эпиграмму:

Вы думаете, что Ося Брик –
Исследователь русского языка?
А на самом деле он шпик
И следователь ВЧК.

Отметим, что расстался Осип с ГПУ 31 декабря 1923 г. потому, что был «медлителен, ленив, неэффективен», но связей с Лубянкой не потерял.

Утверждают, что именно через Осипа оформили разрешение на выезд из страны для жены Пастернака Жозефины, его родителей и сестры Лидии.

Сама же Лиля Брик первый раз в советское время выехала за границу (в Латвию) за английской визой в октябре 1921 г. В Англии в это время оказалась и Эльза, успевшая к этому моменту расстаться с мужем.

У некоторых биографов Лили Брик сложилось впечатление, что она выезжала в Латвию по чекистским делам, а с ней одновременно уехал и дипломат–особоуполномоченный иностранного отдела ВЧК Эльберт, через которого при его частых поездках в Москву она и передавала письма Маяковскому. Основной призыв писем Маяковскому – «Жди меня! Не изменяй! Я ужасно боюсь этого». В Москве Лилю ожидала новая поэма «Люблю», ей посвященная.

Летом 1922 г. на даче в Пушкино Лиля познакомилась с еще одним дачником – Александром Михайловичем Краснощековым (Абрамом Моисеевичем Тобинсоном, или по другим данным, он именовался Фроим-Юдка Мовшев Краснощек), в это время бывшем заместителем наркома финансов, членом комиссии по изъятию церковных ценностей, т.е. «по грабежу имущества различных конфессий, прежде всего Русской православной церкви». (Ваксберг).

«Лиля Юрьевна письменно призналась Маяковскому, что не испытывает больше прежних чувств к нему…» (Михайлов).

Роман же Лили с Краснощековым прервался печальным образом: он, само собой, растратил крупные суммы государственных средств, вместе со своим братом Яковом устраивал совершенно дикие кутежи.

В обвинительном заключении о «деятельности» братьев Краснощековых говорилось, что они «заказывали своим женам каракулевые и хорьковые шубы…» Но в это время жена Краснощекова находилась в Америке и на роль жены тогда могла претендовать только Лиля. «Но ее имя…в судебных документах не упоминается. Компетентные органы щадили Лилю уже тогда». (Ваксберг).

Краснощекова освободили «по состоянию здоровья», но «вся Москва» «ломилась на премьеру спектакля», где Лиля Брик была выведена как Рита Керн, которая соблазнила директора банка и была представлена автором пьесы как исчадие зла.

Состоянию дел в «семье» был несколько позже посвящен памфлет, написанный первым французским послом в советской России Полем Мораном «Я жгу Москву». «Позднейшие исследователи…объясняют антисемитскую направленность новеллы поразившим Морана обилием евреев среди советской верхушки…» (Ваксберг). Здесь Лиля была выведена как Василиса Абрамовна, а Осип, объединенный с Краснощековым, стал называться Бена Мойшевич.

Поездка Лили Брик в Англию и Германию была отложена до осени, а в это время в «салоне» Бриков появился новый человек, которого они ласково называли «Яня» – Агранов, подлинное имя которого было Яков Саулович Сорендзон, в то время следователь ВЧК. Жена Агранова впоследствии написала, что муж в то время возглавлял отдел, занимающийся надзором за интеллигенцией.

«При Дзержинском состоял… кровавейший следователь ВЧК Яков Агранов, эпилептик с бабьим лицом…»,– так характеризовал Роман Гуль («Дзержинский», М., «Молодая Гвардия», 1992) человека, которого у Бриков ласково называли «Яня». И Роман Гуль продолжает: «Он убил многих известных общественных деятелей и замечательных русских ученых: проф. Тихвинского, проф. Волкова, проф. Лазаревского, Н.Н. Щепкина, братьев Астовых, К.К. Черносвитова, Н.А. Огородникова и многих других… Это же кровавое ничтожество является фактическим убийцей замечательного русского поэта Н.С. Гумилева».

При получении же нового заграничного паспорта Лиля Брик представила удостоверение ГПУ от 19 июля за № 15073! (А. Ваксберг).

Многочисленные поездки за рубеж «семьи» в период, когда выехать из страны было чрезвычайно сложно, поездки, в которых они не испытывали стеснения в средствах к существованию, все это говорит о прочных связях Бриков с ОГПУ. Конечно, источником средств к безбедному существованию была поэтическая деятельность кормильца и поильца семьи В.В. Маяковского. В 1927 г. Маяковский написал целый ряд стихотворений, воспевающих чекистов, что странным образом совпадает с их нашествием в салон Лили Брик.

Одно из стихотворений – «Солдаты Дзержинского» — было посвящено «Вал. М.» – Валерию Михайловичу Горожанину. Считается, что именно он ввел Агранова в Лилин кружок. А. Ваксберг пишет: «Дружба всей семьи с Аграновым была на виду, и многие современники, в том числе и те, кто был близок к дому, не сомневались в характере его отношений с Лилей. В некоторых свидетельствах прямо употребляется слово «любовники».

Одним из завсегдатаев салона был и Михаил Сергеевич Горб (Моисей Савельевич Розман) – заместитель начальника иностранного отдела ОГПУ. О том, что все эти люди были друзьями Лили, говорит тот факт, что они не исчезли после смерти В.В. Маяковского из дома Бриков, про который Борис Пастернак сказал, что «квартира Бриков была, в сущности, отделением московской милиции».

В.И. БОЯРИНЦЕВ